НЕ/ДРУГ - Татьяна Труфанова

Уже все понимая, Альбина вползла в комнату кастинга.

– Глеб – помощник режиссера, – сказала невозмутимая Углова. – У него, конечно, есть вес… Но я вас все равно запишу. Готовы?

И снова зажегся на камере красный глазок, Аля глубоко вдохнула – и нырнула в роль, как в глубокую воду. Она спорила, гневно спрашивала, вспыхивала, обижалась, просила – а напротив вставала туманная фигура кого-то, любимого незнакомца.

Для сотни актрис прослушивание – пшик и тьфу, а для сто первой – бархатная ступенька к роли.

Кажется, только что Аля закончила сцену, стояла, затаив дыхание, сцепив за спиной руки в замок, пока с нее, как слои краски, слезали чужие чувства – и вот уже дымчато-серая комнатка сменилась чернотой необъятного павильона, потолок взмыл вверх, вспыхнули тревожные луны софитов. Только что она была в четырех углах втроем с Угловой и оператором – на секунду смежила веки – и вокруг с полсотни человек, шорохи, стуки, треск и звяк, и гул разговоров, и перекрывающий этот гул голос второго режиссера: «Пе-ереставляем све-ет!» Стройная, правильная, греющая душу суета киносъемок. И в центре ее – Альбина Свирская с дурацкой улыбкой, обрадованная, притоптывает, смотрит, глазами лупает.

– Ты протирку для линз привезла? – рядом остановился Володька, щетинистый администратор. – Отлично. Будь другом, сбегай к реквизиторам за стреляными гильзами.

Аля кивнула и отправилась по адресу. Она же младший помощник за все, отчего ж не сбегать.

Дело в том, что Углова сказала: «Мы вам позвоним». Как говорили и все остальные в последние три месяца. Мы вам позвоним. Никто, ни один из них не позвонил. В этот раз был особый случай: не ролька на три слова в рекламе, не какая-нибудь эпизодическая продавщица или школьница, а большая, полноценная роль – судя по сцене, которую играла Аля, судя по вниманию к ней Наф-Нафа. Тут было что играть – и Альбина вывела на сцену весь свой оркестр реакций: нежно касалась струн, била в литавры, поднимала жалобную флейту, переходила в секунду от изумления к гневу, от стыда – к мольбе. Она знала, что взъерошенная была впечатлена, видела это по ее прищурившимся глазам. Аля ждала, что Углова скажет: «Вы, только вы!» А та опустила взгляд, покивала своим мыслям, пожевала губу и – ровным голосом – сказала: «Мы позвоним».

Что ни делай, хоть до луны допрыгни, Алины шансы не менялись.

Выйдя с кастинга, она обнаружила себя все там же, на Мосфильме. И вспомнила, что совсем рядом снимает кино продюсерша Жукова и прочие счастливцы, каждый при деле… Так неужели она сейчас поедет домой, в съемную комнату? И завтра – ее смена в кафе, тарелки, объедки, и послезавтра, и смена тянется, как резиновый клей, и так будет каждый день, каждый вечер, а телефон молчит в сумке, тяжелея с каждым днем, прирастая свинцовым молчанием. Уйти с Мосфильма – туда?

Ноги сами привели Свирскую в третий павильон, где она недавно играла в массовке. Она нашла белесого продюсера и пристала к нему насчет работы. Ей повезло – им нужен был еще один помощник на площадке. Пусть конец съемок близко, работа всего на пять дней, зарплата как на булавки – Аля тут же позвонила в свою кафешку, уволилась и осталась на съемках.

С утра снимали сцену перестрелки в операционной. Звезду фильма Свирская узнала сразу: Уланов, ныне телеведущий, а в прошлом – чемпион боев без правил и чего-то еще подобного. Уланов выглядел как советский рабочий с плаката: честное простое лицо, косая челка, гранитные мышцы; только все пошире, будто плакат растянули.

В два часа дня звезда и другие актеры покинули фанерную декорацию, оставив после себя россыпь гильз, ошметки бинтов и пунктиром простреленную кровавую простыню, свисавшую с каталки. В черноте павильона уже витал запах харчо и жареных котлет – в углу расставили свои кастрюли кормильцы всей съемочной братии. Обед!

Скоренько проглотив первое и второе, Аля вышла подышать воздухом.

Октябрьский ветер свистел по дорожкам Мосфильма. Беспокойный ветер насвистывал в ухо: «Ш-што ты будешшь делать, когда кончатся съемки?»

Свирская достала мобильник. Всё ярославские номера. Теперь она по ним звонила редко, потому что ведь дорого.

– Але, Верка!

– Э-эй, привет! – зазвучал обрадованный голос. – Ты как там?

– Офигенски! Работаю в кино, уже пятый час пошел.

– Иди ты! Кого играешь?

