За что сражались советские люди - Александр Дюков

По вечерам обер-ефрейтор Иоганнес Гердер записывал в дневнике впечатления о проделанной работе.

«25 августа. Мы бросаем ручные гранаты в жилые дома. Дома очень красиво горят. Огонь перебрасывается на другие избы. Красивое зрелище! Люди плачут, а мы смеемся над слезами. Мы сожгли уже таким образом деревень десять.

29 августа. В одной деревне мы схватили первых попавшихся двенадцать жителей и отвели их на кладбище. Заставили их копать себе просторную и глубокую могилу. Славянам нет и не может быть никакой пощады. Проклятая гуманность нам чужда»71.

Командование проявляло трогательную заботу о карателях. «Командирам батальонов и рот особое внимание уделять поддержанию духовного равновесия занятых в этих акциях людей, – приказывал начальник полицейского полка, действовавшего в полосе группы армий «Центр». – Впечатление дня стараться снимать налаживанием товарищеских вечеринок. Позже людям надо объяснять необходимость обусловленных политическим положением мер»72.

И это давало необходимые результаты. «Люди хорошо справляются с физическими трудностями, – не без удовольствия писал в докладе командир одной из эйнзатцкоманд. – Значительную роль сыграло так же большое напряжение душевных сил, которое потребовалось от них во время массовых акций уничтожения. Их мораль и выдержка сохранились потому, что каждому было разъяснено политическое значение этих мер»73.

О да, каратели сохранили мораль и выдержку! Несмотря на напряженную работу, они находили время и на развлечения. Они врывались в дома, насиловали женщин на глазах родных и детей, глумились и расправлялись со своими жертвами. В местечке Шацк Минской области всех девушек изнасиловали, голыми выгнали на площадь и заставили танцевать. Отказавшихся расстреливали. В деревне Ректы девушек согнали в лес, изнасиловали и убили. В деревне Мормаль немцы изнасиловали двух девушек-колхозниц. В деревне Химое под Гомелем немецкие солдаты ворвались в дом и изнасиловали девушку на глазах родителей74.

Войдя в село Ляды, немецкие солдаты стали грабить дома и лавки; потом командование части потребовало от селян «предоставить» в ближайший лес восемнадцать девушек. Когда это не было выполнено, они забрали их сами, увели в лес, зверски изнасиловали, а потом расстреляли. Некоторым из девчонок было по 13–14 лет75. В деревне Березовка Смоленской области пьяные немецкие солдаты изнасиловали и увезли с собой всех женщин и девушек в возрасте от 16 до 30 лет76.

В деревне Холмы под Могилевым гитлеровцы схватили шестерых девушек. Изнасиловав их, приступили к развлечениям: вырезали глаза и груди, а одну привязали за ноги к верхушкам наклоненных деревьев и разорвали77.

На память о подвигах делались фотографии.

Чем иначе хвастаться после войны?

Смотрите, дети, у вашего отца была важная работа; если бы не такие как он, эту землю населяли бы омерзительные русские выродки. Посмотрите на эти тупые отвратительные лица: на них нет и следа интеллекта. Видите, они привыкли к подчинению: сами себе копают могилы. Да-да, это я стою на холмике в первом ряду, сзади дядя Ганс, а рядом со мной Гюнтер, его потом убили на фронте. А вот, наконец, мы расстреляли этих свиней.

…Только в ноябре сорок первого, спохватившись, рейхсфюрер СС распорядился запретить фотографирование экзекуций «частными лицами»78; однако солдаты вермахта все равно делали снимки, в достаточном количестве попадавшие впоследствии в руки бойцов Красной армии.

«Я нашел в планшете одного немца серию любительских фотографий, – рассказывал впоследствии один из советских журналистов. – Вот перечень: фриц, невеста фрица, голая девица неизвестной национальности, человек, привязанный к столбу, горящая изба, виселица с повешенными, два фрица в беседке, фрицы развлекаются – один в шутку вешает другого, убитая девушка в платочке, с обнаженной грудью. Разве такой способен стать человеком?»79

* * *

Восточнее районов, в которых работали каратели, ворочался и грохотал фронт. Советские войска как могли, сдерживали наступление танковых частей вермахта, выигрывали время, давали уйти бесконечным, заполнившим дороги толпам беженцев. Их было очень много; тот, кто видел, как люди бежали от немцев, запоминал это навсегда.

«Ехали на грузовиках, подводах, шли пешком, толкая перед собой двухколесные тачки, двух – и трехколесные велосипеды, высоко загруженные домашним скарбом, – вспоминал очевидец. – Другие шли без ничего, неся на руках маленьких детей и узлы с самым необходимым… Вид у людей был крайне изможденный. Слабея, они еле двигали свой ручной транспорт…»80.

