Деревенская трагедия - Маргарет Вудс

В течение всего лета они встречались почти ежедневно, но когда наступила зима, встречи их сделались реже. В надежде увидеться с Анной, Джес отправлялся по вечерам либо к деревенской лавочке, либо бродил по дороге в соседнюю деревню Горслэй, где была станция железной дороги и аптека и куда Анна иногда ездила по поручениям. Он сделался также усердным посетителем церкви, так что в те дни, когда Анна по утрам в церковь не приходила, Джес бывал непременно и на вечерней службе. Нельзя сказать, чтобы мистрис Понтин была из числа богомольных и ревностных посетительниц храма Божия: «для такого рода дел», как она сама говорила, у неё было слишком мало свободного времени, но говорила она это, вовсе не желая легкомысленно относиться ни к религии, ни к каким бы то ни было принятым обычаям или обрядам. Из её же собственных уст знали рассказ об одном памятном случае в её жизни, который произошел десятью годами раньше описываемого нами времени: однажды, как раз в то время, когда она была на утреннем богослужении, случилось какое-то несчастие с одною из её свиней и с целою семьей поросят. По поводу этой катастрофы она формально и раз навсегда выяснила себе вопрос о противоречии, существующем между обязанностями своими относительно Бога и живых Его тварей. Оказывалось, что Господь Бог тотчас же признал всю трудность её положения, – по крайней мере, она всегда утверждала это с невозмутимою уверенностью, для которой, вероятно, имела какие-нибудь основания, что Богу вполне известно, как нуждаются бедные бессловесные твари в её уходе, что никому другому нельзя их доверить, а что она с своей стороны не может быть в двух местах одновременно, что она в этом отношении такой же человек, как и всякий другой. Как бы там ни было, а результатом таких соображений явилось полное освобождение её от обязанности ходить в церковь, разве только в такое время и в такие дни, когда ей покажется возможным идти, как, например, после того, как все индейки будут отправлены на рынок, а куры не начнут еще высиживать цыплят. Что же касается дядюшки Понтина, то тетушка приняла на себя обязательство посылать его в церковь вместо себя самым аккуратным образом. Мистер Гейз, старый и сонливый приходский священник, никогда не вмешивался в их распоряжения на этот счет, хотя однажды его супруга, мистрис Гейз, имевшая весьма ясные и определенные понятия насчет своих обязанностей, пыталась усовестить этих независимых прихожан. Но, несмотря на всю ясность, простоту и удобопонятность речи, которыми жена священника отличалась и так справедливо гордилась, она не могла убедить мистрис Понтин. Во время разговора с мистрис Гейз она была крайне сдержанна и почтительна, но твердость её могла довести до исступления и обе женщины расстались в сильнейшем негодовании друг на друга. Летом, в рабочую пору, тетушка не всегда пускала Анну в церковь, но зимой почти каждое воскресенье можно было видеть молодую девушку сидящею в церкви рядом с дядей. Церковь была славная старая постройка с стрельчатым норманским сводом над алтарем, дальше виднелся надгробный памятник семьи Якобитов, на котором покоилась лежачая фигура богатой лэди в головном уборе, с кольцами на сложенных вместе руках, пальцы которых еще в некоторых местах сохранили розовую краску. На ферме религия сводилась к выполнению обряда и была делом, требуемым приличием; раньше же, в Лондоне, Анне приходилось слышать только насмешки над религией, так что последняя не входила в число тех вещей, которые имели бы для Анны жизненную действительность. Сначала дядюшка Понтин был немного сконфужен, когда увидел, что Анне трудно было следить за богослужением по молитвеннику, и он в особенности терялся, когда приходилось указывать ей страницы в виду всех прихожан; но когда она стала сама находить все, что ей было нужно в молитвеннике, то ему показалось, что её религиозное образование благополучно и надлежащим образом закончилась. Пискливый тон фисгармонии мистрис Гейз, однообразное пение воспитанников деревенской школы и надоедливые повторения старых проповедей мистера Гэйза не могли возбудить интереса слушателей, и внимание Анны было несравненно более привлечено каменною сложною отделкой кружев, лент и глазета костюма якобитской лэди или соображениями насчет большей или меньшей вероятности её встречи с Джесом при выходе из церкви, чем словами, долетавшими до неё или ею же повторяемыми.

