Обманутые скитальцы. Книга странствий и приключений - Сергей Марков

4

…Каждый день в скромный домик Цыбикова приходили люди, предлагали мне свою помощь в поисках новых данных об агинцах, путешествовавших в Тибет. Вот приехал молодой бурят с короткой винтовкой за плечами. Спрашивает: «Здесь русский?» — «Здесь». — «Дайте мне с ним поговорить. Мы очень рады, что он приехал, что вспомнили Цыбикова». Я спрашиваю: «Куда вы едете?» — «Я еду на дальние пастбища». Ему дают чашку чая, он прощается и уходит.

Заезжают в дом почти все, кто следует в степь. А в степи, в падях — долинах меж холмов — бродят тысячи тонкорунных овец и стоят войлочные юрты пастухов.

Агинская степь открыла мне свои давние, глубокие связи с Китаем и Тибетским нагорьем. Все шире и шире открывалась передо мной таинственная тибетская завеса. Однажды к дому Лхамы Норбоевны верхом на быке приехал высокий старик с посохом в руке, в шапке с выцветшей малиновой кистью; подпоясанный алым кушаком. Это был самый старый житель Урдо-Аги. Говорил он только по-бурятски, но у меня было много переводчиков.

Рынзин Очиров, перебирая четки, связно и последовательно рассказал мне о своей поездке в Ургу в 1905 году на поклонение далай-ламе. Оказалось, что личным переводчиком Тубдэна Джамцо в то время состоял агинский бурят Нандык Дылыков. Я спросил:

— Сколько вам, уважаемый старец, лет?

Он полез за пазуху и вынул свидетельство Степной думы, из которого явствовало, что Очирову в 1955 году было 94 года. Очиров передал мне целый список бурят, которые были в Тибете.

Вот — Дадива Шагдаров, дядя Дагдана Бадмаева. Это он в конце 80-х годов увез Дагдана Бадмаева в Тибет. Оба они из Урдо-Аги. После этого, около 1896 года, Шагдаров вторично поехал в Лхасу, посетил племянника и сразу же возвратился обратно. Он знал Гонбожаба Цыбикова, был старше его лет на двенадцать, умер после революции.

А вот Гончак Санжиев, «дорамба», который долго жил в Лхасе и вернулся на родину. Очир Жигмитов в конце прошлого века возил далай-ламе дары бурят, оцененные в одну тысячу лан золотом. Санжиев встретил в Лхасе Дагдана Бадмаева, который уже жил там. Дагдан помог приезжему увидеться с далай-ламой. Гончак Санжиев на восемьдесят пятом году жизни умер в Хойто-Аге, в 1926 году. Был грамотен по-монгольски.

Данпэл Суходоев был связан с Агинским дацаном, там и умер.

Нанзат Бадмаев был в Тибете, учился там, на сороковом году жизни вернулся в Агинский дацан, достиг степени «дорамба».

В этом списке наберется, вероятно, человек пятнадцать. Могилы их находятся в падях Агинской степи. До последних лет людей погребали просто, хищные птицы и звери растаскивали тела. Когда я спросил, где могилы этих людей, отвечали: вот в этой пади, вот в этой, но трудно сказать, где точно.

Однажды мы поднялись на гору. Сначала мне показалось, что у меня под ногами иней, но оказалось, что это трава ая. Когда я принес аю в дом, то Лхама Норбоевна открыла стеклянный ящик и достала другую траву. Я спросил: что это? Она говорит, что это тоже ая, но она лучше агинской: она из Гумбума, из тех мест, где жил Цзонкава.

В одно прекрасное время я заметил, что гостинцы, которые я привез из Москвы, чудесным образом перекочевали в священную чашу. Я думал, что это дело рук внучка Лхамы Норбоевкы. Я спрашиваю, кто же приносит до сих пор жертвы?

— Это я, — улыбаясь, ответила Лхама Норбоевна.

Наутро в этой чаше появилась кукуруза.

Я узнал, что в Агинской степи есть и живые тибетцы. Оказывается, тибетец Тангут Джамцо около 20-х годов был принудительно отдан в монастырь послушником-зувараком. Он уже наслышался о Советской России и взбунтовался. В одну прекрасную ночь он бежал из тибетского монастыря, перешел через границу и был задержан на стыке монгольской границы. Он был пропущен через все чистилища и поселился в местности, которая называется Улан-Туя, в тридцати километрах от Агинского. Тангут Джамцо не забыл тибетский язык. Но мне так и не удалось видеть этого пришельца из «Страны Джу», как называли буряты Тибет.

Еще выяснился вот такой случай. В 1928 году в Урдо-Аге появился прекрасно одетый по-европейски бурят. Он говорил, что вернулся из Тибета. Был приглашен в Ленинград, где преподавал тибетский язык в каких-то научных учреждениях. Этот человек около десяти лет жил в Лхасе. Рассказывал, как при предпоследнем далай-ламе приходилось укрываться от англичан, приводил много интересных подробностей. Он был в Лхасе и хорошо знал такое обстоятельство, что первое посольство из Лхасы в Калькутту настолько преследовалось английским правительством, что за головы посла Агвана Доржиева и его свиты была объявлена награда в сколько-то тысяч рупий. Это было опубликовано в калькуттских газетах.

