Деревенская трагедия - Маргарет Вудс

В первое же утро своего пребывания у родных Анна была посвящена во все подробности этого случая. В то время, как она слабыми и непривычными рученками обтирала кирпичный пол кухни мокрою тряпкой, тетка ловкими, хотя и неуклюжими, пальцами чистила картофель.

– Видела ли ты когда-нибудь свою тетку Сюзанну? – спросила неожиданно мистрис Понтин.

– Нет, никогда, – отвечала Анна, – но мне рассказывала про нее. Отец говорил, что я похожа на нее лицом. Она умерла в чахотке, не правда ли?

– Да. Она была мать Бена, а я всегда очень любила Бена. Если бы не он и не мои сто фунтов, которые я уже назад получить не могла, то я не знаю, право, вышла ли бы я замуж за Понтина.

Мистрис Понтин, несмотря на строгость, вносимую ею в супружеские отношения, нельзя было назвать злою женой, но она бывала непокойна, пока не смоет с себя всякой тени подозрения в том, что второй брак её явился результатом личного расположения к мужу. Приходилось поневоле признать, что она в этом деле действовала под давлением лишь самой крайней необходимости.

– Когда была жива твоя тетка Сюзанна, то она хозяйничала в доме дяди, и уж одному Богу известно, каким образом все живущее в доме, и в том числе Бен, да и он сам, прожили те месяцы, которые следовали сейчас после её похорон. Мне кажется даже, что твой дядя, вспоминая об этом времени, до того забылся, что однажды сказал, какое счастье было для него, когда в следующую же затем Пасху скончался мой бедный Кайт, а, ведь, так говорить нельзя, – это нехорошие и недобрые чувства.

Свободное и ничем не стесняемое порицание мужа, которое себе позволяла мистрис Понтин, не поражало Анну так, как могло бы поразить нас, привыкших с большею утонченностью намекать на многочисленные недостатки наших супругов и с большею нежностью указывать на свойственную им всем сравнительно с нами низкопробность.

Несмотря на это, Анна, все-таки, смутно испытывала неприятное чувство во время этого разговора, хотя она, в то же время, и вставляла добросовестно свои односложные ответы там, где тетка, казалось, их ожидала.

– Кайт был садовником в старом замке в те времена, когда замок еще не был сдан мистеру Шеперд, и я тоже заведывала таме молочной в продолжение более двадцати лет. Таким образом, мы вроем сберегли около ста фунтов и вот надо же такое несчастье, чтобы его попутало отдать эти деньги взаймы Джемсу Понтину, да еще без всяких письменным обязательств. Бедняга! и мучила-жь его эта мысль, когда настало время умирать!.. А что, скажи, Анна, сильно страдал твой отец перед смертью?

– Не знаю, право, – ответила Анна, бледнея, – я спала в это время, а мать не приказала будить меня.

– Кайт страшно мучился перед смертью. Он простудился и вскоре затем умер, а, ведь, был тоже крепкий, сильный человек. Последний день он все стонал и кричал; к сумеркам как будто затих и мне послышалось что-то вроде хрипенья. – «Скончался, бедняга!» – подумала я и подошла к окну, чтобы открыть его, как вдруг он закричал: «Женни!» – да таким страшным голосом, что я вздрогнула и бросилась к нему, как полоумная. Вижу, сидит с широко раскрытыми глазами. «Женни!» – повторил он, но уже более слабым голосом, глядя на меня так пристально, что глаза его, казалось, готовы были выскочить. «Томас! – сказала я ему, придавая особую торжественность моим словам, – обыкновенно я называла его попросту Том, – смотри, если у тебя лежит что-нибудь на душе, лучше не бери с собой в могилу!» После этого он попытался притянуть мою голову поближе к своим губам и медленно проговорил хриплым шепотом: «Понтин… Понтин, тебе достанутся мои сто фунтов… достанутся мои сто фунтов… мои сто…» Вслед за этим он вдруг замолчал, вытянулся и умер с этими словами. Да, Кайт был бережливый человек, очень бережливый. – При этих словах мистрис Понтин вздохнула по муже, когда-то делившем дни её юности, и начала приготовлять смесь из муки и картофельной шелухи для одной из свиней, требовавшей особенных забот.

