Записки из детского дома - Владимир Жёлтый

Глава IV

Четвертая «семейка»

На должность воспитателя в детский дом, скорее всего, могут устроиться только два типа людей. Либо это неравнодушный, ответственный, заботливый и любящий детей альтруист, готовый за бесценок посвящать часть своей жизни чужим детям. Либо это просто сумасшедший человек. И кстати, одно другому не мешает.

Мне кажется, что за все время моей работы в детском доме, я успел несколько раз одно состояние сменить на другое туда и обратно. А ведь кто-то эти состояния не менял на протяжении всей работы. Больше всего печалили те, кто пришли работать как первый тип, но спустя несколько лет, плавно становились вторым, а вот меняться обратно совсем не собирались.

Среди сотрудников бытовало такое мнение, что у тех, кто остается работать дольше десяти лет, начинаются серьезные проблемы с головой. Я приступал всего лишь к шестому году своей работы в детском доме, который начинался со слов директрисы:

– Так вот, Володя, мы тут посмотрели, как ты в прошлом году работал. Планы ты не писал, в группах бардак был, дети беспризорничали, по оврагам металл собирали. Поставим-ка мы тебя на четвертую группу.

– Звучит, как «…в наказание», – решил отшутиться я.

– Скоро сам все поймешь, – сухо ответила директриса.

Четвертая «семейка» практически полностью состояла из ребят, которые учились в коррекционной школе или вообще были на индивидуальном обучении.

Здесь был и Ваня Соснин, постоянно устраивавший истерики по поводу необходимости срочной уборки – ему очень нравилось наводить порядок. Саша Акатов с непредсказуемым поведением, частенько порывавшийся выпрыгнуть из окна и стабильно каждые полгода уезжавший на лечение в психдиспансер. Задиристый и капризный Яшухин, скрытный Воеводин. Маленький Малов с подвижностью обезьянки, его друг Вадим, замкнутый и эмоционально неустойчивый. Сестра и два брата Цицаревых, малообщительные и ершистые. Уже знаменитый и совершенно неадекватный Артем Сизякин.

Все они были разного возраста, но в основном младшего – от десяти до двенадцати лет. В свободное время любимыми занятиями их были ругань и драки между собой, в которых наиболее излюбленным приемом был смачный плевок в противника.

Посреди всего этого хаоса в отдельной спальне жили две взрослые воспитанницы Кристина и Нина, которым уже было по шестнадцать лет. Девочки были умны, воспитаны и очень дружны. Я с ними с первых же дней быстро нашел общий язык, нам постоянно было что обсудить. Девчонки часто спрашивали какие-то советы, делились своими секретами.

– Представляете, Владимир Васильевич, – обратилась ко мне как-то раз Нина, – мы тут с Кристинкой недавно посмотрели уже в который раз «Титаник» и «Хатико», а ревели, как будто в первый раз увидели! А вы знаете какие-нибудь фильмы, от которых расплакаться можно?

– Ну, я сам, конечно не плачу. Но для вас, думаю, есть еще много таких фильмов, – улыбаясь, ответил я, а сам смутно вспоминал «Фореста Гампа» и «Дневник памяти».

– Принесите нам с Кристинкой, пожалуйста!

– Хорошо, поищу что-нибудь. Только вот ребята такое смотреть не станут ведь. Им бы мультики. И то их минут на пятнадцать хватает, а потом снова драться.

– Ой, за это не волнуйтесь. Принесите нам фильмы, – успокоила меня Нина.

На следующие выходные девчонки сидели погруженные в мировые шедевры киноискусства, в завершении каждого обязательно рыдая чуть ли не до истерик. На финальных титрах, рассматривая свои покрасневшие глаза и распухший нос, они уже смеялись друг над другом. Почему-то им очень нравилось, когда фильмы задевали за живое и заставляли плакать.

Но самое удивительное, что все это время остальные ребята сидели за своими столами, на диване или на кроватях, тихо занимаясь какими-то делами: кто читал, кто рисовал, кто что-то мастерил.

– Ну, ничего себе! – воскликнул я шепотом, глядя на них. – Не дерутся, не плюются, не орут…

– Ой, Владимир Васильевич, – рассмеялась Нинка, – вы приносите почаще такие фильмы, а «мелкие» у нас хоть весь день так будут сидеть.

Эти девчонки преподали мне, наверное, самый лучший урок по педагогике, которого я никогда бы не получил ни на одной из лекций колледжа и университета. Я многое слышал о системах «кнута и пряника», «наказание-поощрение», «стимул-реакция» и других. Во всем этом всегда существует какой-то недостаток, чего-то не хватает, либо, наоборот, там есть что-то лишнее.

