Деревенская трагедия - Маргарет Вудс

Джемс когда-то любил сестру, но он успел забыть про это, не переставал усиленно хвалиться своею прозорливостью в деле приобретения для себя услуг бывшей мистрис Кайт.

– Добрая часть ренты выплачивается у нас теперь из дохода с птичного двора, – говаривал он в минуты особенных влияний. – Я не знаю, право, что бы я делал, если бы лишился тебя.

– Я надеюсь, что Господь Бог сохранит меня еще на многие годы, – набожно отвечала в таких случаях мистрис Понтин. – Просто грешно подумать, да и представить себе нельзя, колько денег ты истратил бы без меня на всякие пустяки, да на наем работниц, не умеющих различить куриного яйца от утиного. И ужь, конечно, не Анна была бы тебе помощницей, – добавляла она, если племянница присутствовала при таком разговоре.

Однажды вечером, в то время, как тетка окружала нежными заботами умирающего цыпленка и Анна с мистером Понтин остались одни в кухне, молодая девушка робко начала:

– Скажите, дядя, много лет прошло с тех пор, как умерла бабушка?

Мистер Понтин при этом вопросе опустил газету Оксфордский Дневник, которую он читал, и потер себе лоб.

– Почти тридцать восемь лет, – отвечал он медленно.

– Была она похожа на этот черный профиль, который висит в гостиной? – спросила Анна.

Мистер Понтин не сразу ответил.

– Право, не знаю, как тебе сказать, – проговорил он. Затем, помолчав довольно долго, он продолжал: – Моя мать была не здешняя, она из деревни Мильцотер, в пяти милях отсюда.

– Была она похожа на тетю Сюзанну? – не отставала Анна.

Мистер Понтин снова задумался.

– Право, не знаю, как сказать; по крайней мере, я что-то забыл.

– Она, верно, была удивительно искусна в шитье, – заметила молодая девушка. – Как красиво одеяло, которое она вышила!

– Моя мать была препочтенная женщина, каких редко встретишь, можно сказать, – внушительно подтвердил дядя, – и, к тому же, как мне кажется, очень миловидная женщина! – Он опять замолчал. – Я слышал, будто оксфордские джентльмены весьма ценили искусство, с которым она стряпала ватрушки.

Семейные воспоминания и чувства этим и исчерпывались в Джемсе; надеяться извлечь из него больше было бы напрасно, а Анна вскоре даже перестала почти совсем думать об умерших Понтинах. Это произошло отчасти потому, что не вело ни к чему, а отчасти потому, что она нашла живое молодое существо, немногим старше её, о котором было гораздо интереснее думать.

Июнь близился к концу; сено было почти убрано, но мистер Понтин немного запоздал с уборкой сена верхних лугов, а, между тем, стрелка барометра повернула к «перемене».

– С сенокоса еще долго не вернутся рабочие, – сказала мистрис Понтин, заметив, как удлиняющиеся тени больших ореховых деревьев легли уже на фруктовый сад. – Придется тебе, Анна, идти и загнать коров домой с поля.