Анна, со времени приезда на ферму, выросла и поздоровела, хотя все еще была тоненькою и хрупкою на вид; её голубые глаза и теперь были так же велики и не потеряли прежнего детского выражения; на щеках её появился легкий румянец. Было бы ошибочно думать, что некультурные слои не умеют ценить по-своему нежности черт и тонкой красоты лица: на «племянницу Понтина», как ее называли в деревне, молодежь Гайкроса смотрела благосклонно, в особенности по воскресеньям, когда все юноши, сверкая праздничными нарядами, высыпали на улицу деревни или около могил у церковных ворот. Конечно, Анна не знала и не подозревала, что на нее обращено внимание, но Джес с трудом скрывал свою гордость, когда при нем говорили, что «девочка недурна», хотя и из Лондона, и высказывали предположение о том, что она, дескать, верно, будет «важничать». Понтины всегда немного сторонились от соседей, как и подобало их щепетильности; кроме того, мистрис Понтин не любили в деревне, так что никто из молодых людей, за исключением Джеса, никогда не предлагал сопровождать их из церкви до дома. Так как Джес служил раньше на ферме несколько лет сряду, то всем казалось совершенно естественным, что он провожал их домой.

Благодаря всем этим трудностям, которые приходилось преодолевать, чтобы видеться с Анной, и которые прерывались долгими и одинокими размышлениями, а также с помощью часто повторяемых, хотя и довольно ограниченных похвал других молодых людей, к концу зимы привязанность Джеса к молодой девушке начала уже проявлять ясные признаки некоторой сантиментальности. Кроме того, ему уже был девятнадцатый год, а в его среде, где начинают жить рано, такой возраст не считается детским.

Лето опять вернулось, и опять Джес и Анна сидели вместе на садовой ограде в том самом месте, где розовый куст, нагнувшись, распадался волнообразною массой над бузиной и покрывал ее белыми, розовыми и золотыми переливами. Джес был как-то молчаливее в последнее время и, с глупо-застенчивым видом, пытался иногда робко и неуклюже высказать какую-нибудь сантиментальность, но при первых же звуках своего собственного голоса краснел еще больше Анны, которая лишь смутно угадывала его намерение.

Однажды после обеда, когда розы уже почти отцветали, вскарабкавшись на калитку, она хотела достать оставшиеся еще на изгороди несколько бутонов; в это время Джес, проезжая с пустою телегой, остановился и сорвал их для неё; тогда она приколола их себе к вороту платья маленькою стальною брошкой.

– Они почти такого же цвета, как твое лицо, Анна, – сказал он, скорчивши жалкую, конфузливую улыбку, скорее похожую на гримасу.

Анна не нашлась ответить ему и направилась к веревкам на которых сушилось белье. Она сняла две простыни и собиралась уложить их в корзину, но заметила, что Джес все еще стоит у калитки.

– Анна! – вдруг торопливо позвал он ее, – послушай, Анна!

– Что тебе надо, Джес?

– Пойди сюда, я хочу тебе сказать что-то.

Она подошла в калитке.

– Ты не забудешь, что дал тебе эти розы я, не правда ли? – сказал он. – Не бросай их сейчас, пожалуйста, Анна, – и, кивнув ей головой, он влез на передок телеги, щелкнул языком и покатил дальше, не дожидаясь ответа.

– Извольте-ка сию минуту снять с себя эти прикрасы, Анна, – сказала ей мистрис Понтин, встретив ее у порога дома с корзиной белья. – Терпеть не могу все эти брошки, цветы, всю эту чепуху. Право, хоть брала бы ты пример с меня: я работаю, не покладая рук, так, что и не знаю, что бы твой дядюшка стал делать без меня, а уж меня-то на таких пустяках, как одеться да принарядиться, не поймаешь.

Конец ознакомительного фрагмента.