Стихотворения - Лев Мей

ПРИ ПОСЫЛКЕ СТИХОВ (КАТЕ МЕЙ)**

Года прошли с тех пор обычным чередом,Как, силы юные в семейной лени тратя,С тобою вечера просиживал я, Катя,В глуши Хамовников и на крылечке том,Где дружба и любовь давно порог обила,Откуда смерть сама раздумчиво сходила…Года прошли, но ты, не правда ли, все та?Все так же для тебя любезны те места,Где в праздник, вечером, умчась из пансиона,Ты песню слушала доверчиво моюИ знала, что пою — не зная, что пою,Под звучный перелив знакомого нам звона?Возьми же, вот тебе тетрадь моих стихов,На память молодых и прожитых годов…Когда нас Чур стерег, дымилась вечно трубка,И жизнь цвела цветком, как ты, моя голубка!

<1857>

СУМЕРКИ**

Оттепель… Поле чернеет;Кровля на церкви обмокла;Так вот и веет, и веет —Пахнет весною сквозь стекла.С каждою новой ложбинкойВодополь все прибывает,И ограниченной льдинкойВешняя звездочка тает.Тени в углах шевельнулись,Темные, сонные тениВдоль по стенам потянулись,На пол ложатся от лени…Сон и меня так и клонит…Тени за тенями — грезы…Дума в неведомом тонет…На сердце — крупные слезы.Ох, если б крылья да крылья,Если бы доля, да доля,Не было б мысли — «бессилья».Не было б слова — «неволя».

22 марта 1858

АРАШКА**

Дворовые зовут его Арашкой…Ученые назвали бы ара;Граф не зовет никак, а дачники милашкойИ попенькой…                          Бывало, я с утраРосистою дорожкою по садуПойду гулять, — он, на одной ноге,Стоит на крыше и кричит: «Эге!Bonjour!» [2]Потом хохочет до упаду,За клюв схватившись лапою кривойИ красною качает головой.Никто не помнит, как, когда, откудаЯвился в дом Арашка?.. Говорят,Что будто с коробля какого-то, как чудо,Добыл его сиятельный…                                           Навряд!Мне кажется, Арашку подарили —Или визирь, или pospolita rada[3], или —не знаю кто? Быть может, что самаДержавина бессмертная Фелица?..Положим — так…                           А попугай — все птица…Он не забыл Америки своей, —И пальмовых лесов, лиановых сетейИ солнца жаркого, и паутины хочет,И над березами и соснами хохочет.Не знаю, почему припомнилось…                                                           ЧиталКогда-то я индийское преданьеО племени… Забыл теперь названье,Но только был героем попугай…Вот видите… в Америке есть край,На берегах — пожалуй — Ориноко.Там ток воды прорыл свой путь глубокоСквозь кручу скал… И брызжут, и гремят,И в прорезь рвутся волны… Водопад…Сюда-то в незапамятное время,Укрылося войной встревоженное племя,Затем, чтоб, с трубкой мира, отдохнуть,В тени утесов и пещер прибрежныхОт дней, вигвамам тяжких и мятежных;Пришло сюда и кончило свой путь…И спит теперь от мала до великаВ пещере: всех горячка унесла…Но нет, не всех: осталася улика,Что был народ какой-то, что былаКогда-то жизнь и здесь…                                                  Над водопадом,На выступе гранитных скал, сидитСедой ара и с потускневшим взглядомНа языке утраченном кричитКакие-то слова…                                 И наотмашкуГребет веслом испуганный дикарь;Всё — мертвецы, а были люди встарь…

25 мая 1858 г.

ОДУВАНЧИКИ

Посвящается всем барышням

Расточительно-щедра,Сыплет вас, за грудой груду,Наземь вешняя пора,Сыплет вас она повсюду;Где хоть горсточка земли, —Вы уж, верно, расцвели.Ваши листья так росисты,И цветки так золотисты!Надломи вас хоть легко, —Так и брызнет молоко…Вы всегда в рою веселомПерелетных мотыльков,Вы в расцвет — под ореоломСеребристых лепестков,Хороши вы в день венчальный;Но… подует ветерок,И останется печальный,Обнаженный стебелек…Он цветка, конечно, спорей:Можно выделать цикорий!

