Сквозь седые хребты - Юрий Мартыненко

Зеест молчал минуту. И все молчали.

– Это вам на раздумье, а теперь завершим сей лирическое отступление, и перейдем к делу.

Доброй вестью, объявленной Зеестом, стало сообщение о том, что согласно специальной директиве Комитета по строительству инженерно-технический состав освобождался от хлопотных обязанностей, связанных с бытом рабочих и прочими хозяйственными делами. Теперь инженеры будут заниматься исключительно деятельностью, связанной со строительством дороги. Теперь чисто технические задачи. Упомянутые же проблемы ложатся на плечи старших десятников и дорожных мастеров. Завершая разговор, Борис Васильевич сообщил о том, что, возможно, скоро на строительстве будут задействованы ссыльнокаторжные.

– Держите дисциплину, господа. Распознал дурман свободы наш мужик. В нее, матушку, и упирается основное противоречие сегодняшнего времени. В своем большинстве рабочие не подневольные, не каторжники, наказанные законом. Но сезонная работа нас не устраивает. Не давайте мужику уходить с дороги. По силе возможного старайтесь его заинтересовать. И хочу подчеркнуть. Не надо сторониться местных жителей. По большому счету, это их земля. В ней их корни. В скором будущем надо обслуживать магистраль. Многие кадры потребует новая для этого края транспортная эксплуатационная служба. Западники должны здесь осесть. Смешаться с забайкальцами кровно, а значит, навсегда. Так что желательно, чтобы здешний край им приглянулся. И тогда переселенцы воспримут традиции и порядки. Поймут умом и сердцем смысл обживания этих мест…

* * *

Сухая солнечная погода не устоялась. На тайгу опустилось ненастье. Порывистый ветер гнал над желтыми сопками черные дождевые тучи. Вышли из берегов малые речушки и ключи. Бурлили мутными потоками, размывая все на пути. Вода подступала к железнодорожной насыпи. Землекопы и рабочие лихорадочно укрепляли земляной склон колотым камнем. Огораживали опасные промывом места досками, бревнами, корягами. Придавливали сверху тяжелыми валунами.

Насыпь магистрали проходила в ста метрах от поселка строителей. Отсыпка сделана по весне. Сейчас, в сентябре, монтировали стальную колею. Железнодорожное полотно петляло вдоль реки Урюм, то отодвигаясь от тянувшихся сбоку сопок, то тесно прижимаясь к ним, ныряя в рубленые скальные выемки.

У Алексея много времени уходило на дела бумажные. Готовая насыпь заканчивалась через несколько верст. Надо строго следить за тем, чтобы не допускалось технически неоправданных отклонений от намеченного маршрута и произведенной изыскателями трассировки. Дабы избежать ошибок, надо строго следовать всем предписаниям, согласно чертежам, расчетам.

Каждый вечер при свете керосиновой лампы молодой инженер засиживался над бумагами. Карандашом и линейкой пересчитывал результаты изнурительных дневных хождений с планшетом и буссолью вдоль трассы.

Фитилек лампы замигал. Кончался керосин. В дверь постучали.

– Портите глаза?

– Приходится, – кивнул на бумаги Покровский.

Северянин принес литровую банку керосина. Заправил лампу. Стало светлее.

– Ноги сегодня очень устали. Еще и от непогоды ломота, – присев на лавку, Северянин принялся разуваться. Кисло запахло портянками. – Постираться бы не мешало. На реке вода ледяная и мутная. Вон как дождит. Сентябрь выдался мокрый. К зиме бы баньку соорудить. А, Алексей Петрович?

Куприян Федотыч старше Покровского лет на пятнадцать.

Невысокого роста, но в плечах шире инженера. Над брючным ремешком заметное брюшко. С краешков рта зависли рыжеватые усы. Бороду он брил регулярно. Северянин был прост в общении. Одновременно он нес отпечаток душевной самоуглубленности, словно пытался внутренне разрешить какой-то самому себе непонятный вопрос. Ему были присущи частая задумчивость и некая медлительность в разговоре. Будь то перед ним начальник, будь подчиненный. Но мог поговорить, причем с оттенком философии с любым собеседником.

