Рейтинговые книги
Читем онлайн Озеро Сариклен - Зинаида Миркина

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 13

– Хочу, – говорю, – приходи. Я завтра днем свободна. – Анка остановилась..

– Ну, вот и пришел… С бутылкой. Правда, еще не пьяный. Мы поцеловались, как всегда при встрече. Вдруг чувствую, он иначе целоваться хочет – верить не могу. «Что ты, – говорю, – с ума сошел?» – «Почему, – говорит, – сошел? Ты что, только сумасшедшим можешь нравиться? А может, – говорит, – я тебя давно люблю? Могла бы ты для меня бросить Сергея?»

Представляете? «Да с чего ж ты взял, что я от Сергея могу уйти?» – говорю ему. А он отвечает: «Все от всех могут уйти. А от Сергея и подавно. Не стоит тебя Сергей». Ну, это я знаю – его давнее к Сергею. Тут он дурак-дураком. Даже когда был умный, здесь был дурак. Никак не мог понять, что я в Сереже нашла.

Ну, я стала его урезонивать. Ты, мол, выпил лишнее. «В рот еще, – говорит, – не брал. Вчера размахнулась, хотела человека спасать, а теперь – в сторонку? Подыхай, собака?» Ольга Алексеевна, чувствую я, что он и вправду может на себя руки наложить.

Это видно было, только не из-за меня, конечно… Я тут ни при чем. Но что ж мне делать было? И вдруг я так разозлилась – и закричала: «Эгоист ты, гад! Сам всех губишь, а тебя спасать надо?! Да почему ж я тебя должна спасать, а Сергея губить? Я его люблю, а не тебя!» – «Правда, – говорит, – его любишь?» – тихо так сказал и вдруг стал похож на себя прежнего. И мне почудилось, что это ему позарез, до смерти надо было испытать, а есть ли на свете любовь, которую нельзя разрушить?.. Я тогда еще больше обозлилась и стала его ругать, уже не помню как. А он говорит: «Погоди, тигле… Ну, забудь все, что я говорил, только съезди со мной разок на озеро Сариклен. Давай посидим там, под теми вязами… А? Мне только этого и надо, а больше ничего не надо. Я бы с матерью поехал. Но ведь не попросишь ее об этом. Дичь ведь. Ну, конечно, и у тебя просить – дичь. А почему? Ты что, не веришь, что я тебе брат?» Понимаете, это после всего, что наговорил? Ну, есть тут здравое что-то? Погибает человек, черт знает до чего дошел. И – жалко его, так жалко!..

Ольга Алексеевна сидела неподвижно, закрыв глаза.

«Ах, какие вязы на озере Сариклен! Какие там вязы!» Вот что вдруг пересекло все ее мысли, остановило их. И так необходимы стали ей эти вязы! Такая вдруг тоска по ним захватила ее душу!.. Вот если бы очутиться сейчас там, все бы и разрешилось. Ей это вдруг стало так ясно!.. Эти склонившиеся над водой вязы, каждый величиной с целый лес… Только бы прильнуть к ним и затихнуть. И появились бы силы на все. И всем на все можно было бы ответить…

– Анка… Аннушка… А ты помнишь вязы на озере Сариклен?

– Да, помню.

– Да вправду помнишь ли?..

* * *

Они сидели за столиком втроем в пустой каморке у институтского слесаря Феди. Сам Федя, еще один работяга и Антон. Антон Николаевич Березин.

Одна бутылка была уже под ногами. Допивали другую.

– Понимаешь, чуть-чуть не зашиб ее палкой, да она убегла, – говорил Федя, показывая свою покусанную собакой руку.

– Убегла, – передразнил Антон, – слава Богу, что убежала. Зашиб… Эх, ты! Зверя чувствовать надо.

– Посмотрел бы я, что ты чувствуешь, когда на тебя собака кидается…

– Зверя я чувствую, – спокойно сказал Антон, – зверя я понимаю. В звере всегда что-то дрожит. Какой бы бесстрашный зверь ни был, а в нем есть жилка, которая дрожит. И во мне есть. И я эту его жилку своей такой же чувствую. Братки, понимаешь?

Антон помолчал, задумался.

– Тут между нами что-то протянуто. Ниточка такая. Дрожит вот тут, – он притронулся к груди. – А вот в дереве – нет, нет такой жилки. В дереве ничего не дрожит, – сказал он точно самому себе, не глядя на собеседника. Но собеседник очень удивился.

– Вот тебе на! Это дерево-то не дрожит?! Да как ветер дунет, оно все и запляшет.

Антон сморщился.

– Не запляшет. Выбирай выражения. Дерево не пляшет, а трепещет. И вообще… – он снова помолчал, потом поднял голову и сказал с тоской – И вообще, что ты понимаешь в дереве?

