Квебрахо. Альманах - Живое авторское слово

Открылось всё случайно. Ляля не посещала уроки физкультуры под предлогом занятий два раза в неделю на ипподроме. На это у неё была справка, по которой по решению малого педсовета Владимир Николаевич, наш физрук, обязан был ставить ей отлично в конце каждой четверти. Ляля оставалась в раздевалке или выходила погулять на время урока. Она была застигнута в тот момент, когда вынимала ключ из рюкзака одной девочки, чью квартиру недавно посетила. Хозяйка рюкзака забежала в раздевалку, чтобы поправить спортивную форму, увидела это и подняла крик. Владимир Николаевич привёл Лялю с ключами к директору, та вызвала милицию и вскоре оперативники размотали этот клубок загадочных ограблений. Кирилл никакой не хирург, а вор – домушник. Да и Ляля ему не дочь, а подельница, цирковая актриса Ляля Чёрная – Алевтина Чернова по паспорту, 23 лет, маскировавшаяся под ученицу – старшеклассницу. Мало того, она ещё была и сожительницей Кирилла, поэтому в квартире и была одна кровать. Ляля вынимала ключи у подружек, за урок успевала сходить в мастерскую, сделать дубликат и до конца урока возвратить их на место. И всё шито – крыто. Узнавала, как работают родители, а особенно когда, кто и куда собирается уехать, и передавала информацию Кириллу. Его тоже задержали на месте преступления с дубликатами ключей и фотографиями. У Ляли единственной был сотовый телефон с камерой. Преступный дуэт поработал уже в трёх городах, куда Лялю пристраивали в элитные школы, и она знакомилась с подружками богатых родителей. В Москве не удалось определиться в «элитку» и её воткнули в простую школу, но в центре города. Меня, как лучшую Лялину подругу, часто вызывали давать показания. А мне не в чем было признаваться. А вот в школе одноклассники не поверили в мою невиновность, типа, не могла лучшая подруга ничего не знать. Очень трудно было смотреть Кириллу в глаза и отвечать следователям о том, что нас связывало, кроме того, что все считали его отцом Ляли.

Вот поэтому я перешла в другую школу. Как-то надо забыть о своей первой любви.

Однокласснику

Полгода ты уже лежал в могиле.В прибежище последнем у земли.Конечно, мы тебя не позабыли,И в то же время не уберегли.

Прости нас, друг, что в трудную минутуНе дотянулась помощи рука.И был в тот миг не нужен никому ты,Когда тебя покинула душа.

А мне казалось, ты звонил недавно,Был удивлён – я голос твой узнал:В нём ни намёка не было подавно.А вот случилось так, да кто бы знал.

Ведь ты хотел до Соловков добраться,И там найти работу и приют,А было б можно – в монастырь податься.Ты верил, что дела ещё пойдут.

Нас одноклассников и так уже немногоИ, видимо, такой наступит год —Весна, цветы, хорошая погода,Но вот никто на встречу не придёт.

«Ты ушла в неведомые дали…»

Ты ушла в неведомые далиНа прощанье кинув: «Не горюй!»Почему тебя не удержалиМоё сердце, губы, поцелуй?

Ты ушла, и стало очень тихо,Словно ночь вошла в преддверье звёзд.По щекам, окаменевшим криком,Медленно сползают капли слёз.

Ты ушла, и стало как-то странно,Что теперь мне делать одному?Что заменит мне в часы свиданьяГолос, нежность и любовь твою?Ты ушла, и стало жутко, пусто,Словно умер кто-то дорогой.Мне теперь родниться надо с грустью,Одиночеством и жалостью порой.

Ты ушла, а я молю ночами,Чтобы ты вернулась хоть на миг.Может быть от ужаса печалиИ родился этот грустный стих.

«Я устаю от шума городского…»

Я устаю от шума городского,От лязганья трамваев вдоль оград.Я познаю себя по гороскопам,По шелесту уже затёртых карт,

По линиям судьбы своих ладоней,По сгусткам кофе выпитого мной.Какая-то незримая погоняСудьбы моей и за моей судьбой.

«Несёт меня Ракета…»

Несёт меня РакетаНе в космос, а в Москву.Вот так промчится летоИ я не отдохну.

На пристани осталисьМой сын, жена и мать.Пришла пора, расстались.Мне плыть – вам отдыхать.

Конечно, я и рад быОстаться в эти дни,Но ждут меня тетради,Конспекты и статьи.

Судьба такие мукиПеретерпеть велит.А мой «гранит науки»Надкусанный стоит.

Осенний вальс

Ещё вчера дождём колючимБыл полон двор, а поутруПримчался солнца светлый лучикСушить упавшую листву.

И ветерком перебираяИз листьев собранный паласЗвучит мелодия простая:Фредерик Шопен, «Осенний вальс».

Эхо прошедшей войны

Мне танк приснился этой ночью,Советский танк, времён войны.Снарядом, видно, развороченВесь левый бок его брони.

И щель, как рана в мягком теле,Оплавлена и сбит прицел.Не знаю, как на самом деле,Навряд ли он остался цел.