Алексей слышал, у Северянина семья попала под малярию. На западе. Куприяна спасло то, что находился на заработках. Далеко от дома. Позже прибился к изыскательской партии. Выполнял разные работы. Изыскатели, которые вели трассировку будущей железной дороги, кое-чему успели научить и смышленого Куприяна. С началом строительства несколько лет мотался по участкам Транссиба в районе Байкала и Читы. На Амурскую дорогу приехал из Нерчинска, где работал в одной из вербовочных контор. Много недель провел на палубах барж, на тряских телегах и в разбитых повозках. Работа вербовщика не из легких. Стал свидетелем не одной лихоманки, когда в очередной партии вербованных переселенцев начинался бунт. Получив выданный денежный или продуктовый аванс, люди разбегались. Среди них нередко оказывались самые отъявленные разбойники, для которых целью было лишь бы скрыться в таежных дебрях Сибири, уйти от правосудия. Чем это оборачивалось в пути, Северянин знал не понаслышке. В воде тонул. В огне горел. Случалось попадать под ружейные стволы местных грабителей на глухих таежных тропах, на почтовых дорогах близ большаков.

– Я вроде чиновника малой руки, – продолжил разговор Куприян Федотыч. – Люблю дела неприметные, но значительные.

– Разве есть такое выражение? – улыбнувшись, отозвался Алексей. – Обычно говорят – средней руки.

– Я толкую о том, что на свете существуют вещи, о которых до конца своей жизни человек думает, а понять не может. Не уразумели, Алексей Петрович? Попытаюсь объяснить. Проще донести свою мысль. Вот вы, к примеру, лично чего хотите в жизни? – обратился Северянин к Алексею. – Возраст ваш вполне позволяет ответить четко, ясно и определенно. Так? – сидя на лавке, Северянин обеими руками растирал затекшие после долгого рабочего дня икры уставших, налитых тяжестью ног.

– В жизни? – переспросил Алексей. Невольно пожал плечами. Задумавшись, собрал разложенные листы схем, прочие бумаги. Начал аккуратно складывать их в картонный планшет.

– Затрудняетесь? А я вам, дорогой Алексей Петрович, отвечу. В жизни вы хотите жизни. Так?

– Не совсем понятно. Затрудняюсь сообразить.

– А понять очень даже несложно. В жизни хотеть просто жизни – это не парадокс. Это аксиома. Хотеть жизни – это не в смысле есть, пить, спать, ходить, дышать, любить… Кстати, вы женаты? Нет, я знаю, что нет. Извините. Возможно, я допустил сугубо личностный, и даже глупый вопрос. Поведем речь, если я вас еще не утомил, с другого конца. Мы с вами где? В Сибири. Да, в Сибири. И не просто в Сибири, а в самом центре ее. Да, батенька, край за Байкалом есть преисподняя Сибири. Смею вас заверить. Что? Можете возразить? Напрасно. Условия жизни хотя бы на востоке от нас, в Приморье, гораздо выгоднее. У нас край вечной мерзлоты, а там, пожалуйста, сливы растут. Помидоры размером с мой вот кулак! Там даже хоть дикий, но виноград спеет!

Алексей увлекся рассуждениями старшего десятника, с которым они уже второй месяц делили это жилище, которое местные рабочие называли не избушкой, не домиком, а зимовьем. Слушая Северянина, он окончательно запутался в его логике. Меж тем, Алексей догадывался, что тот забрасывает некий крючок своих мыслей, над которыми любому случайному собеседнику предстоит впоследствии поломать на досуге голову.

– Скажем, имели бы сейчас приличное жилье, так? Ездили по утрам на службу в экипаже. А по вечерам гуляли с барышнею под ручку в городском саду или меж каменных фонтанов близ проспекта. А ежели повыше взять. Где по утрам в постель горячий кофе подают со сливками? Что-то понятно? Нет? Понятно?

– Позвольте, Куприян Федотыч. Я совсем, однако, запутался, – признался Алексей.

– Значит, батенька, вам разницы совсем никак не чувствуется между тем, что я вам только что нарисовал, и тем, что имеете вы в действительности?

– Разумеется, да. То есть, нет, – отрицательно покачал головой Алексей. – Но ведь построим дорогу и тогда…

– Что тогда? – живо перебил его Северянин. – Вы и сами себе предположить в сию минуту не можете, что будет тогда, что будет потом. До этого, положим, надо еще дожить. А вот что есть теперь?

Алексей молчал. С интересом ждал, чем завершится ход мыслей Куприяна Федотыча, который, философствуя, раскладывал мокрые портянки на теплую, сложенную из дикого камня, печку. Признаться, давненько Алексей не участвовал в подобного рода публичных измышлениях. В студенческих компаниях в этом преуспевал Ферапонт Стрелецкий. Но у того все акценты смещались на политику…

– Теперь-то, батенька, вы, чрезвычайно нуждаясь во всем, что осталось дома, мечтаете о возвращении туда. Потаенно и подсознательно, даже когда спите и видите сны, вы, так или иначе, находитесь в позывах обратного возвращеиия на родину. При всем благородном чувстве долга, вы живете надеждами на скорое избавление от условий, окружающих вас сегодня. Так?