Собрание сочинений. В 4-х т. Т.3. Грабители морей. Парии человечества. Питкернское преступление - Луи Жаколио

Смягчение нравов, умственный прогресс, а главное, введение морской полиции, действующей по законам международного права, почти совершенно подавили морской разбой, но варварский обычай прибрежных жителей, по которому им доставались остатки разбитых бурей кораблей, существовал еще долго, вопреки всем усилиям его отменить. Он существует, вероятно, и до сих пор, если принять во внимание, что и в наше время бывают случаи таинственного исчезновения кораблей.

Вокруг Розольфского мыса тянутся обширные равнины, поросшие мхом, травой, черникой и вереском; местами над этой тощей растительностью торчат приземистые северные сосны и Бог весть каким чудом занесенные сюда ольхи. Это ског, необработанная, девственная целина, нечто из рода русских степей, индийских джунглей или южноамериканских саванн. Здесь живут и множатся на свободе волки, лисицы, горностаи, рыси, белки, куницы, бобры; водится тут и дичь: тетерев, снеговая и лесная курочка, белая куропатка, бекас, заяц, косуля, олень; пасутся огромные стада диких северных оленей. Медведей встречается тоже очень много, а полярных крыс (леммингов) такая масса, что когда они совершают нашествие на какую-нибудь местность, то не останавливаются решительно ни перед каким препятствием. Когда их доймут голод и холод, они миллионами наводняют самые теплые местности Норвегии и Швеции, где их удается остановить только огнем.

Невозможно изобразить пером фантастическую картину обширных равнин Скандинавии, три четверти года окутанных покровом тумана, в котором все предметы теряют всякую отчетливость формы и сливаются во что-то смутное, неопределенное. Все длинные летние дни солнце почти не сходит с неба, а зимой почти не показывается; зато ночи постоянно светлы, и северное сияние придает им свойство производить какое-то особенно таинственное впечатление на душу.

В народных норвежских поверьях и легендах отведено большое место привидениям и призракам. Особенно много страшных рассказов ходит именно о Розольфском мысе. Здесь, по народному поверью, в определенное время года собираются злые духи моря и земли и в бурю, в метель предаются дикой пляске. Никто в эту пору, отвечающую в действительности тому времени, когда весенние муссоны меняются на летние, не отважится посетить проклятое место. Немногие живущие там семейства считаются с давних пор состоящими в сношениях с нечистой силой, им приписывают способность вызывать духов, заклинать корабли, портить людей и животных. Их с ужасом чураются, хотя в то же время в крайних случаях прибегают к их могуществу.

Эта страна с ее наивной верой во всякие таинственные ужасы, с ее смелыми рыбаками и мореходами напоминает какой-то затерянный средневековый уголок. Тут не будешь, кажется, удивлен, если вдруг увидишь между скал широкие плоскодонные лодки древних скандинавов.

Розольфский фиорд, врезающийся в землю на двадцать миль, пользуется такой же дурной славой, как и мыс того же имени; ни одна норвежская лодка не решится туда заглянуть, ибо существует поверье, что еще ни одна из них, зайдя туда, не возвращалась обратно. Когда, огибая Розольфский мыс, рыболов случайно увидит таинственный фиорд, он спешит выйти в море, с ужасом осеняя себя крестом. В хижинах по вечерам под завывание вьюги рассказываются легенды одна другой страшнее о нечистом месте.

В конце этого морского канала, среди унылой и бесплодной равнины, стоит старинный замок, выстроенный в X веке Эриком Бьёрном, одним из дружинников Роллона, отказавшимся за ним следовать, когда тот вздумал основаться в Нормандии.[6] Замок теперь в упадке, но прежде состоял из массивной центральной постройки, окруженной четырьмя толстыми башнями и обнесенной широким и глубоким рвом, через который можно было перейти только по подъемному мосту напротив главного входа. Это был настоящий укрепленный замок, благодаря толщине своих стен не боявшийся никакой осады в средние века, когда еще не было изобретено огнестрельное оружие. Эрик два года выдерживал в нем осаду войском Харальда, преемника Роллона, и нормандский герцог ничего не мог с ним сделать. Осажденные постоянно получали провиант через длинный подземный ход, тянувшийся от замка на две мили к самому морю. Выход из подземелья был очень искусно скрыт в прибрежных утесах, так что незнающие не могли его отыскать.

Входящий в замок прежде всего вступал в обширный квадратный двор, обстроенный кругом конюшнями, караулами, сараями, погребами и пр.; затем возвышались два этажа здания, причем первый этаж имел окна лишь во внутренний двор, да и окна второго были узкие и низкие, как раз такие, чтоб из них можно было видеть равнину. Наверху была терраса, по четырем сторонам обнесенная оградой и соединявшая между собой все четыре башни. Здесь обычно сражались защитники замка, обливая осаждающих горящим маслом, смолой, бросая в них зажженную солому и разные другие горючие вещества.