А башня, кажется, горела:Повсюду копоть, люк открыт.Тебя, боец, в момент обстрелаУже никто не мог прикрыть.

А это, на трофей похоже,В кустах черничника лежит.Так это лейтенанта ножик,Он им с учебки дорожит.

Он на него всегда молился,И нож спасал, но в этот разСнаряд фашистский в танк вломилсяИ талисман его не спас.

Не повезло «тридцатьчетвёрке»:В бою за эту ВысотуВесь экипаж Гвардейской ротыПогиб за Родину свою.

Ницше

Я, словно зеркало, мутнеюОт постороннего дыханья.Я забываю даже, где я,Твоё присутствие вдыхая.

Я даже не пытаюсь вспомнитьПроизошедшего разлада.Я просто не имею волиТебе ответить так, как надо.

Ты, уносящая надеждуИ приносящая тревогу,Возьми с собой свою одежду;Она мне не нужна, ей богу.

И уноси своё дыханье,И воздух тот, каким дышала.Убереги от трепыханьяСвоё раздвоенное жало.

И сделай так, чтоб в жизни этойНе слышать больше грязной фальши.И если, вдруг, увидишь где-то,Беги меня, как можно дальше.

Ёжик

Мы назвали котёнка Ёжик.Это имя ему не подходит:Он пушистый и белый, и всё же,Как назвали, пусть так и ходит.

Если хочешь его погладить,Он сворачивается в клубочек.Днём отлёживается в кровати,Чтобы топать по комнате ночью.

Он охотится за мышами,(Их в квартире ведь нет, конечно),И готов повторять за ежамиВсё, что делают те, бесконечно.

Молочко точно так же лижетИз щербатой давно розетки,И старается не светиться,лишь…услышит шаги соседки

Заворачивается в газетуИ шуршит там, страницы листая.И скользит иногда по паркетуИз квартиры кого пропуская.

Мы назвали котёнка Ёжик,Ничего в этом нет плохого:Он пушистый и белый, и что же —Мы ведь любим его такого.

«Налетела туча…»

Налетела туча.Стало небо мутным.Ты меня не мучайНи одной минуты.

Ты меня не мучайПодозреньем пошлым.Не такой был случай,Всё осталось в прошлом.

Всё осталось в прошлом,Ты мне должен верить.Милый мой, хороший —Страшная потеря.

Вот и всё! Что былоДля меня – я знаю,Но тебя, мой милый,Я не потеряю.

«Четыре дня в безмолвье белом…»

Четыре дня в безмолвье белом,Лишь проводов электронить.Вот дача – то ж другое дело:Её ничем не заменить.

Конечно, можно снег почиститьИ у подъезда своего.Но здесь и снег, и воздух чище,И за ночь столько намело.

Сосёнка рядышком с берёзкойСтоит с утра в убранстве белом.И поле, вдаль идя полоской,Засыпано чистейшим мелом.

И уж совсем не понаслышке,А что увидеть мне дано,Сугробы с дом, а в них мальчишкиТоннели роют, как в метро.

Четыре дня в безмолвье белом,Лишь проводов электронить.Вот дача – то ж другое дело:Её ничем не заменить.

ДИАНА ЛУНИТ

«НЕприятие себя или людей… есть такое по отношении к части людей и по отношении к себе в прошлом… стараюсь относиться как к КОЛОДЕ КАРТ из Страны Чудес…»

Цепи любви

Владислав собирался домой после очередной радиопрограммы. Он успел написать на своей странице в социальной сети только одно объявление: «Приходите в Петербурге на презентацию моей книги о Соне Сосновской», дальше было указано место и время. Сейчас ему предстоит возвращаться домой по широким суетным московским улицам, где теряешься среди миллионов и даже не знаешь, кто прошёл или проехал мимо тебя. Вот, бывает, проезжаешь, а обгоняет тебя тот человек, которого больше всего хотелось бы встретить… но нет, в этой толпе, в этих бесконечных гонках и пробках так никто никого и не узнает. Зато через пару дней у Владислава намечался почти счастливый день – он будет в Петербурге и представит всем любопытным зрителям книгу, посвящённую Соне Сосновской. Соня была актрисой и снималась в сериалах. Владиславу она сразу понравилась своей яркой красотой и темпераментностью на экране. Всегда энергичная, решительная, она играла то героинь детективов, то авантюристок и роковых дам в мелодраматических и лирико-комедийных сериалах. Владислав был в неё влюблён и мечтал пригласить в радиостудию, где у него были разные гости, известные или заинтересовавшие некоторую публику. Мечта о встрече осуществилась другим образом. Он взял у неё интервью не на радио, а на её творческом вечере, в родном городе актрисы, Санкт-Петербурге. Он увидел её вблизи и в первый раз заметил, что у неё грустные глаза. Когда Соня улыбалась, отвечая на остроумные и приветливые вопросы Владислава, в ней читался знакомый характер обаятельных и искромётных героинь. Но во всём облике и лице девушки было заметно что-то мечтательное, даже затаённые трагические мотивы. Владислав отлично понимал, что в жизни люди могут быть более одинокими и печальными, чем на публике. Это было свойственно ему самому.