– Что же было мне делать? – продолжала тетка, рассуждая сама с собой, – у меня не было росписки, я была одинокая женщина и еще, ко всему этому, всех нас рассчитали в замке, который отдан был в аренду мистеру Шеперд. Я не хочу, конечно, сказать, что твой дядя обобрал бы меня, но он клялся и божился, что не мог в то время заплатить мне… а я-то, подумай, была совсем, совсем одинокая женщина! «Вам бы лучше выдти за меня замуж, мистрис Кайт», – сказал немного спустя Понтин и прибавил: – «зачем откладывать? все в доме портится тем временем, и Бену тоже плохо: с тех самых пор, как я похоронил его мать, я все ломаю себе голову насчет того, как мне с ним быть, – ума не приложу». Вот так и пошло, одно к одному, а тут кстати и мой муж умер с именем твоего дяди на устах, вот и повенчались мы с ним… пятого июля исполнится ровно двенадцать лет. Да и грешно сказать: хорошим мужем был мне Понтин, но… все не то, что Кайт!

Затем последовала длинная и грустная история сбившегося с пути неблагодарного Бена.

Мальчик делил чувства привязанности мистрис Понтин на ряду с поросятами, индюшатами и утятами, которых она откармливала и отправляла к оксфордским мясникам, и расставалась она с ними без малейшего сожаления, несмотря на то, что ухаживала за ними с чисто-материнскою заботливостью и самоотвержением, пока они были малы. И человека она любила лишь до той поры, пока он был мал и беспомощен. Со взрослыми она была замечательно нетерпелива, в то время как дети могли гонять её свиней, пугать её наседок, обставлять весь пол в кухне кучками из грязи в виде пудингов, и они не получали от неё за свои шалости никакого замечания, разве только в виде следующих возгласов: «Ах, какие душки! всегда что-нибудь да придумают!» Будь Бен девочкой, то, вероятно, снисходительность, оказываемая ему теткой, исчезла бы раньше и бесповоротнее. К нему же она осталась действительно привязана, хотя и сердилась, и бранилась с ним, видя, как, по мере того, что он подростал, в нем проявлялись дурные привычки и баловство, которое вначале она сама же в нем поощряла.

Между юношей и усыновившими его родителями не раз происходили бурные сцены, и, наконец, приблизительно за год до прибытия Анны, он бежал из дома и пропал без вести, ни единым словом не извещая о себе.

– А когда подумаешь, как прекрасно он умел писать, это даже жестоко с его стороны!