– Никого. Я девочкой на побегушках пошла. Знаешь, мало ли… Буду крутиться в нужном месте, вдруг представится случай? Перезнакомилюсь тут со всеми, вдруг режиссер на меня внимание обратит или найду…

– Алька, я убегаю! – перебила подруга. – У меня сейчас пара начнется, – она, в отличие от Али, поступила в педагогический. – Потом репетиция, мы «Белую гвардию» ставим, ну, ты понимаешь, раньше ночи не освобожусь. Я тебе перезвоню завтра!

Бряк. Конец разговора по душам.

Киногород звал на прогулку. Указатель на перекрестке ощетинился ярко-синими флажками: налево пойдешь, оружейный цех найдешь, направо пойдешь, актерский отдел найдешь, прямо пойдешь… На линии Алиного взгляда вдалеке затормозил черный джип. Из просторной машины вылезла знакомая – та высокая продюсерша, Жукова, и поспешила в Алину сторону.

– Рома! – окликала она.

Мужчина в светлом плаще, только что миновавший указатель и Алю, приостановился, а затем пошел навстречу Жуковой. Он был в фетровой шляпе и высоко поднял воротник плаща, защищаясь от ветра, так что Аля не видела его лица. Но когда они встретились с продюсершей, прохожий – ну прямо джентльмен – приподнял шляпу… Руманов!

Тот самый Роман Руманов, чье фото она скачала себе в мобильный, чтобы поглядывать время от времени. Актер, звезда первой величины, красавец.

Рядом с Жуковой он оказался гораздо меньше ростом, чем представлялось Але по фильмам: даже в шляпе – по лоб продюсерше. Но разве могло это умалить его?

Весной была неделя – незадолго до премьеры «Ромео и Джульетты», после разрыва с бойфрендом – когда Аля смотрела фильмы Руманова по две штуки в день. Саша, первая любовь, приревновал ее к театру и к Ромео и бросил ее. А Руманов был рядом. Любовник и остроумец, интеллектуал и боец, танцор, аристократ, отверженный, сыщик – менявшийся от фильма к фильму Роман не мог наскучить. Стоило вставить диск в плеер, нажать на пульт, перемотать на нужное место – и Руманов обнимал (почти Альбину) и шептал нужные слова. Тыц! Вот он – любимый по требованию.

А сейчас Руманов во плоти стоял всего в тридцати шагах от Али, разговаривая с Жуковой. Словно нарочно раздвинулись облака и метнули язык золотистого света на великолепного Романа, а заодно уж и великаншу-продюсершу, а заодно уж и Свирскую. Профиль Руманова четко вырисовывался на фоне багряно-желтого клена. Он рассмеялся над чем-то, а затем вдруг затанцевал – пустились в пляс руки, плечи, бедра. Всего несколько па, ча-ча-ча или самба. Ветер донес до Али смех продюсерши. Она приобняла звезду за плечо, другой рукой месила воздух, нечто доказывая Роману. Он неопределенно покачал головой, затем медленно улыбнулся – и в его улыбке было обаяние полубога, благосклонно и устало принимающего всеобщую любовь.

Еще несколько мгновений – и они разошлись. Аля, затаившаяся за синим указателем, не отрывала глаз от фигуры в плаще. Он удалялся, не оборачиваясь. Свирская, не думая, зачем, зашагала за ним.

Руманов скрылся за углом трехэтажного кирпичного здания. Аля побежала. Хлопнула входная дверь, за которой исчез край бежевого плаща. Аля влетела внутрь. В конце немочно-голубого коридора мелькнула спина звезды. Руманов скрылся за некоей дверью. «Павильон №…» – гласила табличка. Аля, подождав немного, чтоб успокоиться, приоткрыла дверь – ничего не увидела, кроме темноты – и тогда уже, как воришка в форточку, скользнула внутрь.

Из темного предбанника она попала в павильон, в центре которого помещалось пол-квартиры из советских 70-х. Точно такая же коричневая полированная стенка с книгами и сервизами стояла у нее дома, приобретенная дедушкой и бабушкой в те туманные времена, когда Али еще не было на свете, а ее мама носила косички и пионерский галстук. Двое реквизиторов кружили у накрытого скатертью стола, расставляя хрустальные салатники с майонезными горками и шампанское, осветитель со скрежетом двигал большую лампу на треноге, и прочие топтались вокруг декорации. А Руманов как в воду канул.

– Девушка, а вы кто? – раздался недружелюбный голос.

Рядом стояла молодая блондинка в черных очках и смотрела на Свирскую взглядом школьной завучихи (а подобные взгляды успели Але поднадоесть за десять лет).

Альбина состроила умильную улыбочку, лицо ее округлилось, и голосом дамы бальзаковского возраста она сказала:

– Я тетушка Чарли из Бразилии, где в лесах живет много-много диких обезьян!

– Отлично. А к кому вы пришли, по какому делу? – вопрошала твердокаменная блондинка.