Мой ангел - Олег Валерьевич Голиков

ощутив дикую боль в животе, скорчилась и упала на пол.

– Не хочешь по-хорошему значит, – наклонилась надо мной амёба, – будет по-плохому. Сама пожалеешь об этом.

Она отошла в сторону. Я с трудом встала с пола и посмотрела вокруг. Все сосредоточенно ели, охранницы со скучающим видом рассматривали потолок, стены, причём те, которые находились в противоположном углу столовой. Да, работа гражданина начальника чувствовалась.

Обедать мне было нечем, и я пошла в цех. Ко мне никто не подходил, со мной не разговаривал, все как будто опасались чего-то. Но во время работы, женщина, которая сидела справа от меня, она представилась Катей, мы жили с ней в одной камере, она спала через кровать справа от меня, правда наверху, а я внизу, под шум машинок начала со мной разговор.

– Зря ты так с Антоном.

– С каким Антоном?

– Ну с той женщиной, которая к тебе на обеде подошла.

– А почему Антон?

– Сама подумай.

До меня дошло.

– Зря ты так, – продолжала Катя, – здесь не надо привлекать к себе лишнего внимания. Теперь ты враг у Антона, и он тебе этого не простит.

– Всё равно было бы так, – махнула рукой я.

– Это почему?

Я рассказала о разговоре с начальником колонии.

– Да, тебе не позавидуешь. Всё равно, будь осторожнее, хотя этот совет тебе вряд ли поможет. На, вот пожуй, – она протянула мне кусок чёрного хлеба, – я ведь видела, что ты сегодня без обеда.

Я поблагодарила её и тайком сжевала весь кусок. Мы переговаривались с Катей до конца рабочего дня. Я узнала, что она здесь четвёртый год, что ей тридцать пять лет, что попала она сюда за похищение собственного ребёнка. Она была замужем за крутым бизнесменом, родила девочку, потом был развод, ребёнка оставили мужу, ведь у него были деньги, а она жить не могла без ребёнка, поэтому взяла его к себе. Муж разъярился, заявил в милицию и, благодаря его деньгам Кате дали пять лет. Ужасно. История ещё хуже моей. Я тоже поведала ей свою. К концу рабочего дня мне казалось, что мы знакомы уже давным-давно. Но к ужину мы пошли по отдельности. Рисковать она не хотела. Вдруг внимание Антона переключится на неё?

Поужинать мне удалось. Никто больше не приставал, правда я чувствовала отчуждение. Рядом со мной никто не сел, да что уж говорить, даже смотреть в мою сторону боялись. Антона я не видела. После ужина ничего не произошло, а вот после вечерней поверки…

Все сразу куда-то испарились, в комнату я возвращалась одна. Но почему-то в тот момент я не обратила на это никакого внимания. Я хотела только побыстрее добраться до кровати и заснуть. Но этого мне не суждено было сделать.

Я открыла дверь своей комнаты и вошла внутрь. Я ещё успела увидеть крайне напуганное лицо Кати, а потом кто-то очень тяжёлый навалился на меня. Под этой массой я упала на пол.

– Так, хорошо, – услышала я голос Антона, – держите эту суку.

Да, Антон был не один. Видимо у этой мужеподобной бабы не хватило, как ни странно именно мужества, чтобы одной напасть на меня. К сожалению у таких людей всегда находятся прихлебатели, или прихлебательницы.

Два тела пригвоздили меня к деревянному полу, а чьи-то руки, по-моему их было четверо, начали сдирать с меня одежду. Да, и рук было четверо, и нападающих было четверо. Что я могла сделать? Ничего. Ни единого шанса не было у одной хрупкой девушки против четырёх откормленных баб. Я сопротивлялась как могла, но тщетно, силы были слишком неравны.

Уже когда с нижней части моего тела содрали одежду, я обессилела. Я распластала руки на полу, и готовилась было зарыдать, но тут моя правая рука, моя, я уже так думаю волшебная правая рука, нащупала под кроватью, рядом с которой и происходило столь непотребное действо, что-то твёрдое, холодное и ребристое. Я смогла чуть повернуть голову и увидела что это кусок стальной арматуры, длиной так сантиметров семьдесят. Я крепко сжала его в руке, размахнулась и нанесла удар по ноге державшей меня справа бабы. Сперва ничего не произошло, потом я почувствовала, что хватка справа ослабла. Я смогла немного повернуться и ещё раз ударить. Теперь уже баба взвыла, освободила меня и покатилась по полу, держась за расшибленную голень. Трое её подруг удивлённо смотрели на неё. Я воспользовалась этой заминкой, высвободила и вторую половину тела, а потом со всей дури, а уж какая дурь у меня есть, убедился Аркадий Семенович, треснула второй бабе. Треснула по туловищу. Раздался странный шум, больше напоминавший какой-то хруст. Может это рёбра затрещали? Но тогда мне некогда было думать над природой этого звука, Антон и оставшаяся невредимой его подруга разом повернулись ко мне, а я не давая им опомниться размахнулась и вложила в последний, как оказалось, удар всю свою силу. Антон с ужасом смотрел на приближающийся металлический прут, а потом, видимо всё-таки Бог хранил меня в тот момент и не дал совершить второго убийства, в последнюю секунду поднял свою правую руку и заслонил свой висок от страшного удара. Впрочем ему этого хватило. Опять раздался странный хруст, на этот раз гораздо отчётливее. Пальцы Антона как-то неестественно выгнулись, а голова, несмотря на все его старания окрасилась в столь знакомый мне теперь алый цвет. Антон заскулил и упал на пол. Последняя его подруга с ужасом смотрела на эту картину, а потом резко завопила и выбежала из комнаты, за ней заковыляла та, первая, которой я стукнула по ноге.

Я с трудом поднялась и оглядела поле боя. Прямо передо мной лежал Антон, справа от него притихла женщина, которой я по всей видимости всё-таки сломала рёбра. Я натянула на себя сорванную одежду, поправила очки, которые чудом не разбились, и, не выпуская из рук спасительного прута, подошла к Антону. Эта стерва видимо решила, что я хочу её добить, потому что захныкала и стала отползать в сторону. Тогда я плюнула себе под ноги, подошла к своей кровати и села, бросив кусок арматуры на пол. Мои сокамерницы испуганно притихли на своих лежанках. Так в абсолютной тишине, изредка прерываемой всхлипами Антона, я и просидела до прихода охраны. Когда женщины в форме зашли в комнату, я молча встала и пошла с ними.

Меня отвели в кабинет гражданина начальника. Самого его не было. Не было довольно долго, может быть часа два, может больше, не знаю, часов у меня не было. А потом он вошёл.

– Ну что, стерва, допрыгалась? –