То ли свет, то ли тьма - Рустем Юнусов

У многих теперь на уме только одно: где бы подзаработать.

Участковый врач у нас получает пятнадцать тысяч рублей, участковая медсестра – десять, а зарплата доцента с большим стажем немногим больше оклада участковой медсестры. Хорошо, если за лечебную работу преподавателю клиника приплачивает полставки, что теперь вследствие оптимизации нашего здравоохранения бывает очень редко. А если нет! «Бытие определяет сознание», – и потому с некоторых пор на каждой кафедре «все смешалось в доме Облонских».

Теперь уже наши студенты не дежурят по ночам в клинике вместе с дежурным врачом и не докладывают о прошедшем дежурстве на утреннем рапорте, они уже не выступают и не присутствуют на клинических конференциях, да и сами конференции, которые раньше проводились еженедельно во второй половине дня, канули в лету. Вместо конференций с некоторых пор один раз в неделю после пятиминутки, когда докторам нужно идти к больным на обход, у нас проводится, на скорую руку, скомкано, клинический разбор сложного больного или доклад на ту или иную тему. При этом демократии нет и в помине. Шеф считает, что на этих разборах тон всему должен задавать он и патологически болезненно воспринимает, если кто-то выступает и при этом говорит по существу. Поэтому я, как и некоторые наши преподаватели, на утренние разборы не хожу, и шеф это молча одобряет.

Теперь у нас ассистенты, пришедшие на кафедру после школьной скамьи, не ведут в палатах больных, тогда как в свое время мы вели по двенадцать пациентов, плюс два ночных дежурства в месяц, плюс консультации в других отделениях и в реанимации, плюс вылеты по санавиации – это была школа. Правда и то, что платили нам в то время иначе. Нет теперь у нас также ни профессорских, ни доцентских обходов, а между тем наша кафедра считается одной из лучших в университете. Несколько иначе обстоят дела на хирургических кафедрах. Там порой преподаватель борется за больного, если знает, что если он его прооперирует, то тот его щедро отблагодарит.

10

Занятие у нас еще не закончилось. После перерыва я представляю студентам очень интересный клинический случай.

Женщина сорока лет поступила в пульмонологическое отделение РКБ с прогрессирующей сердечной недостаточностью. У нее увеличена печень, отеки на ногах и слабость такая, что она в течение дня не встает с кровати. Отчего это произошло, поначалу было неясно. Однако при обследовании было выявлено повышенное давление в легочной артерии, что привело в конечном итоге к сердечной недостаточности. Чтобы выяснить, почему повысилось давление, больной провели ангиопульмонографию: через подключичку провели катетер в легочную артерию – ввели в катетер контрастный препарат и сделали на импортном аппарате серию скорострельных снимков. При этом было выявлено, что контрастный препарат пошел только в сосуды нижней доли левого легкого. Остальные ветви легочной артерии были закупорены тромбами.

Я демонстрирую студентам ангиограммы. С точки зрения специалиста они уникальные. Мне как-то преподаватель-рентгенолог, который преподает рентгенологию узким специалистам, предлагал обменять эти ангиограммы на любые снимки на выбор.

Студенты смотрят с постными лицами на снимки и молчат. По их глазам трудно предположить, о чем они в этот момент думают. Наконец одну студентку осенило, и она говорит:

– Выходит, больная дышит только нижней долей левого легкого!

– Совершенно верно. У больной рецидивирующая тромбоэмболия мелких ветвей легочной артерии, которая клинически протекала бессимптомно. На протяжении двух лет мелкие тромбы из глубоких вен нижних конечностей, где был выявлен воспалительный процесс, поступали в сосуды легочной артерии и сделали свое дело.

– Так как же она живет? – удивляются студенты.

– У больной функционирует только пятая часть легких. Прогноз же на будущее очень серьезен, – говорю я и прошу студентов сделать по представленному клиническому случаю резюме.

Но не по Сеньке шапка. Все молчат. Студенты даже не спрашивают меня, как в других группах, почему диагноз был поставлен на поздних сроках заболевания. Почему из района больную не направили в РКБ, как только появились первые признаки сердечной недостаточности?

Резюме мне приходится делать самому, а затем мы разбираем, как лечить тромбоэмболию. Она лечится аналогично инфаркту миокарда, но у студентов об этом отрывочные знания, хотя на пульмонологию они пришли после кардиологического цикла.

– Какие вопросы по теме? – в заключение спрашиваю я группу.

Вопросов нет. Студенты дружно складывают в сумки учебники и тетради. Они не желают задерживаться даже на минутку. Через полтора часа у них лекция, но с этой группы на лекцию пойдут в лучшем случае три-четыре студента.

