Голубиная книга 2 (СИ) - Боброва Ирина

– Эх, – простонал придавленный царь, – опять на горячем жеребце, и опять без седла…

– Да, нелегко тебе с такой женой, – посочувствовал лесной хозяин.

– Ишь, какой негодник, а ты на свою жену смотри, а то тебе щас не легче будет! – Рассердилась Лешачиха.

– Други лесные, слезли б с меня, – попросил Вавила, – потом бы и разбирались меж собой. А то ведь на мне будто два ствола берёзовых али сосновых перекатываются.

Лешачиха на ноги поднялась, высоченная, кряжистая, руки что коряги, пальцы сухими сучьями в стороны торчат. Лешего с царя сдёрнула, да как зарычит:

– Чего добром разбрасываешься? Колечко волшебное продул, негодник! Вот как с молодости шельмой был, так шельмой и остался: споришь, когда не надобно и с кем ни поподя!

– А да что это с кем ни попадя? Очень даже с кем попадя: я ж с царём спорю! – заоправдывался проштрафившийся Леший.

– Про то и говорю – и ты шельма, и царь твой шельма!

Леший, видя, что жена не в духе, спорить с ней не стал, быстро подобрал перстенёк, сунул его царю и дал дёру в лес. Лесная хозяйка за ним понеслась, скрипя руками–ногами, покачивая огромной, поросшей мхом, головой.

– Стой! А нитки мотать, бездельник?! – кричала она вслед улепётывающему супругу.

– Мне нервы дороже! А нитки не нервы, подождут, – огрызался Леший, но ходу не сбавлял. Треск в лесу стоял, шум, зверьё, что помельче с дороги лесных хозяев разбегалось, да и крупные звери спешили в сторону отойти.

– Эх, вот если Леший прав? Если у меня ещё дочка народится? – Пробормотал Вавила, поднявшись на ноги и стряхивая с рубахи древесный сор и налипшие травинки. – Нет, так–то я её любить буду, и с рук не спущу, и глаз с неё тоже не спущу, и конечно совсем забалую. Но кому корону царскую передам, ежели Род мне наследника не пошлёт? Вот старшие царевны уж сколько годов в замужестве процветают, а наследника ни женского, ни мужеского полу ни одна не подарила…

Так, рассуждая вслух, добрался царь до капища. Остановился у подножия небольшого холма, долгим, задумчивым взглядом окинул деревянных истуканов. Тёмные, вытесанные из дерева, будто в душу смотрели, будто вопрошали: «Зачем пришёл к нам, человече?» В центре капища, на самой вершине холма, ясеневая фигура Хорста Солнцеликого расположилась. Немного ниже, справа, Перун, сработанный из дуба. А ещё ниже, по левую руку Хорста, идол Морены, вырезанный из берёзового ствола. Капище окружал частокол – муха сквозь него не пролетит, комар не просочится, и подсмотреть, что внутри делается, уж вовсе немыслимо.

Царь вздохнул. Вот ведь взял волхв, да переделал всё: вместо Сварога Хорста водрузил – дескать, ему сверху виднее; Ярилу Перуном заменил, объяснил, что от Ярилы один блуд да безобразия пьяные; по той же причине убрал он и истукана Услада. Морена, сказал, больше о бренности бытия и о запасах на будущую зиму думать заставляет.

Вавиле не понравились нововведения, но в дела духовные царь принципиально не лез, и боярам не позволял. Сказал: «Богам – богово, вот пусть они сами меж собой и разбираются!» Волхву то же самое сказал, когда тот жаловаться пришёл, что в Городище у каждого в доме стоят идолы и Сварога, и Лады–матери, и Рода Великого. Требовал у царя народ к порядку призвать, чтобы в вопросах религии единство восстановить. Выслушал его тогда царь–батюшка и молвил: «Я человек светский, и Хорста Светлого уважаю, и всех других богов чту, никого не обижаю, но с религиозными вопросами ты уж, брат, сам разбирайся». С тех пор образовалось молчаливое противостояние меж волхвом и людом лукоморским. А на царя, благодаря его государственному уму и дипломатичности, волхв обиды не держал, и всегда радовался его приходу.

Назвали волхва именем пышным, благозвучным, а сам–то он мужичонка невзрачный, серенький, бородка жиденькая, да на один глаз кривоват – не сильно, люди не шарахались, но ребятишки за спиной порой рожи корчили. Жил, как и полагается духовной особе, скромно. Выкопал себе землянку неподалёку от капища. Вавила сразу туда и свернул. Подошёл, стукнул в дверь раз, другой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Яросвет! Яросвет, выдь на минутку, вопрос есть! – Крикнул царь, прислушиваясь: тишина, ни звука.

