Мой ангел - Олег Валерьевич Голиков

но через секунду раздался грохот, это моя мама упала в обморок, папа бросился её поднимать, а все стоящие рядом с ними люди расступились, отошли от них. Теперь, видимо, моя семья будет чем-то вроде прокажённых в нашем городе. И всё из-за меня.

Всё остальное происходило точно в полусне. Два милиционера надели на меня наручники и повели к выходу. Но нас быстро догнала жена Поплавского. Она смерила меня негодующим взглядом, плюнула мне в лицо, у меня даже не было сил увернуться, и сказала:

– Чтоб ты там сдохла, маленькая сучка! Пусть твои родители узнают, что это значит, потерять любимого человека.

Милиция даже не попыталась помешать ей, но к разъярённой супруге мёртвого олигарха подошёл мэр, мягко взял её за локоток и нежно, как мне показалось, но настойчиво заставил отойти в сторону.

Так закончился суд, и начался новый этап в моей непутёвой жизни.

* * *

Колония находилась недалеко от нашего города, так что доставили меня туда быстро. Также быстро меня принял начальник колонии – подполковник внутренних войск Степан Иванович Харлампиев.

– Ну что Добролюбова, с прибытием тебя! – поприветствовал он меня, когда я в сопровождении двух охранниц зашла к нему в кабинет, – я тут как раз твоё личное дело читаю, – он кивнул на бумаги, лежащие перед ним, и движением головы отпустил охранниц, – занятная надо сказать вещица! Ты мне-то скажи, тебе много денег заплатили?

Я промолчала.

– Обманули? – он засмеялся, – правильно и сделали. У тебя на роже твоя простота написана. Ты создана для того, чтобы тебя обманывали! Ну скажи хоть, много пообещали? Молчишь, выгородить их хочешь? Зачем? Они же тебя так некрасиво кинули! А! За родителей боишься? Боишься, что с ними что-нибудь случится? Это правильно, родителей надо беречь. Понятно, почему ты не выдала своих подельщиков. Эх, Добролюбова, жаль мне тебя. Но план-то был хорош! Замаскировать всё под попытку изнасилования! Но тебе надо было только уж довести дело до конца, – он громко и вульгарно хохотнул, – и в прямом, и в переносном смысле слова. Чтобы выглядело всё правдоподобнее. Да и дура ты, кто же по рабочему телефону о таких делах договаривается? По домашнему и то не стоит, ты не обращай внимания на Конституцию, что в ней написано: тайна переписки, телефонных переговоров! Туфта всё это! Всё прослушивается. Считай, что это мой тебе добрый совет.

– Я ни с кем ни о чём не договаривалась, – сквозь зубы процедила я, – была попытка изнасилования, я действовала в пределах допустимой самообороны.

– Добролюбова! – скептически улыбнулся начальник, – ты эти басни оставь для апелляционного суда. Самооборона. Грохнула начальника и всё. Молодец! Нет, я допускаю, что он мог к тебе приставать, но не убивать же его за это.

– Убивать, – угрюмо сказала я.

– Ну ничего, это ты сейчас такая, потом пообвыкнешься здесь, мы с тобой ещё на эту тему поговорим. А пока у меня к тебе есть предложение, – он обвёл взглядом мою фигуру.

Я невольно завертела головой по сторонам в поисках какого-нибудь тяжёлого предмета. Подполковник верно истолковал мой взгляд.

– Да успокойся ты, Добролюбова, не буду я тебя насиловать, да и вообще не хочу я тебя как женщину. У меня здесь две сотни баб, есть и получше тебя и помоложе, что я себе не найду никого? Предложение у меня к тебе такое. Ты человек новый, тебе на первых порах трудно придётся, а я могу помочь. И кушать будешь посытнее, и родственников на свидания буду чаще пускать, если они сами, конечно, ездить к тебе будут, и домой буду отпускать на побывку. Да, всё в моей власти.

– А я что должна буду делать?

– Ты? Да ничего. Будешь заходить раз в недельку, да толковать со мной по душам. Только и всего.

Смысл сказанного с трудом доходил до меня.

– Так значит вы хотите чтобы я стала стукачом?

– Где ты таких только слов нахваталась, Добролюбова? Вроде интеллигентная женщина!

– Девушка, – автоматически поправила я.

– Девушка? – удивился начальник, – так вот почему ты не давалась олигарху! Ну ничего, за восемнадцать лет здесь, ты не только женщиной, ты и бабушкой станешь!

– Товарищ подполковник…, – начала было я.

– Тамбовский волк тебе товарищ! – заорал Харлампиев, – я для тебя гражданин начальник! А вот если бы ты не была такой строптивой, я разрешил бы тебе меня даже Степаном Ивановичем называть. Но ничего, через недельку-две сама ко мне прибежишь, в ногах у меня будешь валяться, не такие тут ломались! Девственность свою будешь готова отдать, вот только будет ли она у тебя твоя девственность к тому времени? Всё. Пошла вон!

Дальше я прошла все необходимые процедуры, меня переодели и отвели в барак, в котором мне предстояло жить. В камере было десять двухъярусных кроватей. Завели меня туда вечером, когда все заключённые были на месте. Им уже сказали, что новенькая осуждена за убийство и получила восемнадцать лет. Срок серьёзный, а статья очень уважаемая. Поэтому и отнеслись ко мне настороженно, с некоторой опаской. Правда они были несколько разочарованы моим внешним видом, всё-таки худенькая, среднего роста, девушка в очках никак не походила на махрового рецидивиста, но первую ночь мне удалось поспать спокойно.

Утром нас разбудили, мы позавтракали и пошли в другой корпус на работу. Работа была очень простой, при колонии был организован швейный цех. Вот там мы и работали. Шили достаточно простые вещи: верхонки, халаты, разного рода спецодежду. Тех, кто не умел шить, быстро обучали, но я умела управляться со швейной машинкой, поэтому сразу же втянулась в работу.

Неприятности начались на обеде. Я шла к столу со своей порцией баланды, как меня кто-то прижал к стене.

– Смотри-ка какая молоденькая, – просипел мне на ухо чей-то похабный голос, – наверное ещё девочка. Я тебя сегодня жду вечером. Моя камера слева от твоей. Приходи, покувыркаемся.

Меня чуть не стошнило. Я посмотрела на говорившую. Роста она была такого же как я, но раза в два шире во всех частях тела. Пухлое лицо излучало собой похотливость, а толстые мерзкие губы уже стали делать движение навстречу моему лицу, явно намереваясь запечатлеть на нём поцелуй.

Опыт борьбы с насильниками у меня уже был. Я резко согнула ногу в колене и двинула этой гигантской амёбе в пах. Она охнула, а я, резко размахнувшись, звезданула своей миской ей по лицу, тем самым оставив себя без обеда. На амёбу этот удар не произвёл ровно никакого впечатления, она лишь чуть повела лицом, но вот разозлил он её изрядно. Она коротко размахнулась, и я,