Собрание сочинений. В 4-х т. Т.3. Грабители морей. Парии человечества. Питкернское преступление - Луи Жаколио

— От Густава Третьего все станется… С вашей стороны, капитан, очень хорошо, что вы защищаете оклеветанного.

С этими словами молодые люди крепко пожали Ингольфу руку.

— А о том, как мы потом пиратствовали, — молчок! — глухо пробормотал ужасный Надод и ухмыльнулся. — Посмотришь, какой благочестивый рыцарь наш капитан Вельзевул!

Ингольф поймал усмешку товарища и понял ее значение, но ограничился тем, что презрительно посмотрел на него, как бы говоря:

— Подожди, я еще с тобой за это рассчитаюсь!

Урод сейчас же перестал ухмыляться: он знал, что на капитана находят такие порывы гнева, когда тот бывает опасен. Один уж раз капитан его чуть не задушил, и Надод не имел ни малейшего желания повторять опыт.

В эту минуту на «Сусанне» — так называлась хорошенькая яхта — послышались веселые крики:

— Ici, Фриц! Ici! Вот я тебя палкой!

Все взглянули на палубу яхты, по которой весело прыгал огромный белый медведь. За медведем с хохотом гонялись матросы.

— Фриц принялся за свои шутки! — со смехом вскричали молодые люди.

— Ведь он их, пожалуй, заест, — проговорил Ингольф, думая, что медведь вырвался из клетки.

— О, что вы, нет: он смирен, как ягненок, и верен, как собака. Мы его еще медвежонком достали в Лапландии и сами вырастили. С тех пор он от нас и не отходит и всегда ложится у наших ног. Когда мы поехали к вам на помощь, его пришлось запереть, так как он непременно желал сесть в лодку, а это нам только бы помешало. Его, вероятно, выпустили, а так как он слышит наши голоса, то и рвется прийти к нам, а матросы дразнят его и не пускают. Только им это не удастся — он непременно прибежит сюда.

— Белые медведи очень дики и злы, — заметил Ингольф. — Вероятно, вам стоило большого труда его приручить?

— Вовсе нет. Первым делом мы позаботились отучить его от мяса, так как в противном случае его нельзя было бы держать на свободе. Для этого мы ему несколько раз предлагали кусок свежего мяса, обвитый железной проволокой с заостренными гвоздями. Медведь бросался на мясо и в кровь раздирал себе пасть и лапы. Часто проделывали мы этот опыт, но кровожадность пересиливала в нашем медведе боль, и он по целым часам возился над куском, возбуждавшим его аппетит. Наконец мы придумали раскалить сетку добела. Когда медведь бросился на лежавшую в сетке говядину, он страшно обжег себе морду, язык и лапы, так что целый месяц после того прохворал, но цель на этот раз была достигнута: выздоровев, медведь с тех пор даже и смотреть не стал на мясо; сколько его ни приманивали говядиной, он постоянно отворачивался. И теперь, стоит ему близко поднести к носу мясо, как он заворчит и убежит. Мы можем быть вполне спокойны, что он не убьет никого для того, чтобы съесть.

Тем временем Фриц, видя, что матросы отовсюду заступили ему дорогу, не долго думая полез на грот-мачту и, пройдя, словно акробат, по грот-рее, которая благодаря близости обоих кораблей соприкасалась со снастями «Ральфа», спустился по веревкам его снастей на палубу брига.

Самый ловкий матрос не мог бы сделать лучше.

С радостным ворчанием огромный зверь бросился к своим хозяевам и стал ласкаться к ним, точно собака.

— Будет, Фриц! Довольно! — прикрикнул на него один из моряков и прибавил притворно-сердитым голосом: — Как ты смел прийти сюда без позволения! Пошел назад! Ну, ступай!

Медведь сконфуженно встал и кинул на хозяина умоляющий взгляд, как бы прося позволения остаться, но тот продолжал повелительным тоном:

— Слышишь? Сию минуту ступай!

Бедный Фриц опустил свою громадную голову и обычной медвежьей походкой, тяжелой и медленной, вернулся на яхту тем же путем, каким пришел.

— Это удивительно! — поразился Ингольф. — Вот уж никогда не думал, что можно было выдрессировать такого свирепого зверя.

