Долгое отступление - Борис Юльевич Кагарлицкий

и на характер занятости, и на социальную структуру, и на текущие потребности массы трудящихся). Неудачи и отступление рабочего движения парадоксальным, но закономерным (правильнее сказать — диалектическим) образом привели именно к росту пролетаризации трудящихся и к формированию нового запроса на перемены. Однако теперь более, чем когда-либо, эти перемены могут быть реализованы именно в политической сфере, через радикальное реформирование всей системы общественных и хозяйственных отношений.

Несомненно, термин «пролетариат», потускневший от беспрестанного употребления и злоупотребления, может казаться затасканным и старомодным для языка современной социологии, но это отнюдь не отменяет социальных противоречий, порождаемых капитализмом. Какой бы терминологией мы ни пользовались, история показывает, что ни сами по себе классы, ни классовые интересы никуда не делись. Конечно, ничуть не меньшим абсурдом было бы утверждать, будто несмотря на все социальные, культурные, политические и технологические изменения, несмотря на радикальные сдвиги в системе разделения труда и экономики, классы и их интересы остались совершенно неизменными, пребывая ровно в том состоянии, в каком Маркс и Энгельс застали их в середине XIX века. Собственно, здесь и начинается работа как исследователей, так и политиков, перед которыми стоит задача понять, какими путями может быть восстановлена и укреплена социальная солидарность в изменившихся условиях.

Об этом уже говорил к концу жизни и сам автор «Капитала». Позднее о таких изменениях неоднократно писал уже Энгельс, с ними пришлось разбираться Ленину и другим марксистам начала XX века. Тем более значимы подобные сдвиги по отношению к капитализму эпохи информационных технологий. Но в том-то и состоит задача теории, чтобы оценить масштабы и значение перемен, выявить то сущностное и значимое, что остается неизменным в процессе исторической эволюции, чтобы сформулировать на этой основе политическую стратегию.

Увы, направление, по которому нас призывает идти Хоннет, как и многие другие идеологи кабинетной левой, имеет мало общего с политикой. Основанием для нового социалистического проекта должна, по его мнению, быть не социальная практика трудящихся, не потребности политической мобилизации и задачи самоопределения наемных работников, а сугубо философская конструкция, опирающаяся на методологические и этические принципы Иммануила Канта.

Видя упадок рабочего движения, которое, безусловно, являлось основой для социалистической политики XX века, Хоннет констатирует, что, поскольку «померкла всякая надежда найти в пролетариате хотя бы остатки некогда приписанной ему заинтересованности в революционном изменении общества, это задело глубочайшее ядро социализма, а именно его претензию быть выражением некоторого живого движения»[37]. Хуже того, опыт XX века подорвал свойственное предшествующей эпохе убеждение в неостановимости и линейности прогресса, к которому апеллировали и выразителями которого считали себя левые. Сталкиваясь с подобными проблемами, Хоннет в неокантианском ключе вновь обращается к изначальным этическим основаниям социализма, надеясь таким образом придать этой идее новый импульс — уже в контексте формирующегося постиндустриального общества.

Иммануил Кант, конечно, пытался дать своей этике объективное обоснование, заменяющее ссылку на божественное откровение — ниспосланную с небес инструкцию по обращению людей друг с другом (нормальный, кстати, сопроводительный документ к любому изделию, в данном случае — к человеку, который был сотворен, как и всякое другое изделие, но оказался крайне неудобным в обращении). Однако обоснование морали у Канта было философски логическим и опять же вневременным, тогда как Маркс поставил вопрос конкретно-исторически и социологически.

Социализм невозможно и бесполезно воображать как абстрактную идею, даже если эта идея выглядит своего рода «укором» реально существующему капитализму. Социалистическая стратегия не может быть ни чем иным, как ответом на проблемы и противоречия буржуазного общества. Основоположник французской социологии Эмиль Дюркгейм, положительно относившийся к социализму, признавал, что эта идея представляет собой «крик боли и иногда гнева, издаваемый людьми, которые сильнее всего чувствуют нашу коллективную болезнь»[38]. Но, критикуя современный ему социализм за излишнюю, с его точки зрения, сосредоточенность на экономических проблемах и недооценку моральной стороны вопроса, он тем не менее прямо связывал развитие подобных идей с классовым конфликтом, порожденным буржуазным обществом. И напротив, различные вариации коммунизма, призывавшие изменить общество во имя нравственных ценностей, он рассматривал как исключительно моральную доктрину, которая выражает благородство ума ее творцов и обладает притягательной силой, но не соответствует потребностям общества, поскольку не учитывает необходимость материального прогресса[39].

Неудивительно, что Карл Маркс всегда категорически возражал против этического обоснования социализма. Не потому, конечно, что он был против морали. Однако и он, и Энгельс прекрасно понимали, насколько изменчиво общественное сознание, отражающее перипетии и противоречия общественного бытия. Если бы противоречия капитализма можно было свести к страданиям и протесту общественных низов в условиях буржуазного общества, то такие проблемы и в самом деле можно было бы решить с помощью добросовестных социальных реформ. Однако эти реформы, даже успешно начавшись, раз за разом начинают буксовать или терпят поражение потому, что капитализм порождает и воспроизводит именно системные противоречия, которые невозможно разрешить на основе моральной проповеди.

Заслуга Хоннета состоит в том, что он попытался заново сформулировать вопрос о социализме, ставший в условиях политического отступления левых предметом догматических препирательств сектантских групп, вернув его в сферу серьезной теоретической дискуссии. Но, к сожалению, ответ его оказался глубоко несостоятельным. Поражает тут даже не готовность методологически вернуться на два с лишним столетия назад для того, чтобы дать идеологии импульс обновления, но и уверенность в том, что политический проект может быть придуман и сконструирован на основании некой абстрактной философской идеи, которую надо извлечь не из практики, а из глубин теории.

ГЛАВА 2. РЕВОЛЮЦИЯ И ДЕМОКРАТИЯ

На протяжении второй половины XX века социалисты и коммунисты вынуждены были постоянно публично объясняться и оправдываться, доказывая, что не являются противниками демократии. Исторический опыт Советского Союза и других государств, ориентировавшихся на него как на образец, явно свидетельствовал в пользу тезиса о том, что попытки построения социализма неминуемо ведут к утрате свободы и появлению авторитарных режимов, которые часто превращались в тоталитарные.

Правда, если посмотреть на конкретный исторический опыт, то приверженность левых принципам демократии можно доказать и многочисленными противоположными примерами, вспомнив решающую роль, которую они играли в борьбе за свободу и в формировании современных демократических режимов (от Франции, Италии и Португалии до Южной Африки и Бразилии). Однако ни эти события, ни многочисленные теоретические и публицистические тексты, написанные марксистами, критиковавшими советский опыт, не изменили постановки вопроса. Мало того, что для либеральных мыслителей и журналистов левые неизменно остаются под подозрением (что легко объяснить буржуазным интересом этих авторов), но и сами левые постоянно готовы упрекать самих себя и постоянно каяться, тем самым как бы подтверждая обоснованность обвинений. Так, по мнению Акселя Хоннета,