ФБ - Ольга Сергеевна Козэль

до, ни после

Суздаля никаких ссор не было и в помине. То вдруг Заяц находил у меня под матрацем тетрадку

со стихами – и коварно изрисовывал её, то к Зайцу приезжали родители – и я, уже год как

оставшаяся на целом свете одна с младшей сестрой, вдруг убегала в ванную и начинала рыдать

так, что тряслись стены. Меня, конечно, извлекали наружу, встревожено утешали, скармливая

персики, привезенные для Зойки. И я, ненавидевшая с малолетства южные фрукты, пихала в рот

один персик за другим, торжествующе посматривая на Зайца все еще мокрыми, сердитыми

глазами. Чтобы отомстить Зайцу за обиды, я завела себе одну тайну. Дело в том, что мы еще в

первый день договорились с Зайкой повсюду ходить вместе. Но было место, куда я регулярно

наведывалась одна, без Зайца. Неподалеку от нашего лагеря стоял на горе монастырь – красивый,

но почти необитаемый. С белыми стенами, яркими цыганскими лоскутами клумб, с малышовым,

нежным песком на дорожках. Там, на самом краю обрыва, была скамья. Если сесть на неё,

раскинуть руки и запрокинуть голову – то как будто летишь. И я приходила сюда после наших с

Зайцем ссор и запрокидывала голову. Летала я подолгу – по часу, а то и по два. Я становилась

отважной военной лётчицей, которой всё на свете было до фонаря на крыле.

Однажды я засиделась до сумерек. Пришла в себя и ахнула: времени-то, наверное, уже часов

десять вечера. Впрочем, особо не переживала: в этот день в лагере намечалась дискотека – а,

значит, никто меня не хватится в такую рань. Однако, все равно пора было возвращаться в лагерь:

как знать, может быть, Зайка давно уже вернулась со своей дискотеки. В монастыре до одурения

сладко пахло цветами – как будто кто-то разлил по белым дорожкам одеколон. Внезапно я

услышала разговор – и спряталась за колонну. Разговаривали женщины – кажется, две. Они

остановились прямо рядом с колонной. Я осторожно выглянула и обомлела: это были самые

настоящие монахини. Одна совсем пожилая, другая лет, наверное, сорока. Та, что моложе, стояла

спиной ко мне – и ветер, слегка шевеля ее странный чёрный головной убор, открывал прелестную

шею с завитками русых волос и маленькими родинками. Я стояла совсем рядом, но не могла

разобрать слов этой плавной, неторопливой речи – да я и не пыталась уже их разобрать. Голова

моя кружилась от запаха цветов и от этого странного соседства. И зачем только с такими

дивными родинками уходят в монастырь, что за чушь? Внезапно камешек выкатился из-под моей

ноги. Монахини обернулись и замолчали. Я вышла из-за колонны.

«Здравствуйте!» – шаркнула сандалеткой по монастырскому песку.

«Девочка? – удивленно спросила пожилая монахиня. – Ты откуда здесь взялась?»

– Из лагеря… – я махнула рукой в сторону реки.

–Сбежала из лагеря? – спросила та, с родинками. Голос строгий, как у учительницы. Теперь я

увидела ее лицо – и удивилась: оно было самым обыкновенным, среднерусским лицом.

Небольшие серые глаза, широкий носик. Только рот, пожалуй, чересчур яркий – может, губы

накрашены? Ах, да, это же монастырь, наверняка им нельзя краситься…

– Просто я гуляю.

–Да ты знаешь, сколько времени? – спросила пожилая. Голос скрипучий, но тётка явно

приветливая. У нас в магазине рядом с домом такая работает, тетей Зиной звать. – Тебя, наверное,

ищут.

Я пожала плечами. Разговаривать отчего-то расхотелось. «Нужно отвести ее в лагерь, сестра

Варвара, – приветливая монахиня вопросительно посмотрела на строгую. «Я отведу… – кивнула

та. – Пойдем, девочка…»

Ура! Вот и познакомлюсь с ней по дороге. Но монахиня шла так быстро, что мне пришлось почти

бежать. Она не спросила, как меня зовут. Она даже не смотрела на меня, просто шла рядом.

«Скажите… наконец, собралась с духом я. – А почему у монахинь такие имена странные? Я бы

назвала Вас Розой!»

– Варвара – это в честь святой Варвары Илиопольской, – моя попутчица, кажется, впервые

посмотрела на меня. Но посмотрела как-то сквозь, как будто я была водой в колодце или

призраком. – Она никогда ни на кого не обижалась. Хотя ее жестоко пытали, собственный отец

пытал за то, что она приняла христианскую веру… А теперь иди поскорее, вон твой лагерь. Тебя

там заждались.

–До свиданья, Роза! – я посмотрела ей в глаза весело и дерзко. Она едва заметно улыбнулась и

кивнула мне.

«Я познакомилась с одной монахиней! – с порога заявила я Зайцу, умолчав, что вообще-то

познакомилась с двумя. – Ужасно красивая, Розой зовут…»

Заяц открыла рот от удивления, но лишь на секунду. Потом знакомо хмыкнула.

– Завтра пойдешь к ней с цветами? А потом напишешь ей стихи? Или уже написала? О Роза-

мимоза – утри мои слезы…

Не раздеваясь, я легла на заправленную кровать, отвернулась к стене. И только тогда ответила:

– Нет. Не пойду.

Вскоре я уезжала. Заяц оставался в лагере еще на две недели. Незадолго до моего отъезда он

вдруг загрустил: «И что я буду делать, когда ты уедешь, Козлики?» – часто вздыхала Заяц, глядя в

безукоризненно белый потолок нашей комнаты. Я все еще злилась на неё, но сердце мое

сжималось при этих словах всё сильнее. В самом деле, ведь я старше и уж точно не меньше

виновата в наших ссорах. А Заяц еще маленькая. И останется одна. Одна в этой комнате, одна в

этом дурацком лагере, одна во всем мире. Что толку, если в мире миллиарды людей, а в комнате

ты один и тебе страшно? Я стала напряженно искать выход. И я нашла его. «Слушай сюда, Заяц…

Там в монастыре есть одна скамья, она волшебная. Да, прогоняет плохие мысли. Садишься на нее

и…»

Заяц недоверчиво оттопырила губу:

– Да это, небось, тебе монашка твоя наплела?

– Ничего не наплела, дело проверенное. Она с другой монашкой разговаривала про эту скамью, а я

подслушала.

И мы пошли к монастырь, к той самой скамье. Пошли вдвоем с моим Зайцем.

Зайка позвонила мне, едва вернувшись из лагеря. Закричала в трубку что было силы:

– Козлики… скамья в самом деле оказалась волшебная, я проверяла. Не наврали монашки. А я и не

поверила сперва, что такое бывает, вот ведь…

И мы еще долго говорили про нашу скамью и про наш лагерь. Потом вернулся с работы Зайкин

папа – и Зайца погнали спать. Я же той ночью не могла заснуть вовсе. Смешно – уже лет десять,

как закрашиваю седину, а все еще помню ту ночь.

Милый Заяц, я пошутила в очередной раз. Скамья волшебная – я знаю точно. Просто мне