Бедная Анна! Она еще так недолго жила на ферме, всего несколько месяцев, и не успела еще привыкнуть в рогатому скоту, наводившему на нее ужас. Но выразить тетке все, что у неё накопилось на душе, было бы и унизительно, и бесполезно, так что она молча надела свою шляпу и пошла через фруктовый сад. Мистер Понтин арендовал землю, на которой когда-то стоял барский дом с усадьбой, и она была отделена от земли фермы только проселочною дорогой. У входа с проселочной дороги в усадьбу некогда красовались изящные железные ворота, а теперь между оставшимися от них каменными столбами были устроены обыкновенные кривые полевые ворота; они вместе с грязным прогоном для скота, в который превратилась прежняя дорога, служили как бы грубою насмешкой над полуразрушенными, но все еще величественными каменными чудовищами, стоявшими по обеим сторонам, каждый на своем вековом месте. Оба чудовища все еще глядели сверху на далеко-разстилавшуюся перед ними страну с видом гордой, надменной власти, не сознавая, что герб, хранителями которого они так долго были, уже был снят и что под ними не было уже ровно ничего. Смешные, но, в то же время, почтенные создания! Их участь во многом напоминала участь той самой мелкой поземельной аристократии, которой они были обязаны своим существованием. Огород бывшего владельца усадьбы был на своем старом месте, в ближайшем от павильона углу. Павильон представлял собой живописное восьмиугольное здание, с высокою остроконечною крышей, покрытою сверху до низу мхом, как позолотой, с резьбой над входною дверью и с мелким переплетом в окнах. Над ним поднимался высокий красный ствол шотландской сосны, тень от которой падала крапинками на стены и крышу павильона. Управляющий ландлорда сдавал его в наймы, но в то время занята была в нем одна только верхняя комната, и жилец её был Джес Вильямс, бывший прежде рабочим на ферме мистера Понтина и перешедший недавно к арендатору прежнего замка. Все сено мистера Шеперд было уже убрано и Джес, вернувшись домой к пяти часам, преспокойно сидел у себя, запивая свой хлеб какою-то темноватою горячею водой. Сидя у окна, он увидел Анну, идущую по полю. Коровы паслись все вместе и девушка обошла их боязливо. «Ну, Фиялка, ну, Жемчужина!» Но, несмотря на её зов, коровы, по-видимому, наслаждаясь вечернею прохладой, обострившею их аппетит, продолжали громко и сочно жевать. Выгнать трех коров и телку с поля кажется не трудным делом, но если они на все ваши самые убедительные увещания не обращают никакого внимания и вы, к тому же, маленькое и беззащитное существо и дрожите от страха перед их рогами, что тогда? Трудно придумать лучший способ, чем тот, который пришел Анне в голову, хотя он успеха не имел. Стоя позади нихе, она начала неистово трясти своими юбками и шикать на них: «Шш… шш!..» Она подняла такую тревогу, что самый смелый утенок был бы несомненно напуган до смерти, но коровы наделены более флегматичным темпераментом и несколько минут прошло, прежде чем они удостоили даже повернуть к ней свои головы. Телка первая повернулась к ней всем телом и с любопытством уставилась на невиданный дотоле миниатюрный вихрь, крутящийся перед ней, а за телкой медленно повернулись одна за другой и все три коровы. Медленно, шаг за шагом, стали они приближаться и надвигаться на Анну, и надо признаться, что в их громадных глазах, смотрящих на нее из-под больших рогов, и в их теплом дыхании, обдающем ее из крупных розовых ноздрей, было мало успокоительного. Несколько минут она продолжала пятиться перед ними назад, пока не исчезла малая доза оставшегося в ней мужества. Наконец, девушка не выдержала и с невероятною быстротой помчалась по направлению в густой ольховой чаще на другой стороне поля. В ту минуту, как она достигла этого убежища, на противуположней стороне появилась долговязая фигура Джеса. Анна сейчас же остановилась и уже не спеша дошла до чащи с видом необыкновенно-важного раздумья.

– А, здравствуй, Джес! Я хотела достать себе ветку, – сказала она, – без этого, видно, коровы не послушаются меня.

Джес засмеялся, оскалив зубы.

– Ну, теперь, погоди, ветку я тебе срежу, – сказал он, заикаясь, по обыкновению, и принимаясь резать сочную ветвь ольхи своим складным ножом. – Нет никакого смысла бояться коров, – заметил он добродушным тоном, который смягчал внешнюю грубоватость его слов.

– Я никогда раньше не видела близко коров, – объяснила Анна, – и когда я осталась одна с ними, мне как-то стало не по себе.

– Лучше будет мне погнать их вместо тебя домой, – сказал Джес, делая из зеленой ветви длинный прут. – Ведь, они меня-то знают, голубушки.

Анна с радостью приняла предложение. Только что коровы услышали знакомый голос прежнего работника, они тотчас же повернули головы в сторону ворот и тяжело побрели домой, медленно и ровно, не оглядываясь, с полным, по-видимому, сознанием, что так и быть должно.

– Много глупостей рассказывают про коров, – заметил Джес, проходя в ворота рядом с Анной, – и, кстати будь сказано, также о быках.

– О, быков я не выношу, они такие страшные! – воскликнула девушка.

Джес посмотрел на нее, улыбаясь, с чувством некоторого превосходства.

– А вот наш старый бык, арендаторский-то… можно почти оторвать у него хвост и он не тронет, такой уж смирный он у нас… – тут прут свистнул по спине телки.

– Я не буду пробовать, однако, да, верно, и вы не захотите пробовать, – возразила она, хихикая, слегка вызывающим тоном, в котором слышалась привычка в городским манерам.

Джес хихикнул тоже и продолжал молча идти рядом с ней, придумывая ответ поостроумнее. Но так как ничего не приходило ему в голову, он опять засмеялся. Больше они ничего не сказали друг другу до самого хлева, но они, казалось, узнали друг друга ближе, пройдя вместе это короткое расстояние и в течение этих нескольких минут, чем за все те утра, когда они встречались раньше за завтраком в кухне на ферме. Между ними, впрочем, всегда была какая-то молчаливая, невысказанная симпатия. Оба они были «чужие, не свои» в Гайкросе, а это было условие немаловажное в местной жизни, притом же, когда во дворе бранили Джеса, Анна получала выговоры в курятнике или в молочной. Кроме того, когда мистер или мистрис Понтин хотели указать на испорченность современного молодого поколения, то Джес и Анна оба по очереди служили им для этого удобными образцами. Подобно многим, часто даже весьма дельным, труженикам как в умственной, так и в практической сфере, у мистрис Понтин недоставало либо терпения, либо уменья учить своему делу других; дядя Джемс был тоже крайне нетерпеливым наставником, так что молодые люди часто одновременно испытывали на себе и несправедливость, и жестокость обращения.