Истребители люфтваффе, завоевавшие господство в воздухе, проносились над испуганными женщинами, детьми, стариками, поливая разбегающихся людей пулеметными очередями. Под городком Островом немецкие летчики разбомбили эшелон, в котором эвакуировался детский дом. Дети выбегали из горящих вагонов и бежали в лес, а истребители с крестами на крыльях охотились на детей. Когда самолеты улетели, уцелевшие воспитатели насчитали у насыпи двадцать четыре детских трупика.

Количество детей, заживо сгоревших в поезде, посчитать было невозможно.

«Наши вагоны горели, – рассказывал один из мальчишек. – На раскаленных вагонах висели сгоревшие дети»81.

Другой состав с эвакуировавшимися детьми разбомбили под Могилевом. Маленькие дети бежали в лес; и тут из леса пошли немецкие танки. Это были танкисты дивизии СС «Рейх» второй танковой группы генерала Гудериана; возможно, их Т-III и не могли в прямом бою противостоять советским «тридцатьчетверкам» – однако и брони, и мощи было более чем достаточно против разбегавшихся четырехлетних детишек. Танки пошли по детям; давя их, наматывая на гусеницы. До леса добежали единицы. «Ничего от этих детей не осталось, – вспоминала ставшая свидетельницей этого ужаса Тамара Умнягина. – От этой картины и сегодня можно сойти с ума»82.

* * *

В Берлине отставной германский дипломат Ульрих фон Хассель сидит перед камином. На столике рядом с креслом лежит запрещенная книга – это воспоминания о встречах с Гитлером бывшего президента данцингского сената Германа Раушинга. С тех пор как фон Хассель узнал о войне с Россией, он вновь и вновь перечитывает один и тот же абзац:

«…Мы должны, – заявил тогда Гитлер, – развивать технику обезлюживания. Если вы спросите меня, что я понимаю под обезлюживанием, я скажу, что имею в виду устранение целых расовых единиц. И это – то, что я намерен осуществить, это, грубо говоря, моя задача. Природа жестока, поэтому и мы можем быть жестокими. Если я могу послать цвет германской нации в пекло войны без малейшего сожаления о пролитии ценной германской крови, то, конечно, я имею право устранить миллионы низшей расы, которые размножаются как черви!»83

Языки пламени обгладывают дрова в камине; фон Хасселю мерещатся горящие русские деревни. Отставной дипломат знает о происходящем на Восточном фронте из первых рук; он записывает в дневнике рассказы вернувшихся с фронта офицеров:

«Вся война на Востоке ужасна, всеобщее одичание. Один молодой офицер получил приказ уничтожить согнанных в большой сарай 350 гражданских лиц, среди которых были женщины и дети, сначала отказался это делать, но ему было сказано, что это невыполнение приказа, после чего он попросил десять минут на размышление и, наконец, сделал это, направив совместно с некоторыми другими пулеметные очереди в открытую дверь сарая в толпу людей, а затем добивая еще живых из автоматов. Он был настолько потрясен, что, получив позднее легкое ранение, твердо решил не возвращаться на фронт»84.

…Еще через несколько дней старый дипломат запишет в дневнике горький вывод:

«Волосы встают дыбом, когда узнаешь о мерах, которые планируется предпринять в России, а также о том, как систематически будут нарушаться военные законы на захваченных землях. На деле там возникнет форма самого неприкрытого деспотизма – злейшей карикатуры на любые законы. Подобное состояние дел превратит Германию в такое государство, какое существовало лишь в образе, созданном вражеской пропагандой. …Браухич и Гальдер уже согласились с тактикой Гитлера в России. Таким образом, армия должна принять на себя основную долю убийств и поджогов, которые до сих пор поручались СС»85.

Ульрих фон Хассель не понимал только одного: как армия, благородная германская армия, могла согласиться на подобное. Он никак не мог осознать, что вермахт, который начал войну с СССР, был не похож на старую кайзеровскую армию.

Это была нацистская армия86.

* * *

В Минске оккупанты организовали первый концентрационный лагерь, куда сгоняли как военнопленных, так и всех показавшихся подозрительными гражданских лиц в возрасте от пятнадцати до пятидесяти лет. Почти сто пятьдесят тысяч человек были загнаны на столь небольшую территорию, что едва могли шевелиться и отправляли естественные потребности там, где стояли. Еду им не давали: много чести кормить каких-то русских свиней. Единственным стремлением людей, живших без пищи по шесть-восемь дней, было достать что-нибудь съестное. Каждое утро к лагерю протягивались длинные очереди – это жители Минска несли заключенным еду. Но на всех ее не хватало. При малейшем подозрении или просто для развлечения немецкая охрана открывала огонь на поражение – трупы лежали среди умирающих от голода людей87.