Астро. Любовник Кассиопеи - Эдуард Тополь

Ну, вот мы и докричались! Вот нас и услышали! Тысячи лет мы тихо, как Маленький Принц Экзюпери, жили себе на своей маленькой планете в дальнем уголке Вселенной, плодились-размножались, брали в банках кредиты и воевали друг с другом за нефть и женщин. А теперь?..

На кой черт летят сюда эти пришельцы? Что им нужно? Для чего им все калифорнийское побережье на тридцать миль в глубину? И сколько их? Сколько их может быть в звездолете этой Iron Beauty, похожей на Миллу Йовович? Даже такой мечтатель, как Джордж Лукас, в своих «Звездных войнах» посадил в космический корабль не больше двадцати человек экипажа. Ну, хорошо, пусть этих пришельцев не двадцать, пусть их сто или даже тысяча (хотя это невероятно), — и что? Калифорнийское побережье — это тысяча миль, куда им столько? И какой образ жизни они нам навяжут? Они сделают нас рабами и заставят строить новые египетские пирамиды? Или сгонят в резервации на манер сталинского ГУЛАГа? А непокорных аннигилируют? Каким образом? А что, если у них есть телепатическое оружие и они способны читать мысли на расстоянии?

219-я дорога была абсолютно пуста в обе стороны, словно все жители Вирджинии, как мыши, попрятались в норы, чтобы смотреть телевизор и ждать очередных экстренных новостей. Я до упора выжимал педаль газа, «Форд» ревел и летел со скоростью 130 и даже 140 миль в час, я вспоминал растерянное лицо этого русского Хубова, который застрял в Грин-Бэнке в шести тысячах миль от Москвы, но вдруг…

Какой-то молоденький трупер-полицейский в плоской служебной федоре запоздало — когда я уже промчался мимо — выскочил из припаркованной в лесном кармане, как в засаде, полицейской машины и замахал мне своим полицейским жезлом. Пару секунд я еще по инерции жал на педаль газа, думая: «Да пошел ты! Что мне может сделать этот полицейский, когда мир рушится?», но при этом в зеркале заднего обзора я видел, как он отчаянно машет мне вслед не только жезлом, но и второй рукой. Почему? Может быть, впереди уже зона аннигиляции?

Я сбросил скорость, прижал тормоз, остановился, поставил рычаг на «R» и поехал задом.

Когда его конопатое лицо возникло слева на уровне окна моего салона, я бесцеремонно сказал:

— What’s up? В чем дело?

— Куда ты летишь? У тебя скорость сто сорок! — ответил он, не потребовав ни моего водительского удостоверения, ни регистрационной карты.

Я усмехнулся:

— А как ты докажешь? У тебя же нет радара.

— Откуда ты знаешь?

Я изумленно посмотрел на него:

— Ты что, с Луны свалился?

Но тут он изумился больше меня:

— Why? Почему?

Мне показалось, что я просек ситуацию.

— Слушай, — сказал я. — Ты давно тут стоишь?

Он пожал плечами:

— С утра. А что?

— И ничего не знаешь?

— А что я должен знать?

— У тебя есть радио?

— Нет, радио отключилось два часа назад, и телефон тоже. А потом почему-то исчезли все машины. Никто никуда не едет. Ты не знаешь, в чем дело?

Именно это я и предположил и посмотрел на часы. Было 15.27, два часа назад весь мир рухнул на миллион лет назад, в тот век, когда не было ни радио, ни телефонов. Но этот парень, которого поставили тут, чтобы для пополнения местного бюджета штрафовать нас за превышение скорости, ничего не знает, а живет еще в прежней эре.

Я понял, что этот недотепа послан мне самим Господом Богом, чтобы я хоть как-то расслабился и перестал гнать, как безумный. Поэтому я выключил двигатель (пусть он остынет), с деланной озабоченностью почесал в затылке и сказал:

— Well, мой друг. Я могу тебе сказать, в чем дело, но ты мне не поверишь.

— Почему? — снова удивился он.

— По кочану. У меня есть новость для тебя. Ровно через двадцать часов на землю высаживаются инопланетяне.

Он пренебрежительно скривился:

— Don’t give me that shit! Не вешай мне лапшу…

— Вот видишь, — сказал я и развел руками. — Ты не веришь. Поэтому можешь выписать мне штраф хоть на тысячу баксов. Я все равно не буду платить — банки не работают.

Тут он захлопал своими рыжими ресницами:

— Ты шутишь?

— Все, что я могу для тебя сделать, — заявил я ему, — это сказать тебе, как другу: вали отсюда! Заводи свою тачку и дуй в свой участок, там тебе все скажут.

— Но у меня дежурство. Еще три часа!

— Well, — ответил я и завел мотор. — Знаешь, как в таких случаях говорят русские летчики? «Отвали, блин! Счастливо оставаться». Have a good time.