30 мая 1858 г.

КАНАРЕЙКА

Говорит султанша канарейке:«Птичка! Лучше в тереме высокомЩебетать и песни петь Зюлейке,Чем порхать на Западе далеком?Спой же мне про за-море, певичка,Спой же мне про Запад, непоседка!Есть ли у тебя такое небо, птичка,Есть ли там такой гарем и клетка?У кого там столько роз бывало?У кого из шахов есть Зюлейка —И поднять ли так ей покрывало?»Ей в ответ щебечет канарейка:«Не проси с меня заморских песен,Не буди тоски моей без нужды:Твой гарем по разным песням тесен,И слова их одалыкам чужды…Ты в ленивой дреме расцветала,Как и вся кругом твоя природа,И не знаешь — даже не слыхала,Что у песни есть сестра — свобода».

<1859>

«Он весел, он поет, и песня так вольна…»

Он весел, он поет, и песня так вольна,Так брызжет звуками как вешняя волна,И все в ней радостью восторженною дышит,И всякий верит ей, кто песню сердцем слышит;

Но только женщина и будущая матьДушою чудною способна угадать,В священные часы своей великой муки,Как тяжки иногда певцу веселья звуки.

<1859>

ЧУРУ**

Ты непородист был, нескладен и невзрачен,И постоянно зол, и постоянно мрачен;Не гладила тебя почти ничья рука, —И только иногда приятель-забиякаМне скажет, над тобой глумяся свысока:«Какая у тебя противная собака!»Когда ж тебя недуг сломил и одолел,Все в голос крикнули: «Насилу околел!»Мой бедный, бедный Чур! Тобою надругались,Тобою брезгали, а в дверь войти боялись,Не постучавшися: за дверью ждал их ты!Бог с ними, с пришлыми!.. Свои тебя любили,Не требуя с тебя статей и красоты,Ласкали, холили — и, верно, не забыли.

А я… Но ты — со мной, я знаю — ты со мной,Мой неотходный пес, ворчун неугомонный,Простороживший мне дни жизни молодой —От утренней зари до полночи бессонной!Один ты был, один свидетелем тогдаМоей немой тоски и пытки горделивой,Моих ревнивых грез, моей слезы ревнивойИ одинокого, упорного труда…Свернувшися клубком, смирнехонько, бывало,Ты ляжешь, чуть дыша, у самых ног моих,И мне глядишь в глаза, и чуешь каждый стих…Когда же от сердца порою отлегалоИ с места я вставал, довольный чем-нибудь,И ты вставал за мной — и прыгал мне на грудь,И припадал к земле, мотая головою,И пестрой лапой заигрывал со мною…Прошли уже давно былые времена,Давно уж нет тебя, но странно: ни однаСобака у меня с тех пор не уживалась,Как будто тень твоя с угрозой им являлась…

Теперь ты стал еще любовнее ко мне:Повсюду и везде охранником незримымСледишь ты за своим хозяином любимым;Я слышу днем тебя, я слышу и во сне,Как ты у ног моих лежишь и дремлешь чутко…Пережила ль тебя животная побудкаИ силой жизненной осталась на земле,Иль бедный разум мой блуждает в тайной мгле —Не спрашиваю я: на то ответ — у бога…

Но, Чур, от моего не отходи порогаИ береги покой моей родной семьи!Ты твердо знаешь — кто чужие и свои, —Остерегай же нас от недруга лихого,От друга ложного и ябедника злого,От переносчика усердного вестей,От вора тайного и незваных гостей;Ворчи на них, рычи и лай на них, не труся,А я на голос твой в глухой ночи проснуся.Смотри же, узнавай их поверху чутьем,А впустят — сторожи всей сметкой и умом,И будь, как был всегда, доверия достоин…Дай лапу мне… Вот так… Теперь я успокоен:Есть сторож у меня!.. Пускай нас осмеют,Как прежде, многие: немногие поймут.

<1859>

МИМОЗА**