Земной ангел. Великая княгиня Елизавета Федоровна - Алексей Солоницын

Елизавета Феодоровна подставила ладони – собирала кровь мужа.

…И вот панихида. Церковь не смогла вместить всех, кто пришел сюда. Елизавета Феодоровна в траурном платье, рядом с ней приемные дети Мария и Дмитрий, их отец – великий князь Павел Александрович, которому император разрешил приехать на похороны брата.

Неподалеку от них стояли князь Константин Константинович с детьми.

Как они повзрослели всего за несколько дней – с того вечера у Большого театра! Особенно старший – Иоанн.

– …Глубиною мудрости человеколюбно вся строяй, и полезная всем подавляй, Едине Содетелю, упокой, Господи, душу раба Твоего Сергия: на Тя бо упование возложи, Творца и Зиждетеля и Бога нашего, – слышен тихий, но внятный голос священника.

– Благословен еси, Господи, научи мя оправданием Твоим, – запел хор.

А священник продолжил:

– Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков…

И снова запел хор:

– Со святыми упокой, Христе, души раб Твоих, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная…

И опять священник:

– Во блаженном успении вечный покой…

И продолжает хор:

– Вечная память…

Князю Константину стало плохо. Холодный пот выступил на лбу, перебойно забилось сердце. Он протиснулся к выходу, и, оказавшись на воздухе, набрал в пригоршню снег и вытер им лицо. «Господи, прибрал бы Ты и меня, – обратился он ко Всевышнему. – Не могу более терпеть беззакония, сил моих нет! Тяжко мне, тяжко…»

К нему подошел слуга Николай – сухой, строгий старик с прямой как доска спиной.

– Николай… Дай-ка я на тебя обопрусь, – и князь Константин, опершись на руку слуги, двинулся потихоньку к своей карете. – Какие же мы старые с тобой… А я, видишь, совсем плох.

– Это вы сильно переживаете, – сказал Николай. – Знаю, вы иначе не умеете, а все же и себя поберечь надо.

– О, наблюдаю прогресс, – князь Константин улыбнулся. – Теперь ты говоришь «надо», а не «надоть»… А я, знаешь, однажды тебя изображал… Помнишь, ты меня научил поговорке: «Ефто, ить не бери ноши сверх мочи…» А дальше-то как? Что-то запамятовал…

– …а бултыхнут, кряхти да неси, – важно сказал Николай.

– Да-да, кряхти да неси… Как замечательно сказано… Ах, Николай, все наши беды от того, что мы не понимаем свой народ, оторвались от него – тут Лев Толстой прав… Если бы мы были ближе к нему, разве кидали бы в нас бомбы?

– Дак не народ это, ваше сиятельство, а инородцы. Они народ баламутят. Давайте-ка я вас подсажу. Вот так. Куды ехать?

– Вот видишь, опять говоришь «куды»… В Нескучное поедем, на поминки…

Кроме великих князей Константина Константиновича и Павла Александровича, Елизавета Феодоровна сегодня никого не пригласила. За поминальный стол сели еще Мария и Дмитрий.

Молчание прервала Елизавета Феодоровна:

– У Бога все живы. Они думают, что этим взрывом разлучили нас, но ошиблись.

Князь Константин сидел напротив Елизаветы Феодоровны и мог хорошо рассмотреть ее лицо. Оно переменилось, страдание преобразило его: кожа стала белая, но не холодная, как мрамор (хотя князю все время шло на ум именно это сравнение), а живая, как… «Как что?» – думал князь Константин.

«Не знаю, не знаю, да и не об этом сейчас надо думать. Что за дурная привычка искать слова, сравнения… Это все от моих глупых занятий стихами… Даже сейчас… Господи, Господи…»

«А глаза, глаза… Какие у нее стали глаза, – продолжал думать князь Константин. – Это потому, что она так сильно верит. Страданию не победить ее… Страдание, как это ни удивительно для таких, как я, – закалило ее… Я бы слег, умер немедленно… Да-да»…

– Ты правильно сказала, Элла, – у Бога все живы. И этому необычайно рады господа террористы, – князь Павел язвительно усмехнулся.

– Не говори так. Вспомни Спасителя: «Господи, прости им, ибо не ведают, что творят».

– Простить? Нет уж, Элла. Кары Господней я не буду ждать, они поплатятся… и еще как!

– Вот и Сережа так говорил. Как вы не можете понять, что насилие нельзя победить насилием? Зло порождает лишь зло…

– Человек должен отвечать за свои поступки. Преступление должно быть осуждено, и кара должна последовать. Иначе не быть никакому государству, не навести элементарный порядок…

– Да-да, наверное… Суд земной. Но есть и суд Божий. И не будем больше об этом. Я так давно тебя не видела…

– Мне-то он разрешил приехать на похороны. А сам, как всегда, струсил.

– Неправда. Это я просила его и Алике не приезжать. Очень удобный момент, чтобы их убить.

Елизавета Феодоровна смотрела мимо князя Константина, куда-то в сторону, в только ей видимую даль

– Господи, да что же это такое происходит? – сказал князь Константин с отчаянием. – Почему так ожесточился народ? Почему убийство стало считаться доблестью?

– Потому что они забыли о Боге, – сказала Елизавета Феодоровна.

– Потому что у нас нет власти, – возразил князь Павел. – Преступники – хозяева страны.

– Не преувеличивай, – князь Константин поморщился. – Россия еще жива. Она еще воспрянет духом.

– Сомневаюсь. Они разнесут ее в куски – как моего брата.

Елизавета Феодоровна смотрела мимо князя Константина, куда-то в сторону, в только ей видимую даль.

– Какая-то женщина нашла на площади Сережин палец… Завернула в платочек и положила в гроб. А потом… пришел какой-то человек. Наверное, служит в Кремле. Он держал в руках вафельное полотенце. Говорит: «Это я нашел на крыше… Похоже, сердце вашего мужа». Я полотенце развернула, гляжу – и вправду… сердце… Сережино сердце…

Маша не выдержала и зарыдала. Захлюпал, закрывая лицо платком, Дмитрий.

И по лицу Елизаветы Феодоровны полились тихие слезы.

– Он говорил: «Ты мое сердце».

«Лицо твое – весенний сад, – не зная почему, вдруг сказал себе князь Константин. – Цветут вишни, цветут яблони, и этот белый цвет, как облако, как легкая косынка на теплых и нежных плечах девушки… Глаза твои – как у Богородицы Семистрельной, и все семь стрел вонзились в твое сердце. Слезы твои – как дождь, который омывает деревья. И листья, и ветви, и цветы – все дышит жизнью. Не потому ли Богородицу, пронзенную семью стрелами, назвали “Умягчение злых сердец”? Не тебя ли Пресвятая зовет следовать по этой стезе?»

– Где-то поют… слышите? – спросила Елизавета Феодоровна. – Как будто голос Сережи… Как будто он просит о чем-то… О чем, Сережа?

Мария и Дмитрий перестали плакать. Князь Павел нахмурился.

– Элла, прошу тебя…

– Да-да… да, я знаю…

Взгляд Елизаветы Феодоровны изменился, она как будто вернулась на землю. Взяла бокал, налила в него немного молока, выпила.

– Простите… раньше со мной никогда такого не было…

– Какого «такого»? – спросил князь Павел.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Здесь и далее написание имен дается по принятому в Церкви образцу. Тексты церковных служб и песнопений даны по-церковнославянски.