Одиночество Мередит - Клэр Александер

сторону, а затем снова переключил внимание на своего нового друга.

Иуда, подумала я.

— Как прошла неделя, Мередит?

Я пожала плечами:

— Как обычно.

Том потянулся за чаем, и Фред спрыгнул на пол. Описал восьмерку вокруг моих ног, и я наклонилась погладить его в знак прощения за этот мелкий адюльтер.

— А давайте соберем пазл? — вдруг предложил Том. — Я с детства этим не занимался и не помню, как у меня получалось, но сейчас хочу попробовать. Как вам идея?

Я вдруг подумала, что вообще-то ничего не имею против. Я закончила «Поцелуй», но еще не приступила к мозаичному орнаменту. И пазл как минимум сможет отвлечь Тома от его дурацких вопросов.

— Хотите выбрать? — Я кивнула на коробки, лежащие на нижних полках стеллажа.

Он быстро, наобум, вытащил одну — Санта-Мария дель Фьоре великолепный собор Флоренции, тысяча элементов.

— Это сложно, — предупредила я. — Много деталей.

— Люблю сложные задачи. К тому же у меня в команде профессионал.

Я переставила поднос с чаем на пол и высыпала содержимое коробки на столик.

— Всегда начинайте с рамки, — посоветовала я. — Но прежде разберем по цветам. Так будет намного проще.

Несколько минут мы возились в тишине, сортируя крошечные фрагменты флорентийской достопримечательности. Он отбирал светлые детали, я — темные.

— Его строили более ста тридцати лет, — поделилась я своими знаниями. — Огромный купол был задуман изначально, но потребовалось время, чтобы понять, как его возводить, поэтому собор много лет стоял открытым.

— Надо же! Вид сверху, наверное, потрясающий.

— Теперь собираем рамку, — сказала я, а сама представила, как поднимаюсь по сотням узких ступенек на вершину собора.

Какой крошечной я бы казалась на фоне флорентийского горизонта и какое сильное чувство испытала, добравшись наконец до вершины! Как тогда, в детстве, на огромных американских горках в парке Камелот. Мы болтали голыми ногами на самом верху, и Фи нравилось показывать, кого она видит на земле, хохоча над тем, какие все малюсенькие. А мне хотелось смотреть только на небо.

Мы потеряли счет времени, и Том остался дольше чем на час.

— Простите, Мередит. У вас, наверное, есть дела.

— Все нормально. Когда строишь собор, время летит незаметно.

Я взглянула на нашу работу: рамка собрана, и сверху начинает вырисовываться облачное небо.

Он громко рассмеялся — непривычный звук в моем тихом доме.

— Мередит, с тобой весело.

Я сделала вид, что вожусь с подносом, стараясь спрятать неловкость.

— Мне никто никогда раньше этого не говорил.

— Люди порой не замечают очевидного. В отличие от меня — это одно из моих лучших качеств. — Он подмигнул мне. — Еще раз прошу прощения за книгу. Хочешь, могу завтра сунуть ее под дверь, когда буду проезжать мимо.

Я на мгновение задумалась.

— Не стоит беспокоиться. Просто принеси на следующей неделе.

День 1225

Воскресенье, 25 ноября 2018

Меня часто спрашивают, не тянется ли время слишком медленно. Клянусь, нет. По моим представлениям, не медленнее, чем у других. Иногда дни, недели и месяцы утекают как песок сквозь пальцы. В сутках у меня столько же часов, сколько у всех, но нет мужа или детей, которые бы их отнимали. Чтобы добраться до работы, я трачу около трех минут в день, а не три часа, как некоторые. Но все равно бывает, что к концу недели у меня не вычищены деревянные жалюзи в гостиной, с ногтей на ногах не стерт облупившийся лак, не разобрана стопка почты, растущая на подоконнике. Всегда есть дела, до которых не доходят руки, например, обновить силиконовые швы в ванной или разложить одежду по сезонам. Уединенная жизнь с редкими гостями не обязательно добавляет продуктивности. Иногда я даже душ принять не успеваю.

Воскресенье — самый трудный день, но я изо всех сил стараюсь заполнить пустоту. Беру свежие газеты, разделяю на страницы и раскладываю на кухонном столе. Пеку булочки и наполняю чайник, хотя в доме одна только я. Полдюжины булочек, тарелки, ножи, салфетки — вот и подобие стола для семейного завтрака. Тянусь за разворотом со спортивными новостями и за глянцевым приложением. Передвигаю масленку и оставляю крошки в малиновом варенье. Из приглушенного радио доносятся болтовня и смех. Интересно, что сегодня делает Фи, думает ли она обо мне? Может быть, она, Лукас и мама вместе едят булочки и пьют чай. Или у них, как положено, воскресный обед в пабе. Я не хочу составить им компанию, но хочу, чтобы Фи была здесь, со мной. По крайней мере, прежняя Фи. Та, с которой я большую часть жизни делила спальню, а иногда и кровать. Которую вела к алтарю, с которой чувствовала себя защищенной — до определенного момента. Мне так хочется увидеть сестру, что больно в груди. Но потом я вспоминаю, почему ее нет рядом, и булочка во рту превращается в камень.

1993 год

— Почему у нас нет ни одной фотографии, где мы совсем маленькие? — спросила я Фиону.

— Есть, — ответила она.

— Правда?

— У мамы в шкафу есть коробка со старыми снимками. Полароидными. На одном из них мы с тобой в ванне. Ты там такая толстушка!

— Хочу посмотреть. — Я проигнорировала обидное замечание.

Мне было четырнадцать, у меня только что начались первые серьезные отношения с парнем, и, проводя много времени с его семьей, я стала присматриваться к своей собственной. Оказывается, болтать за завтраком — нормально. Нормально говорить правду, даже если она задевает. Нормально, когда есть семейные фотографии.

У мамы Джейми фотографии были повсюду: на камине, на дверце холодильника, в альбомах — разложенные с любовью и извлекаемые при каждом удобном случае, чтобы повеселиться или подразнить детей. На стене вдоль лестницы она устроила целую галерею, аккуратно развесив фотографии (семейные портреты, фото с выпускных и свадеб) в подходящих серебристых рамках. Всякий раз, поднимаясь или спускаясь по лестнице, она что-то там поправляла. Больше всего меня восхищали профессиональные портреты. Мне никогда не приходило в голову, что можно платить кому-то, чтобы тебя сфотографировали в твоей лучшей одежде, с уложенными волосами на фоне стены в пастельных тонах. Фотография малыша Джейми, сидящего у отца на коленях, рядом с мамой и старшей сестрой, дала мне возможность увидеть совершенно другую семью. Их лица сияли от радости. Никаких пустых глаз. Никакой затаенной обиды.

Я долго не могла порвать с Джейми (хотя уже следовало), потому что общение с его семьей приносило мне огромную радость. Когда мы наконец расстались, я скучала по его маме больше, чем по нему. По дороге в уличное кафе, где я подрабатывала, я порой