С этими словами я дал газ и помчался дальше, в Калифорнию.

В зеркале заднего обзора я видел, как этот рыжий трупер достал из кармана блокнот и записал мой номер.

Я усмехнулся, выставил из окна левую руку и показал ему палец. Все-таки хоть какая-то польза от прилета пришельцев!

4

В Беркли, с бензозаправки на пересечении 219-й и 64-го хайвэя, я из телефона-автомата снова позвонил домой. Кэт все еще не было дома, но Энни сказала, что мама звонила по pay-phone, из телефона-автомата, она уже едет домой и велела мне передать, чтобы я не гнал как сумасшедший, у них все в порядке. Меня это, конечно, не успокоило — что у них может быть в порядке, если в стране нет ни Интернета, ни радио, ни мобильной связи, а пол-Калифорнии панически бежит от побережья на восток?

Тем не менее я уже без спешки заправил машину up to the ring, до предела, — благо, индусы, которым теперь принадлежат все американские бензозаправки, испугавшись полного отсутствия машин на дороге, еще не взвинтили цены на бензин. Я бы купил и еще сотню галлонов про запас, но у этих лентяев не было ни пустых канистр, ни баков на продажу. Я отдал сто десять баксов за бензин (7.99 за галлон, вот сколько он стоит теперь, в 2015-м!) и еще пять долларов за бумажный стакан дрянного кофе, сел в машину и уже не со скоростью ста тридцати миль в час, а всего сто десять покатил по 64-му хайвэю. Было четыре после полудня, солнце раскаленным шаром висело над дорогой прямо перед моим капотом и слепило глаза даже через темные очки. Но с этим я ничего не мог поделать, впереди было две тысячи миль дороги прямо на запад.

Я ехал и думал о своей дочке. Двенадцать лет назад в военном госпитале Сан-Франциско два черных санитара пулей выскочили из операционной и бегом, буквально бегом помчались по коридору, толкая перед собой кофр на колесах, похожий на авиабомбу с герметически притертой крышкой.

— Это твоя дочка! — на ходу крикнули они мне.

Я побежал за ними:

— Куда вы?

— В отделение для недоношенных. Тебя туда не пустят. Расслабься, она жива! — и с этими словами они скрылись за дверью с надписью: «НЕ ВХОДИТЬ!»

Конечно, я вошел. Пятнадцать минут ушло на объяснения с дежурной медсестрой, еще десять на разговор с врачом. Совершенно не помню, что я им говорил, но, наверное, обещал ударить по Сан-Франциско изо всех ракетных стволов «Джона Кеннеди», если мне не дадут увидеть дочку. Поскольку я в то время служил на авианосце и был в парадной форме морского офицера, они капитулировали. Мне выдали стерильные зеленые бахилы с голенищами до паха, стерильный зеленый халат, стерильную зеленую шапочку и стерильные перчатки. Под строгим надзором медсестры я надел весь этот камуфляж и завязал на все тесемки. Потом по какому-то стерильному коридору мы пошли вглубь госпиталя. При этом медсестра строго предупредила, чтобы я ни к чему не прикасался и даже не думал не только брать дочку на руки, но и дышать на нее! После этого меня «так и быть, на одну минуту» завели в зал, похожий на космическую лабораторию XXIII века. Три десятка каких-то блестящих аппаратов, похожих на ванночки с прозрачными крышками и на высоких ножках, располагались в этом зале шестилепестковыми ромашками. В центре каждой ромашки была высокая тумба с мониторами, соединенными проводами и кабелями с каждой ванночкой-кювезом. Стараясь не дышать и осторожно ступая в бахилах по ламинатному полу, я шел следом за медсестрой мимо этих «ромашек» и поражался тому, что видел. В каждом кювезе лежал крошечный голый человеческий сморчок с подключенными к его (или ее) тельцу двумя, тремя или даже четырьмя тонкими трубочками и проводами. Медсестра на ходу объясняла мне, что в этих кювезах постоянно поддерживается теплый микроклимат, соответствующий температуре материнской утробы, и подается стерильно чистый воздух, смешанный с кислородом. И на каждые шесть кювезов приходится по дежурной медсестре, которая сидит над ними, как курица на яйцах, и видит на мониторах частоту пульса и другие параметры жизнедеятельности каждого ребенка.

После этого меня подвели к кювезу моей дочки. Под его прозрачной крышкой, на дне плоского корытца-ванночки, покрытого зеленой простынкой, лежал голый и крошечный, величиной с бутылку, розовый комочек с коротенькими черными волосиками на голове. Поджав крохотные ножки, она спала на правом боку, к ее носу тянулся тонкий шланг с кислородом, к виску был приклеен провод от монитора, а к ее маленькой, величиной с квотер [1], ступне была тесемкой привязана табличка с надписью «Mother — Kathy Windsor. 2,7 pounds» [2].