Стихотворения - Лев Мей

АУ-АУ!

Ау-ау! Ты, молодость моя!Куда ты спряталась, гремучая змея?Скажи, как мне напасть нечаянно, нежданно,На след лукавый твой, затертый окаянно?Где мне найти тебя, где задушить тебяВ моих объятиях, ревнуя и любя,И обратить всю жизнь в предсмертные                                                                      страданьяОт ядовитого и жгучего лобзанья?..

<1861>

«Я не обманывал тебя…»

Я не обманывал тебя,Когда, как бешенный любя,Я рвал себе на части душуИ не сказал, что пытки трушу.

Я и теперь не обману,Когда скажу, что клонит к снуМеня борьба, что за борьбоюМне шаг до вечного покою.

Но ты полюбишь ли меня,Хотя в гробу, и, не кляняМой тленный труп, любовно  взглянешьНа крышу гроба?.. Да?.. Обманешь!

<1861>

БАРАШКИ**

По Неве встают барашки;Ялик ходит-ходенём…Что вы, белые бедняжки,Из чего вы и о чем?

Вас теперь насильно гонитВетер с запада… чужой…Но он вам голов не склонит,Как родимый, озерной.

Не согреет он вас летом,Алой зорькой не блеснет,Да и липовым то цветомС моря вас не уберет.

Что ж вы, глупенькое стадо,Испугалися-то зря?Там и запада не надо,Где восточная заря.

Где невзгода — уж не горе,Где восстал от сна народ,Где и озеро, что море,Гонит вас: «Вперед, вперед!»

<1861>

«Милый друг мой! румянцем заката…»

Милый друг мой! румянцем закатаОблилось мое небо, и ты,Как заря, покраснела за братаПрежней силы и юной мечты.

Не красней ты и сердцем воскресни:Я ничем, кроме ласки и песни,И любви без границ, без конца,За тебя не прогневал Отца…

Преклонись же с молитвой дочернейИ попомни, что были всегдаИ зарей и звездою вечернейУтром — те же заря и звезда.

<1861>

ЗАЧЕМ?**

Зачем ты мне приснилася,Красавица далекая,И вспыхнула, что в полыме,Подушка одинокая?

Ох, сгинь ты, полуночница!Глаза твои ленивые,И пепел кос рассыпчатый,И губы горделивые —

Всё наяву мне снилося,И всё, что греза вешняя,Умчалося, — и на сердцеЛегла потьма кромешная…

Зачем же ты приснилася,Красавица далекая,Коль стынет вместе с грезоюПодушка одинокая?..

<1861>

ГДЕ ТЫ?**

Он тебя встретил, всему хороводу краса,Встретил и понял — что значит девичья коса,Понял — что значат девичьи смеховые речиИ под кисейной рубашкой опарные плечи.Понял он это и крепко тебя полюбил,И городских и посадских красавиц забыл…

Но отчего же, Наташа, забыла и ты,Как у вас в в Троицу вьют-завивают цветы,Как у вас в Троицу красные девки гурьбамиНа воду ходят гадать с завитыми венками,Как они шепчут:                                        «Ох, тонет-потонет венок:Ох, позабудет про девицу милый дружок!»

Не потонули — уплыли куда-то цветы,Да уплыла за цветами, Наташа, и ты…И позабыл он… И даже не знает — не скажет,—Где ты?.. И свежей могилки твоей не укажет…Но пробудились цветочки, и шепчут они:«Спи, моя бедная!.. Будут пробудные дни…»

9 февраля 1861

СПАТЬ ПОРА!**

С полуночи до утра,С полуночным сном в разладе,Слышу я в соседнем саде:          «Спать пора! Спать пора!»

С полуночи до утраЭто перепел крикливыйВ барабан бьет на мотивы:          «Спать пора! Спать пора!»

Нет! — я думаю. — Ура!Время нам пришло проспаться,А не то что окликаться:          «Спать пора! Спать пора!»

