Одержимый - Алексей Макеев

Чижов не видел, что держит в руке Владимир, он только увидел, как тот внезапно взмахнул рукой, опустил ее, и обжигающая боль резанула внутренности. У Чижова перехватило дыхание. «Кажется, эта сволочь уделала меня кием! – эта мысль с трудом протиснулась сквозь раздирающую кишки боль. – Захватил, наверное, в биллиардной. Я видел здесь биллиардную. Если он заглянул на кухню, то в ход может пойти вертел или чугунная сковорода? Неужели он задумал превратить меня в отбивную? Вот идиотская смерть! Но на что он все время намекал? Я не могу сосредоточиться, когда меня лупят по животу палками...»

Действительно, сосредоточиться было нелегко, особенно, когда прочный, как сталь, кий обрушился на его беззащитное тело. Он даже не мог облегчить страдания криком – рот был запечатан надежно. Он мог только извиваться на кровати и то в ограниченных пределах мешали веревки. Вообще, в сноровке, с которой Владимир связал его и обездвижил, чувствовался профессионализм.

«Кто ты такой?! – беззвучно вопил Чижов, принимая на себя все новые и новые удары. – Остановись, гад, пощади!»

Заткнутый рот сослужил неплохую, с одной стороны, службу. Позорных молений о пощаде его мучитель так и не услышал. Но с другой стороны, все складывалось именно так, как обрисовал Владимир – полная безысходность и невозможность что-либо изменить. Его забьют насмерть в двух шагах от собственных охранников и друзей. Что может быть отвратительнее и глупее? И он ничего, абсолютно ничего не может сделать, даже стонать ему удавалось с большим трудом, а силы быстро его оставляли, так быстро, что от этого делалось в два раза страшнее. Чижову всегда казалось, что, коли так случится, он выдержит и запредельные нагрузки и боль, и одиночество – все что угодно, а на деле оказалось, что хватило его совсем ненадолго. Слишком избаловали его большой город и большие деньги. Он разучился держать удар. А главное, он не сумел распознать близкую опасность и принять меры предосторожности. Такие ошибки жизнь не прощает никому. Придется теперь подыхать, как слепому котенку, которого злые дети решили забить палками.

И вдруг из коридора до его слуха донеслись встревоженные крики, которые разом уничтожили ночную тишину.

– Константин Михалыч! Вы там? Откройте! С вами все в порядке? – Чижов узнал голоса своих сотрудников.

Вслед за криками кто-то принялся ломиться в дверь. Прочная дверь не поддавалась, но трещала все более угрожающе. Обеспокоенные люди в коридоре всерьез намеревались выломать ее и должны были сделать это в самое ближайшее время.

Владимир отшвырнул кий в угол комнаты и шагнул куда-то в сторону, пропав из виду. Когда он появился, то на нем уже была куртка. Застегивая молнию, он сказал:

– Обидно! Что их всполошило? Все усилия пошли прахом, черт! Но ничего, в этом есть и своя прелесть. Твои страдания продлятся теперь чуть подольше. Но я все равно доберусь до тебя, как уже добрался до Смирнова, и как доберусь до остальных, до каждого. Я приду, чтобы отправить тебя через темную реку. Считай меня своим Хароном. Харон приходит всегда – хочешь ты этого или не хочешь.

Дверь с грохотом опрокинулась, и в комнату ворвались люди. Несмотря на боль, Чижова охватил восторг. Он понял, что неведомым силам не удалось его уничтожить, и он будет жить дальше. А угрозы – что же, теперь он приложит все силы, чтобы отвести эти угрозы. Он найдет способ.

Кто-то попытался зажечь свет. Кто-то кинулся прямо к извивающемуся на кровати Чижову. Кто-то, наоборот, быстро разобравшись в ситуации, бросился к Владимиру. Но тот вдруг поднял руку, и в комнате прогремел выстрел. Один человек упал, все прочие отшатнулись и застыли на месте. Владимир выстрелил еще раз, выбил раму в окне и бесшумно, как привидение, выпрыгнул в окно.

Не прошла и минута, а где-то позади дома взревел мотор снегохода. В затуманенном мозгу Чижова мелькнула мысль о том, что Владимир приготовился к своему преступлению гораздо тщательнее, чем это можно было себе представить. Ну что же, у него было время, чтобы продумать план действий. О том, куда они поедут с Чижовым, и что их ждет на месте, было известно за неделю. Для сообразительного человека этого времени достаточно.

В комнату ворвался полковник Рыбин в шелковой пижаме. Свет наконец загорелся. На секунду опешив от увиденного, Рыбин заревел, как медведь, и бросился к беспомощному гостю, едва ли не зубами разрывая на нем веревки.

– Мать твою! Ах, суки! – он поливал направо и налево отборным матом и оглядывался по сторонам безумными глазами. – Что сделали! Ты как, Костя? А это что?! Да тебя всего исполосовали!.. Ах, падлы! Где они? Догнать! Где солдаты? Немедленно сюда начальника караула!