Бена не было в доме, но его история отражалась невольно на положении Анны. Джемса Понтина этот несчастный случай ожесточил и внушил ему какое-то смутное чувство недоброжелательства ко всему молодому поколению, ко всем его привычкам, взглядам и образу жизни. Симпатиями тетки, можно было наперед сказать, Анна никогда не могла бы пользоваться уже потому, что она не была мальчиком, и потому еще, что она была физически не крепкая и не обещала быть дельною помощницей в хозяйстве в такие годы, когда уже человек, по мнению тетки, теряет всякое законное право на слабость и беспомощность. Однако тетка, может быть, отнеслась бы с большим участием к девочке, если бы не тень отсутствующего Бена. Если бы сама Анна отличалась большею смелостью и экспансивностью, если бы в ней проявлялась веселость и даже то невинное своеволие молодости, которое часто бывает у детей, живущих счастливою семейною жизнью, кто знает, может быть, она сумела бы завоевать любовь родных, пробив закрытые двери этих двух узких и «о многом пекущихся» сердец. Но, подобно многим людям со страстною, чуть ли не болезненною потребностью любви, она не умела быстро и смело выражать свои чувства и еще менее умела требовать любви к себе. Виной тому отчасти было её саксонское происхождение, отчасти же и те пятнадцать лет, которые она провела при тяжелых домашних условиях, созданных грубым деспотизмом матери. Отец её тоже мало выражал свои чувства, но это не мешало Анне сознавать всю силу его любви к ней. Она была для него не только дочерью, но, в то же время, живым напоминанием его любимой сестры и как бы ручательством для него самого, – а в этом он, видимо, нуждался, – что не вся жизнь его была проведена в городских лавках и улицах; она напоминала ему, что он действительно когда-то был здоровым деревенским мальчиком, что было время, когда он играл на отлогих полях своей деревни и сидел по вечерам у большего очага фермы в Гайкросе вместе с остальными маленькими Понтинами, также, как и он, основательно вымытыми и при случае основательно высеченными. Его любовь, быть может, даже слишком сильно повлияла на развитие в дочери некоторой чувствительности, которая не могла способствовать её будущему счастию. Впрочем, в некоторых детях самою природой уже заложена особенная сознательная потребность любви, которая другим дается лишь с годами или вовсе не дается. Таким образом, для Анны все материальные преимущества жизни в Гайкросе не заменили изведанную и уже утраченную сердечную любовь и теплоту. Со стороны тетки она чувствовала к себе такое же презрение, с каким относилась к ней мать, хотя вследствие совершенно различных причин. Дело в том, что в Лондоне Анна не могла научиться ничему, что бы могло быть полезным в деревне, и вообще она не обещала превратиться в хорошую, надежную работницу на ферме. Правда, девочка была умна и на свежем деревенском воздухе значительно окрепла, но нельзя было ожидать со стороны мистрис Понтин признания в ней какой-нибудь перемены к лучшему, даже если таковая действительно и была. Недаром же провозглашала она с самого приезда Анны, что в ней силы не больше, чем в мухе, и что она не может видеть её неловкости при работе, а тетка была не из тех людей, которые легко отказываются от раз высказанного мнения. Однако, Анна не была лишена известных способностей. Селина когда-то была кухаркой и в проявлявшихся иногда у неё порывах домовитости она всегда находила в дочери усердную ученицу. Но даже воскресный обед у Понтинов, состоящий обыкновенно из куска недожаренного мяса, недоваренного картофеля и жирного пудинга, приготовленного на сале, представлялся им такою роскошью, далее которой идти уже некуда. Анна была, кроме того, чрезвычайно искусна во всем, что относилось к шитью, и отличалась большим вкусом. Но тетка ценила в шитье только прочность и не знала, относиться ли ей с одобрением, или нет к своему черному кружевному чепцу с темно-красными лентами, который при содействии искусных пальчиков Анны принял более нарядный вид. Никем неоспариваемое и для всех очевидное отсутствие красоты, которым тетушка Понтин отличалась всю свою жизнь, служило ей постоянною поддержкой в тех строгих и неумолимых правилах, которыми она обставила вопрос о лентах и тому подобных предметах, предназначенных для украшения её особы. Вероятно, какие-нибудь причины аналогичного характера, подкрепленные, вдобавок, непрестанною домашнею хлопотливостью, усилили в ней убеждение, свойственное всем обособившимся и отставшим от жизни небогатым семьям, что порядочные люди не ищут общества, а довольствуются собственными своими особами. Были у неё два-три старых родственника, да две-три старые кумушки-приятельницы в деревне, но в кругу её ближайших знакомых не было ни одной семьи с молодым подростающим поколением. Нагорные жители этой местности не отличались мягкостью нравов и не напоминали Аркадии ни своими привычками, ни своим обращением, а, напротив, с подозрением удивлением смотрели на всякого нового человека, так что Анна, в те минуты, когда успевала думать о чем бы то ни было, чувствовала отсутствие товарищей. Она вскоре начала создавать себе товарищей из тех неодушевленных предметов, находящхися в доме, которые рисовали её воображению людей уже умерших, но бывших когда-то молодыми в том же доме, где теперь она жила. На обшитых панелью стенах гостиной висели два коврика, прекрасно вышитые по канве разноцветными шелками, на одном вышит был красный геометрической правильности дом с двумя дамами такой же геометрической правильности и с надписью синими буквами: Анна Турриль, 1810. На другом была вышита моральная сентенция с тремя ветками и подписью Сюзаны Понтин 1832, красными буквами. Во всем доме попадались обращики штопанья и вышиванья этих двух женщин, из которых одна была бабушка Анны, а другая – её тетка. Над камином в той же гостиной висели по обеим сторонам черный силуэт одной и дагерротип другой, и Анне казалось, что оба портрета были похожи на её отца, хотя в действительности они никогда и ни на кого не были похожи. расспрашивать дядю и тетку бедной Сюзанне было совершенно бесполезно: такой разговор мог только привести к обсуждению сравнительных достоинств и недостатков её ухода за домашнею птицей и свиньями с уходом, принятым у тетки, и, конечно, к немалому возвеличению достоинств последней.