— С ним мы можем не бояться десяти вооруженных человек: Фриц будет нас защищать до последнего вздоха. Он — надежная защита и от волков: без него мы не решились бы охотиться зимой в самых отдаленных уголках снеговых равнин, а теперь охотимся…

В то время как Фриц прыгал по палубе «Ральфа», из одного люка высунулась голова мистера Олдхэма. Почтенный счетовод выходил давеча утром на палубу лишь на одну минуту и, воображая, что бриг находится близ каких-то островов Океании, поспешил к своим книгам, чтобы привести их в порядок и затем отпроситься на берег. Мистеру Олдхэму до смерти хотелось видеть канаков. От своего тестя, мистера Фортескью, почтенный клерк унаследовал несколько томов иллюстрированных описаний путешествий и всегда желал убедиться воочию, действительно ли изображенные там дикари таковы, какими их рисуют. Миссис Олдхэм, например, никак не хотела допустить, чтобы могла в действительности существовать такая простота в одежде, как небольшой передник и ничего больше. Она дивилась: как это полисмены терпят подобное безобразие.

Каждый вечер, собравшись за чаем, семья Олдхэмов занималась чтением путешествий и рассматриванием иллюстраций. Если кто-нибудь из многочисленных детей оказывался виновным в какой-нибудь шалости или в порче панталон, куртки, передника, его наказывали тем, что отправляли спать, не позволив поглядеть картинки и послушать чтение.

При этом следует заметить, что мистер Олдхэм под именем канаков подразумевал решительно всех австралийских дикарей.

В те минуты, когда миссис Олдхэм находилась в хорошем расположении духа, что, впрочем, случалось далеко не часто, клерк говорил ей:

— Знаешь что, Бетси? Когда мы разбогатеем, мы купим небольшой куттер,[4] которым Джек будет командовать (конечно, Джек будет тогда уже капитаном), и поедем смотреть на канаков.

Джек был шаловливый мальчишка, которому шел одиннадцатый год и который раз пять на неделе убегал из школы, чтобы пускать по лужам доски, привязанные на веревке. Папенька называл это «ранним проявлением склонности к благородному поприщу моряка».

Несчастная страсть к канакам и послужила, между прочим, причиной разлуки мистера Олдхэма с семьей и своим партнером.

Однажды достойный клерк мистера Пеггама, нотариуса, адвоката и солиситора[5] в Чичестере, проходил берегом моря, направляясь на службу в контору. Вдруг он увидел двух моряков, которые, привязав лодку к берегу, шли к нему навстречу. Велика была радость Олдхэма, когда он узнал, что моряки эти только что из страны канаков. Ингольф, давно искавший себе бухгалтера, воспользовался случаем и предложил Олдхэму посетить его бриг, чтобы полюбоваться на разные интересные коллекции:

— Это можно сделать за каких-нибудь два часа: бриг стоит недалеко, милях в двух от берега.

Олдхэм согласился. Он пришел в восторг от мысли увидать настоящие ассегаи и ядовитые стрелы, о которых до того времени знал только по картинкам. Клерка привезли на бриг. Остальное читателю уже известно. Все время мистер Олдхэм полагал, что находится на военном крейсере шведского короля Густава III, хотя его удивляло, что Швеция ведет войну одновременно со столькими державами: на глазах у клерка были потоплены корабли всевозможных наций. Впрочем, его приятель Эриксон всякий раз придумывал в объяснение какую-нибудь небылицу, и клерк успокаивался.

Просто потеха была смотреть на Эриксона, Билла и Олдхэма, когда они вместе сидели за столом и обедали: проказники-офицеры рассказывали клерку небылицы одна другой несуразнее, а тот слушал и умилялся. Олдхэма вследствие его крайней близорукости можно было уверить решительно в чем угодно. Так, в настоящее время он был вполне убежден, что «Ральф» пришел к островам Океании. Когда бриг бросил якорь, мистер Олдхэм решился оставить на минутку свою работу и поглядеть на невиданные чудеса. С этой целью он выставил голову из переднего люка.

Ингольф увидал клерка и сейчас же понял, как опасно допустить его на палубу. Наверное, он по обыкновению не преминул бы заявить свой протест при незнакомых свидетелях, а этого было бы достаточно, чтобы у спасителей «Ральфа» зародились подозрения.

Молодые люди взглянули в ту сторону, куда бросил свой взгляд капитан, и оба в одну минуту побледнели, как полотно. Один из них, не стесняясь присутствием Ингольфа, пролепетал:

— Какое странное сходство!

— Ни дать, ни взять — Олдхэм, клерк подлеца Пеггама, — произнес другой моряк.

Ингольф вздрогнул, как от электрической искры, и, взглянув на Эриксона, стоявшего в то время на вахте, присоединил к взгляду выразительный жест. Взгляд и жест означали: во что бы то ни стало уберите Олдхэма и не позволяйте ему показываться. Действительно, нужно было всеми силами помешать встрече клерка с моряками, так как она обнаружила бы истинный характер «деятельности» «Ральфа». В самом деле, трудно было бы допустить, чтобы шведское военное судно позволило себе такую дерзость, как похищение на английском берегу чиновника, в услугах которого ему встретилась надобность.