Мой ангел - Олег Валерьевич Голиков

постараюсь.

– Как? Впрочем это не наша проблема. Запомните, подписание договора не должно состояться, иначе не состоится и наша сделка.

– Я поняла.

– До свидания, удачи.

Раздались короткие гудки.

– Что это? – спросил судья.

– Это запись разговора, состоявшегося за день до гибели гражданина Поплавского, сделанного службой безопасности компании с рабочего телефона подсудимой.

– Понятно, – произнёс судья и задумался.

А я опять была в шоке. Может даже в большем, чем была до этого. Я абсолютно не помнила того, как я это говорила, но говорила, без сомнения, я. Если только какой-то пародист не подделал мой голос.

Видимо та же мысль пришла в голову судье.

– Хорошо, суд отдаст эту запись в независимую экспертизу, если она подтвердит подлинность этой звукозаписи, то рассмотрение дела будет отложено.

Стоит ли говорить, что по поводу подлинности записи у экспертов не возникло никаких сомнений. Это означало, что я явно не в себе, я абсолютно ничего не помнила.

Опять начались бесконечные допросы. Но теперь со мной разговаривали совсем по-другому. Теперь я была не невинной жертвой изнасилования, а жестокой расчётливой киллершей, которая долго водила всех за нос. У Льва Борисовича тоже изменилось отношение ко мне. Он обиделся на меня за то, что я утаила от него этот факт, и на процессе ему пришлось выглядеть идиотом, как он выразился. Они все пытались добиться от меня имени человека, с которым я разговаривала. Подозревали, что он работает в «Облнефтесервисе», но доказательств не было. Выяснилось и то, что на пятницу, то есть на следующий день после убийства у Аркадия Семёновича было запланировано подписание договора на поставку крупной партии ГСМ, видимо это подписание и было невыгодно его конкурентам. А я вспомнила телефонный разговор, который провёл Аркадий Семёнович незадолго до своей кончины в моём присутствии. Всё совпадало, видимо я действительно была не в себе. Психическое расстройство.

Лев Борисович так и сказал, единственный шанс, если меня признают невменяемой. Однако психиатрическая экспертиза подтвердила мою полную нормальность. Не знаю, разве может быть нормальным человек, совершивший убийство, пусть и не по своей воле, и не помнящий того, что с ним было пару недель назад.

В общем так и не добившись от меня никаких вразумительных ответов, дело передали в суд.

На это заседание явилось полгорода. Ещё бы, ведь был убит один из его самых влиятельных граждан. Тут была и скорбящая супруга, выряженная в норковое манто, и мэр, который сидел рядом с ней и постоянно что-то шептал ей на ухо, видимо утешал, и, понятно, все его замы, даже представители конкурентов и то были. Были и мои родители. Они не скрывали слёз. Лев Борисович сказал, что мне грозит срок до двадцати лет. Вы вдумайтесь: до двадцати лет! А мне было двадцать два с половиной. Кошмар! Было от чего плакать, но у меня-то как раз слёз и не было. Я вообще не проронила ни одной слезинки с того момента, как моя жизнь пошла наперекосяк. Но, стоп, послушаем, что говорилось на процессе.

Вначале всё говорилось о самом преступлении, где лежало тело, где находилась подсудимая, то есть я. Потом перешли к допросу свидетелей. В принципе их было не так уж и много. Главным была Эмма Сергеевна, ведь именно она тогда пустила меня к Аркадию Семёновичу. Прокурор начал расспрашивать её:

– Скажите, пожалуйста, у вас в организации принято заходить с бумагами к директору в кабинет лично, или они передаются через вас?

– Вообще-то передаются через меня, но в экстренным случаях, когда Аркадий Семёнович не занят, вернее был не занят, – она шмыгнула носом, – я разрешала пройти сотрудникам лично.

– В тот день был экстренный случай? – поинтересовался прокурор.

– Не знаю, – Эмма Сергеевна пожала плечами, – там по-моему были какие-то налоги, я в этом не разбираюсь.

– Хорошо, подсудимая намекала вам на то, что ей надо лично попасть к директору, или вы сами предложили ей зайти.

– Я не помню, но если бы было не срочно, вряд ли я сама предложила бы ей.

Вот так-так. Куда же подевалась феноменальная память нашей секретарши? Хотя она, наверное, пережила не меньший эмоциональный стресс, когда увидела тело своего обожаемого начальника лежащим на полу в луже крови. От такой картины у кого хочешь наступит амнезия.

Потом пошли допросы других сотрудников, находившихся в приёмной, когда туда зашла я, но и они мало что дали. Никто в точности не помнил содержания нашего диалога с секретаршей.

Спрашивали и меня о чём-то, но я не могла открыть рот, я буквально онемела, мне не верилось в реальность всего происходящего. Я на скамье подсудимых! Мне грозит двадцать лет! Это трудно было пережить. За меня на вопросы отвечал Лев Борисович, и надо сказать, очень грамотно отвечал. Спасибо ему большое за это.

Главной же уликой выступила та злополучная звукозапись. Именно она позволила обвинению настаивать на трактовке преступления не как превышении необходимой самообороны, а как об убийстве, совершённом группой лиц по предварительному сговору. Прокурор сначала вообще хотел возбудить дело по статье убийство по найму, но так как следствием не было доказано, что я получила какое-то материальное вознаграждение за своё преступление, пришлось довольствоваться убийством по сговору.

У меня хоть мысли и шатались в разброд в моей голове, но я всё равно чувствовала, что что-то здесь не то. Как-то всё слишком притянуто за уши. Но у Льва Борисовича не было вопросов, а сама я говорить не могла.

Судебное заседание быстро катилось к концу. Прокурор в своём заключительном слове попросил для меня двадцать лет лишения свободы – максимальный срок по этой статье, не считая пожизненного заключения. Лев Борисович в свою очередь попросил суд обратить внимание на молодость подсудимой, на то что она, то есть я, никогда раньше не привлекалась к уголовной ответственности. Он положил на стол перед судьёй кипу характеристик и отзывов обо мне из университета, школы, хорошо ещё, что из детского сада не принёс. Он долго расписывал, что я очень хороший человек и не заслуживаю такого страшного наказания. Однако, похоже, он сам в это не верил.

Суд удалился для вынесения решения, но никто в зале не расходился. Все ждали, и ждать пришлось не долго. Судья вернулся, все встали, он вынес решение. Принимая во внимание молодость подсудимой и то, что она в первый раз привлекается к уголовной ответственности, но учитывая тот факт, что подсудимая чистосердечно не раскаялась, и не помогла следствию, выдав своих сообщников, восемнадцать лет лишения свободы с отбыванием в колонии обычного режима.

В зале воцарилась тишина,