Многое удалось мне узнать и о Будде Рабданове (1853–1923), образованном буряте, старшем товарище Г. Ц. Цыбикова. Рабданов сопровождал Потанина в экспедиции, посетившей Китай и окраину Тибета (1892–1893). Лхама Норбоевна подарила мне письмо, посланное Буддой Рабдановым молодому Гонбожабу Цыбикову сюда, в Агинскую степь, из города Дацзянлу (Торсандо), в преддверье Восточного Тибета. Письмо было помечено 7 мая 1893 года.

Тибетское плоскогорье, Маньчжурия, Санкт-Петербург, Пекин и Париж — вот где побывал за свою жизнь Будда Рабданов. Умер он в родной Агинской степи, недалеко от Могойтуя, в местности Хурай-Хилэ.

В его доме провел последние годы жизни участник трех походов Г. Н. Потанина в Центральную Азию хара-егур Лобсын. Он знал четыре азиатских языка. Рожденный в черном тибетском шатре, Лобсын был бездомным пилигримом и скитался по монастырям, пока не встретился с Г. Н. Потаниным и Буддой Рабдановым. Лобсын оказывал им большие услуги. Закончив последний поход, бывалый хара-егур поселился в доме Рабданова. Агинская степь усыновила Лобсына. Здесь он и умер около 1920 года. Будда Рабданов пережил Лобсына лишь года на три. Они окончили свои дни здесь, в стране багульника.

Мы с учителем Жигмитовым едва успевали записывать удивительные рассказы агинских стариков. И нам, наконец, передали еще одну историю о том, как агинские путешественники не раз ездили в… Венецию для закупки алых кораллов, до сих пор очень ценимых в бурятском быту.

То, о чем я написал, — далеко не все, что я слышал и видел на берегах Аги, откуда начинались дороги в Тибет. Я покидал этот край, увозя с собой подаренные мне реликвии тибетского похода Цыбикова, крупные кораллы с Индийского океана и ветви светлой, как иней, благовонной травы, сорванные на вершине горы, откуда открывался вид на речную долину. С высоты горы была видна лощина, где стояла юрта Дагдана Бадмаева, былого жителя города Лхасы. В агинских падях затерялись могилы людей, не раз побывавших в «Стране Джу».

…В последние годы Цыбиков вел себя очень просто, ходил по родной степи с пастухами, знал скот по кличкам. В конце концов он внезапно почувствовал сильное недомогание и слег. Цыбикова увезли в Агинск в больницу.

Своей жене он сказал: «Я знаю, что я умру, но Советская власть, я думаю, позаботится и сохранит мои рукописи и книги».

Велев поставить возле своего изголовья часы, он мужественно ожидал часа своей кончины.

Когда Цыбиков умер, то нашелся кто-то, кто похитил его голову. Этот человек знал литературу о габа́лах. Если в черепе выступает косточка около мозжечка, если на черепе нет швов, то это примета великих людей. Из их черепов делают габалы — жертвенные чаши, обложенные золотом.

…К змеиным извивам отрогов Могойтуйского хребта подходил пекинский поезд. Сев в вагон, я подумал, что, вернувшись сюда для завершения своих поисков, я начну работать уже в «Музее Агинской степи имени Гонбожаба Цыбикова».

В Москве я сразу же дал в газеты сообщение о находке дневника Г. Ц. Цыбикова. По моим следам к Лхаме Норбоевне приехал сотрудник Бурятского научно-исследовательского института, культуры Л. Е. Элиасов. Он приобрел для института тибетский дневник Г. Ц. Цыбикова. Через несколько лет драгоценная находка была напечатана в журнале «Байкал». Одновременно я писал в правительственные органы о мерах по увековечению памяти Цыбикова. В Центральном Доме литераторов мне была предоставлена аудитория, где я смог сделать сообщение об этой своей поездке. Были приглашены представители Института востоковедения.

Однажды меня посетил соплеменник Г. Ц. Цыбикова — директор Агинского окружного краеведческого музея Жигжитжаб Доржиев. Это он когда-то пришел ко мне на Беговую улицу и растолковал, как добраться до Урдо-Аги. Мы с ним сидели, окруженные фотографиями, выписками из путевого дневника Цыбикова, старыми документами и книгами о Тибете. Они приводили нас к судьбам живых людей, наших современников, хорошо знавших Цыбикова. Мы держали в руках листок из цыбиковского архива с записью «О студенте Борисе Ивановиче Панкратове», еще в 1911 году начавшем изучать тибетский язык во владивостокском Восточном институте. А я вынимал конверты со штемпелем ленинградской почты.