– Яросвет, найду ведь всё равно! – Не дождавшись ответа, толкнул дверь, нагнулся, внутрь протиснулся.

Помещение маленькое, спрятаться негде. На полу постель в рулон свёрнута, стол да сундук вместо стула. Вавила крышку поднял, тряпки сдёрнул – нет волхва.

– Смотри–кась, а в позапрошлый раз здесь схоронился, – хмыкнул Вавила, рассматривая содержимое.

Постоял, подумал, потом достал из сундука маленький лук, колчан со стрелами, меч потешный, деревянный, и фигурку лошади. Грамоту берестяную в руках повертел, но вспомнил, как перед рождением первых трёх дочерей гадание ему сына премудрого обещало, а родилась дочь – Василиса. Шило, пилу и топор не стал брать по той же причине: много лет назад, когда первая жена родить готовилась, камешек гадальный к шилу и топору покатился, и царь порадовался – сын будет мастеровитым, к труду всегда готовым. Сбылось гадание, только мастеровитой вторая дочь оказалась, Марья Искусница. А уж на иглы да нитки и вовсе не глянул, помня, как тот раз камень гадальный иголки поломал, да нитки сбил в кучу. Тогда гадальщик царя ободрил: «Вот, царь–батюшка, видишь, какая неприязнь у твоего сына будет к женским занятиям?» А вышло что? Неприязнь к рукоделию у младшенькой дочки, да такая стойкая, все просто диву давались! Как ни пытались мамки да няньки Еленушку научить шитью и вышиванию, одна реакция на уроки труда у царевны: натуральная истерика!..

– Яросвет! Вылазь, где б ни прятался, потому как от меня прятаться себе дороже будет! – Прокричал Вавила, выйдя на воздух. – Ох, ты б хоть проветривал, пошто живёшь в такой вони? А?! – Помолчал, прислушался, но опять реакции не дождался.

– Да нет его тут, – проворчал царь.

Вздохнул всей грудью, после затхлой землянки приходя в себя. Огляделся. Вот берёзка, а возле неё колодец, кованой крышкой прикрыт, над ним – журавль, верёвка с ведром на ветру болтаются.

– Ну, он, конечно, заморыш, но в ведро не влезет… – Сказал Вавила, сдвигая корону на затылок.

Но все равно решил проверить, прошёл он к колодцу, крышку отодвинул, заглянул.

– Яросвет!.. Вылезай, волхв, царь пришёл!

Тишина, темнота, даже вода не булькнула, как в прошлый раз, когда служитель культа подышать вынырнул.

– Да где ж он?! – Воскликнул будущий отец и с раздражением ударил кулаком по берёзке.

Тут же ветки затрещали, и маленький, завёрнутый в серую хламиду волхв, сверзился вниз, прямо царю на плечи.

– Вот ведь незадача, да что ж на меня сегодня с деревьев всякая дрянь валится? Или Леший за проигрыш мстит? – Стащил седока с плеч, на ноги поставил.

– Я не дрянь, – оскорбился Яросвет, бородой вытирая кровь с ободранного ветками лица. – И уж тем более оскорбительно называть приближённого к богам заморышем! Тот, кто постоянно с богами общается, тоже просветлённым становится, и получает приближение к святости! – Он ручонки на груди сложил, голову задрал и с прищуром посмотрел на визитёра.

– Да вот я тоже о просветлении… Вот смотрю, и мнится мне, волхв, будто сияние у тебя на лице потускнело, да свет поугас? – спросил Вавила, игнорируя неодобрительно поджатые губы Яросвета. – Может, синяк–то подновить? Али другой под правый глаз засветить, что просветлялось лучше? – Нахмурился царь, напомнив волхву о прошлой встрече. Тот машинально потёр синяк под левым глазом, потрогал недавно зажившее ухо, после прошлого гадания царю торчавшее неделю лопухом, и… дал дёру!

– Да что ж я за тобой бегать буду? – возмутился царь, подставив Яросвету подножку. Но тот шустёр был, упав, тут же вскочил и кинулся прочь от настырного клиента.

– Доколе мы в кошки мышки играть будем, словно дети неразумные? – Пытался усовестить волхва царь, гоняясь за ним вокруг колодца.

– А хоть и в кошки–мышки, а всё одно требую прекратить издевательства над моей просветлённой персоной! – Крикнул в ответ Яросвет. Наконец, Вавила ухватил гадальщика за край рубахи, но, изловчившись, волхв вывернулся и кошкой взлетел на колодезный журавль.