На сто миль кругом Розольфского замка, то есть дней на пять пути, тянулась обширная равнина, до того густо поросшая мхом и кустарником, что лошади застревали в зарослях по грудь и не могли идти. Благодаря такому удобному местоположению своих владений Бьёрны во все продолжение средних веков были независимы от норвежских герцогов и не согласились повиноваться им даже тогда, когда те приняли королевский титул. Все попытки покорить строптивых северных владетелей оканчивались неудачей. Бьёрны были суровые воины; в то время как все континентальное дворянство жило сухопутным грабежом, они, как, впрочем, и все норвежские вожди, занимались морским разбоем, рыща по морям и собирая десятину со всех встречных кораблей, а при малейшем сопротивлении овладевая и всем грузом. В Розольфскую бухту стекались богатства со всех концов света. Когда для сухопутного дворянства право грабежа было урегулировано под видом пошлин и оброков, морские дворяне продолжали гоняться за торговыми кораблями, насмехаясь над всеми международными постановлениями.

Бьёрны проявили особенную настойчивость в охранении того, что считали своей привилегией, и уступили лишь после того, как Англия и Голландия, торговые интересы которых страдали больше всех от розольфских норвежцев, организовали против них целый крестовый поход. В начале XVII века адмирал Рюйтер повесил Олафа Бьёрна с пятьюдесятью дружинниками, и викинги, как до сих пор именовали себя розольфские владельцы, отказались наконец от морских набегов, обратившись к рыбной ловле. Их флотилия, снаряженная и вооруженная для ловли китов, больше полутораста лет бороздила Северное море и Ледовитый океан, опять прославившись такой смелостью и энергией, что на бывших пиратов стали смотреть как на первых рыбаков Севера. От этого нового занятия богатство Бьёрнов только еще больше росло. Они сделались наследственными герцогами Норланда и, продолжая по традиции оберегать свою независимость, держали себя с норвежскими королями чуть ли не на равной ноге. Еще во время знаменитой Кальмарской унии,[7] отдавшей Швецию и Норвегию под власть Вальдемара и Маргариты Датских, Сверре Бьёрн формально протестовал на сейме против включения в унию Норландской области, и этот протест сделался органическим для всего рода Бьёрнов. Разумеется, это притязание герцогства Норландского на формальную независимость осталось лишь историческим фактом, и власть Бьёрнов никогда не простиралась за пределы бесплодных равнин, окружавших замок. Включая Розольфский фиорд, в эти владения входило не более пяти-шести сотен жилищ, разбросанных по берегам фиордов, так как самый ског был совершенно не заселен из-за множества водившихся там медведей, волков и других хищных зверей.

Современное могущество Бьёрнов основывалось на неисчерпаемом богатстве. Семь или восемь веков пиратства и бережливости наполнили замковые закрома таким количеством золота и серебра, которое невозможно было оценить хотя бы приблизительно. Поэтому государи трех королевств, когда попадали в стесненные обстоятельства, первым делом прибегали к щедрости Бьёрнов, никогда не получая отказа. Одолжив однажды королям какую-нибудь сумму, Бьёрны никогда уж потом не требовали долга назад.

Есть два примера того, как велико было богатство Бьёрнов.

В Первый крестовый поход они вооружили и взяли на свое иждивение десять тысяч копейщиков, а когда Людовик Святой во время Седьмого крестового похода[8] попал в плен, предложили для выкупа царственного пленника сто тысяч золотых экю — сумму по тому времени громадную: на наши деньги это выйдет миллионов шесть.

— От кого ты прислан? — спросил султан у Гугофа Бьёрна, пришедшего с этим предложением.

— От викингов, — гордо отвечал посланник, напоминая этим древний титул своих предков, норманнских вождей, современных Роллону.

В семействе Бьёрнов был один обычай, не согласный с общепринятыми дворянскими обычаями того времени. Снаряжением кораблей, рыбной ловлей и продажей продуктов в Гамбурге, Франкфурте и других ганзейских городах ведали у них старшие члены семьи, тогда как младшие вступали в военную службу и поддерживали честь и достоинство рода при королевских дворах. Как только какому-нибудь Бьёрну исполнялось шестнадцать лет, глава фамилии избирал ему полк и отправлял служить во Францию, Данию или Швецию. При вступлении на чью бы то ни было службу всякий Бьёрн получал генеральский чин — такая привилегия была выговорена издавна для представителей старинного герцогского рода.