Нет, ты, пташечка-сестра,Барабань себе, пожалуй,Да словами-то не балуй:          «Спать пора! Спать пора!»

Глянь из клеточки с утраТы на божий мир в оконцеИ не пой, коль встало солнце:          «Спать пора! Спать пора!»

12 июня 1861

С КАРТИНЫ ОРАСА ВЕРНЕ[4]**

         В одной сорочке белой и босая,         На прикрепленных к дереву досках,С застывшею слезой в угаснувших глазах,         Лежит она, красавица, страдаяВ предсмертных муках…                                             Черная косаРастрепана; полураскрыты губы,И стиснуты немой, но жгучей болью зубы,И проступает пот на теле, что роса…Бедняжечка! Над ней — и небо голубое,И померанца сень душистая — в плодах,И всё вокруг нее в сияньи и цветах —         А уж у ней распятье золотое         Положено на грудь… И вот уж второпях,С прощальным и напутственным поклоном,Уходит от нее и духовник-монах,Под серой рясою и серым капюшоном,         И впереди, с зажженною свечой,         Могильщик-каторжник с обритой головой;Он рот закрыл платком, он весь дрожит от                                                                              страха,Как будто перед ним — не смертный одр, а                                                                                плаха…Одну, без помощи, без дружеской руки,Оставить бедную в последние мгновенья —О господи, в них нет ни искры сожаленья!..         Но что это? Взгляните: у доски         Разбросаны одежды в беспорядке —Плащ фиолетовый с мантильей голубой,И платья женского меж них белеют складки,         И рукоятка шпаги золотойВидна из-под одежд, а вот и ларчик рядом,С резьбой и с дорогим узорчатым окладом;         В нем серьги, и запястья, и жемчуг —Больная всё сняла, когда сразил недуг,Лишь обручального кольца снять не хотела…А!.. У нее в руке — еще рука,Чужая, мертвая, и вся уж потемнела…Вот отчего одна скривилася доска:С нее свалился труп — страдальцев было двое!..         Припав к земле кудрявой головой,Лежит, повержен ниц, мужчина молодой!..Он весь накрыт плащом; со смертью в грозном                                                                                        боеОн не сробел до самого концаИ ниц упал, чтоб мертвого лицаНе увидала милая подруга…

Но замерла у ней рука в руке супруга:Страдалице легко с ним вместе умирать —И никому их рук теперь не разорвать,И скоро уж конец, и скоро эти очиНеразрешимой тьмой загробной, вечной ночиС улыбкой злобною завесит смерть сама…Глядите… вслушайтесь — шепнула: «Умираю».Нет, не глядите, прочь!.. Теперь я понимаю:Прочь, поскорее прочь:                                               у ней — чума, чума!

26 июня 1861

ПОМПЕИ**

Кого-то я спросил: «Бывали вы в Помпеи?»— «Был, — говорит, — так что ж?» — «Как что?..                                                                             Да все музеиВ Европе и у нас, с конца и до конца,Гордятся дивами и кисти и резцаХудожников помпейских…»                                                          — «Вероятно,Но мне помпейское искусство непонятно,Затем что я его в Помпеи не видал,А видел я один песчаный вал,Да груды пепла, да такие ямы,Что были, может, там и статуи богов,И знаменитые седалища жрецов,И творческой рукой воздвигнутые храмы,—Быть может; только их Бурбоновский музейВсе выкопал до мраморных корней».— «А что же говорят об этом ладзарони?»— «Молчат… На берегу ждут первой ранней тониИ точат о песок заржавые ножи…»

И вот, подумал я, теперь ты мне скажи,Художник кесарей, маститый мой Витрувий:Зачем Помпеи ты на лаве воздвигал,Как будто бы не помнил и не знал,Что сердце у твоей Италии — Везувий?Но нет, ты прав: свободная страна,Врагам одни гробы и выдала она…

29 июня 1861

ТРОЙКА[5]**