Преподавать терапию на уровне – это тяжелый интеллектуальный труд. Когда я только пришел на кафедру, Вера Семеновна – уже в годах, умная, интеллигентная женщина, наставляя меня и рассуждая о профессии преподавателя в вузе, говорила: «Вся прелесть нашей профессии состоит в том, что мы работаем с лучшей молодежью. Вокруг студентов специфическая аура, и мы, общаясь с ними, заряжаемся молодой энергией. У тебя пенсионный возраст, а вокруг блеск глаз, заразительный смех, обворожительные улыбки, и ты чувствуешь себя молодым».

С тех пор много воды утекло, появились коммерческие, целевые студенты, к тому же теперь некоторые студенты, оканчивая наш вуз, знают, что никогда не будут работать врачами. Да и среди бюджетников стало значительно больше случайных людей. Занимаясь с такими студентами, какие сейчас у меня в группе, я не заряжаюсь энергией. Для них чуждо все, чем я живу, и каждый из них отбрасывает свое отражение мне в душу, в непрерывной смене этих отражений я чувствую себя ущербно. Нечто подобное чувствует каждый интеллектуально развитый преподаватель. Как-то я разговорился с преподавателем с кафедры акушерства и гинекологии и она мне говорит: «Я проводила занятия по неотложке со студентами первого курса. С каждой группой по четыре часа. А групп всего на первом курсе лечфака одиннадцать и в каждой группе не менее тридцати студентов, причем встречаются среди них и буйные. На занятиях так изматывалась, что приходила домой и сразу же брякалась на кровать без чувств».

Иду я с занятий и думаю: «Один день, слава богу, прошел. Через шесть дней эти студенты от меня уйдут. Хоть бы следующей была сильная группа». Почти у всех пустые глаза, безразличные, неинтересные лица.

Конечно, студент не должен жить только учебой. Обучаясь в университете, он должен устраивать свою личную жизнь, а среди студенток сейчас мало кто выходит в студенческие годы официально замуж. А годы-то идут! Но это не оправдывает их.

Требования к студентам у нас очень низкие. Автор «Обломова», писатель И. Гончаров в воспоминаниях писал, что он поступил на факультет словесности Московского университета в тысяча восемьсот тридцать первом году и при этом сдавал вступительные экзамены по французскому, немецкому, английскому, латинскому, греческому языкам; что и тогда были нерадивые студенты, но – единицы, которые, проучившись, не получали диплом. «Мы, юноши, смотрели на университет как на святилище и вступали в его стены со страхом и трепетом», – вспоминал писатель. Ныне наши студенты смотрят на университет иначе.

11

На следующий день мы проходим тему «лечение тяжелых пневмоний». Обычно студенты европейских вузов и США, чтобы подготовиться к занятию, посещают научную библиотеку, шарят по Интернету, но этого, за очень редким исключением, не делают наши студенты. В лучшем случае наш студент заглянет в учебник.

Иду на занятие и не испытываю радостных чувств. Студенты еще всей группой не собрались. Несколько человек на пять – двадцать минут, а то и больше опаздывают – попали в «пробки».

Обычно отличники стараются сесть поближе к преподавателю, но в этой группе нет таковых. Два стула от меня справа и слева свободные.

Последними приходят на занятие две ветреные, потертые девицы. Обе «заштукатурены» до неприличия. Они положили перед собой мобильники с наворотами. Часто студенты, как подростки, сидя на занятии, играют, нажимая кнопки, с этой «игрушкой». У обеих на пальцах дорогие кольца.

Начинаю занятие с того, что ввожу студентов в тему, а затем спрашиваю:

– Как же лечить тяжелую пневмонию, когда в воспалительный процесс вовлечено более двух долей легкого?

Студенты молчат, а староста группы показывает мне страничку в учебнике, где про лечение тяжелых пневмоний написано всего десять строчек.

Учебник, по которому занимаются студенты, написан нашими профессорами, и раздел в нем о лечении тяжелых пневмоний представлен, по сути, отпиской, которая гласит, что в этом случае к лечению следует подходить индивидуально. Как же лечить пневмонию легкой и средней степени тяжести, в учебнике прописано подробно. А между тем если доктор неправильно будет лечить пневмонию легкой или средней степени тяжести или же больного вообще не лечить, то больной сам собой выздоровеет. Раньше больной в подобных случаях значительно быстрее выздоравливал, лежа на русской печи. А вот при тяжелой пневмонии без адекватного лечения он может погибнуть.