Я же для себя сделал вывод, что основа педагогики заключается в четырех вещах и в грамотном балансе между ними – это страх, любовь, уважение и справедливость. Конечно же, слово «страх» воспринимается совсем непедагогично, но здесь это что-то граничащее с уважением, легкая боязнь потерять ваши доверие и любовь, получить наказание (я не имею в виду, что детей нужно запугивать и наказывать физически). Любовь – это не сюсюканье и постоянные умиления, а обоюдное чувство, то есть полюбить нужно друг друга. Соответственно и уважение – это тоже двухсторонний процесс, который должен создаваться с помощью вашей справедливости.

При отсутствии одного из компонентов все нарушится. Наказания без любви, а тем более несправедливые – это тирания, и уважения к вам тут быть не может. Любовь без страха (то есть без наказаний) – это дозволенность и распущенность, «на шею сядут», как говорится. Страх и любовь без уважения – ничем не отличается от того же самого «кнута и пряника». А уважение достигается любовью, страхом и справедливостью.

Как бы то ни было, Кристинку и Нинку все ребята в группе от малого до великого одновременно и боялись, и любили, и уважали, а потому во всем и постоянно слушались.

В то же время я иногда публиковал различные статьи в местной газете. И, конечно же, чаще всего про наш детский дом. Наша библиотекарь Надежда Валерьевна очень уважала мое увлечение писательством и журналистикой и даже оформила в библиотеке целую полку поэтических сборников с моим участием и вырезками газетных статей.

Нинка и Кристинка, как уже взрослые девушки, в библиотеку старались не ходить, поэтому ничего об этом еще не знали. Один из «мелких» однажды прибежал из библиотеки и прервал нашу беседу:

– Владимир Васильевич! А нам сейчас в библиотеке показывали ваши стихи в книгах и газеты, где вы писали! Это что, правда? – удивленно спросил мальчишка, как будто это было какое-то чудо света.

– Да, правда, – ответил я.

– Класс! А мы сначала не поверили!

– Ничего себе, Владимир Васильевич, а почему нам не рассказывали? – возмутилась Нина.

– Да как-то не приходилось, тема не заходила…

– И в газетах? А что вы там писали?

– Он там и про наш детский дом писал! – не дал мне ответить мальчишка.

– Да? – спрашивала Нина. – И что же вы о нас написали?

– Да так… О чем просили, о том и писал. Про семинар, про то, как наши воспитанники ветеранов посещали, как депутат какой-то приезжал к нам, – отвечал я.

– Ммм… Понятно, – протянула Нинка уже без особого энтузиазма. – А я уж думала, что вы всю правду там написали.

– Какую правду? – спросил я, притворившись, что не понимаю о чем речь.

– Ну, обо всем, что у нас тут творится…

Ваня Соснин, как уже было сказано, очень любил чистоту и порядок. Ребята в группе прозвали его Абу, в честь обезьянки из мультфильма «Аладдин». Уж очень он был похож на нее. Ваня находился на индивидуальном обучении из-за умственной отсталости. Он был очень непростым ребенком, слишком нервным и импульсивным, эмоциональным.

Однажды он в очередной раз расскандалился, расшумелся, начал кричать и задираться к ребятам, заставлять их наводить чистоту. Пришлось кое-как его успокаивать. Отвел в сторону, посадил к себе за стол и стал беседовать.

– Ваня, ну что ты пристал ко всем со своей уборкой? Ведь недавно убирались.

– Плохо убрались! А я не хочу, чтоб вас ругали!

– Спасибо друг, заботишься. Но они же не слушаются тебя, ты намного младше их. Они ведь только еще больше тебя злят и смеются над тобой.

– Дураки потому что! И убираться не умеют нормально! Вечно бардак разведут…

– Вань, ну не обязательно же кричать на них и ругаться сразу. Попробуй подружиться со всеми и нормально все объяснять…

– Ой, Владимир Васильевич, – перебил он меня. – Хватит меня отчитывать уже. Давайте я вам лучше объяснительную напишу.

– Какую еще объяснительную, Вань?

– Не знаю. Какую хотите, – обиженно заявил он.

– Ну, хорошо, – немного подумав, сказал я. – Давай ты мне сейчас напишешь объяснительную, зачем ты родился и живешь?

– Что, серьезно?

– Да. Сможешь?

– Легко!

Через час Ваня принес мне измученный листок бумаги со старательными каракулями, которые переписывал, скорее всего, несколько раз:

Воспитателю Желтухину В. В.