В коридоре уже вовсю топали тяжелые сапоги. Вбежали бойцы в наспех напяленных полушубках. Полковник с ненавистью посмотрел на них и заорал:

– Спите?! Где офицеры?! Всех сюда! Догнать эту гадину! А этих в часть срочно – к доктору!

Кто-то уже поднимал с пола окровавленного Алексея Пьяных. Стиснув зубы, он успокаивающе мотал головой.

– Ерунда! – процедил он. – Задело немного. Сейчас я оклемаюсь...

Он действительно встал и тут же метнулся к хозяину.

– Вы как, Константин Михалыч? Это он? Это Владимир? Ах, гад! Кто мог подумать?

Рыбин сорвал с губ Чижова скотч, схватил его за плечи и впился глазами в его бледное лицо. Чижов застонал.

– Что за Владимир, мать его? – не обращая внимания на причиняемую собеседнику боль, рявкнул полковник. – Это твой, что ли? Чего он хотел? Кто он такой? Ничего, сейчас мои орлы его догонят...

В комнату вбежал один из «орлов», беспомощно развел руками.

– Товарищ полковник, – трагически воскликнул он. – Он через лес рванул на снегоходе. Наверное, к железной дороге. Или на трассу. А у нас все остальные снегоходы не заводятся. Наверное, этот хрен их испортил...

– Всех в ружье! – заорал полковник, вскакивая. – В часть звонить! Общая тревога! Мы его поймаем!

Он опять бросился к измученному Чижову.

– Держись, Костя! Мы этого подонка достанем! Ты мне объясни, кто он такой! Говорить можешь?

– Могу, – через силу ответил Чижов. – Только не знаю я, кто он такой. Он недавно у меня работает. Не знаю.

Но он уже догадывался. Только не знал, стоит ли говорить об этом вслух.

Глава 4

– Ну и куда мы с тобой приехали? – поинтересовался Гуров, когда полковник Крячко остановил свой потрепанный «Мерседес», которым очень гордился, возле мрачного, погруженного в вечерний сумрак корпуса.

Поблизости не горело ни одного огонька. Только в конце улицы ослепительной точкой выделялся укрепленный на высоком бетонном заборе прожектор. Это было как бы компенсацией за темноту во всех прочих уголках квартала. Полного мрака, впрочем, все равно не было, потому что повсюду лежали пласты сухого, сероватого снега. Снегоуборочные машины сюда явно не добирались ни разу за весь сезон.

– Диковатое местечко! – сказал Гуров, неодобрительно качая головой. – Как ты его только нашел, не понимаю! Что это такое вообще?

– Бывший цех по производству каких-то втулок для судовых двигателей, – объяснил Крячко. – Примерно так. Вообще, это совсем не важно, потому что все это производство давно остановлено, а здания подлежат сносу. Говорят, здесь будет большой торговый комплекс, в который вложат деньги голландцы и немцы.

– Это обнадеживает, – насмешливо отозвался Гуров. – Но мы с тобой что здесь забыли? Надеюсь, ты не вложил свои деньги в акции этого призрачного предприятия?

– Нет-нет, не вложил, – посмеиваясь, ответил Крячко. – Я их в другое вкладываю. А здесь у нас с тобой запланирована интересная встреча. Помнишь ведь, что сказал нам напарник Трунина, проводник железнодорожного состава Москва – Хабаровск?

Гуров помнил проводника прекрасно и слова его тоже. Поиски убийцы тренера Смирнова зашли в тупик. Тот оказался слишком расторопным. Возможно, ему везло. Но по свежим следам взять его не удалось, а дальше все остановилось. Гуров проверил связи Смирнова, пытаясь нащупать причины, которые могли бы способствовать его гибели, но ничего не нашел. Жизнь тренера оказалась на редкость бесцветной и небогатой приключениями. Денег больших у него не водилось, явных врагов не имел, с соседями ладил, женщинами не увлекался, большую часть времени проводил на работе. Единственной его слабостью было спиртное, но и тут Смирнов полностью оправдывал свою фамилию. Эксцессов, связанных с пьянством, за Смирновым не числилось. За что было его так жестоко убивать – Гуров не мог себе представить.

Пришлось прислушаться к словам эксперта Митрохина и потревожить в больнице проводника Трунина, хотя сначала Гуров отнесся к предположениям сердитого эксперта с изрядной долей скепсиса. Не такая уж редкость беседочный узел, да и веревка преступниками используется так же часто, как ломик и отмычка. Гурова, пожалуй, больше заинтересовал предполагаемый мотив мщения, который отчетливо просматривался в деле проводника Трунина и смутной тенью едва обозначался в деле, которое вели Гуров с Крячко. И что казалось Гурову самым интересным – непонятно было, за что мстили. Непонятно было Гурову, за что мстили Смирнову, но и проводнику Трунину самому было непонятно, за что мстят ему. Если верить его словам, жизнь его протекала ничуть не веселее, чем у покойного тренера. Разве что дальние поездки отчасти ее скрашивали, но и они давно превратились для Трунина в рутину. Притом человек он был неконфликтный – так он сам говорил о себе, и то же самое подтверждали его коллеги по работе.