– А чего тут понимать? Это же просто видно, как дерево дрожит. Чудной ты…

– Чего тут понимать?.. Видно… Ничего тебе не видно. Надо еще уметь видеть. Ну, дрожит на ветру, ну и что? Это же не о том. Оно ж, дерево, не само по себе. Думаешь, увидел дерево и все? Ты ж только кончик один увидел. У дерева – большой круг. Где-то на звезде что-то начнется, а на дереве кончится. У зверя не так. Зверь этот большой круг только смутно чует. Он сам живет в малом кругу. Живет в малом, а от большого дрожит. А дерево в большом кругу живет. Потому и не дрожит. Ему за себя не страшно. Страха в нем нет, понимаешь? Нет – страха!

– Понятия нет, потому и страха нет. Дерево ничего не понимает, чего ж ему бояться?

– Это дерево не понимает? Эх ты, Бернар!

– Кто? Кто?

– Достоевского читал? «Братья Карамазовы»?

– Ну, предположим, не читал.

– И предполагать нечего. Сразу видно, что не читал.

– Ну и что? А кто такой твой Бернар?

– Бернар – это тот, кто не читал Достоевского.

Собутыльник развел руками: – Где уж нам, дуракам…

Зачем ругаться, Тоша?

– Бернар – это тот, кто считает, что дерево ничего не понимает. – Он помолчал. – Потом взглянул соседу в глаза:

– Это ты сам ничего не понимаешь. Ты соловьев когда-нибудь слушал?

– Ну, слушал, – улыбнулся Федя.

– Ты думаешь, почему соловей так заливается? Потому что дерево рядом. Потому что оно слушает и понимает. Потому что соловей знает про это.

Антон вдруг откинулся на спинку стула, слегка запрокинул голову и улыбнулся. Почти одними глазами. Очень стройный, подтянутый, с большой шевелюрой и прекрасно вылепленным, мужественным и одновременно детски-открытым лицом. Он как-то совершенно забыл про эту каморку. Точно стены раздвинулись, не стало ни грязных окон, ни потолка над головой… Улыбка, начавшись с одних глаз, осветила все лицо, забрала в себя все невидимое пространство, и вдруг раздалась соловьиная трель. Да какая!

Онемевшие соседи застыли в полном восхищении. Еще минута, и они подхватили бы кто во что горазд – если не соловьем, так дятлом, – все равно всей душой.

Но в глазах у Антона внезапно появилась непереносимая тоска… Волосы свесились на лоб, руки легли на стол, голова упала на руки. Плечи его затряслись. Он беззвучно плакал.

* * *

– Ну вот, я и пришел, мать. Как обещал. Сами звали… – сказал он с порога с робким полувопросом.

Ольга Алексеевна посмотрела на него в упор мимо всех слов. Он не отвел глаз. Разделся. Вошел. Нет, не пьяный. Но и не трезвый. Вдруг увидел Олесину куклу, вздрогнул, как от удара. Опустил глаза.

– Наверное, совсем уже не помнит меня…

– Да что ты, так быстро не забывают.

– Для нее-то уже столько прошло!.. Выросла сильно? – слова шли тяжело, говорил глухо.

– Если позвонишь перед приходом в следующий раз, я тебе ее приведу сюда.

Лицо его осветилось на миг и тотчас погасло. И еще больше нахмурилось.

– Не надо, – процедил он сквозь зубы. И добавил тихо, после затянувшегося молчания, – Это Вы знаете, что детям говорить надо. А я не знаю.

– Она пока что не слишком много разговаривает, – так же тихо сказала Ольга Алексеевна.

– Скоро заговорит… И тогда уж мне надо будет учиться разговаривать. Я ведь не умею. Вовсе не умею… И не научусь, наверное, – добавил он, чуть погодя. – Я плохой ученик. И то, что Вы говорите, никак не усвою.

– А что я говорю?

– Ну, как что? Вы словесница. Вы детей литературе учите. А значит и жизни. Ведь литература про жизнь. Правда? Все писатели как-то знают, что сказать про жизнь и про любовь. И говорят, говорят… Ну, а я не знаю. И что ребенку говорить – не знаю.

Он вдруг улыбнулся своей грустной обаятельной улыбкой, развел руками и прочитал:

Я вас любил, любовь еще, быть может,В душе моей угасла не совсем.Но пусть она вас больше не тревожит,Я не хочу печалить вас ничем…

Не хочет печалить… Ну, а как он Вяземскому – ему, кажется? – описывал девку, которую «по неосторожности обрюхатил», Вы про это рассказываете? Как просил, если мальчик будет, дать ему образование, а если девчонка, так пусть останется крепостной, как мать. Да только ли это было у нашего Пророка? У нашего русского бога…

А Тютчев? «Не верь, не верь поэту, дева…». А кому же верить? Ведь «твоей святыни не нарушит поэта чистая рука»… Ну да, святыня, совесть… Только одна Цветаева и была честна до конца и написала «Искусство при свете совести». И вышло у нее, что этого света искусство не выдерживает. А душа выдерживает? А?..

Господи, с какой тоской он посмотрел на нее!..

– «Не люблю любви, вернее, всего того, что она со мной делает»[3],

– вот это честность. – «Не люблю того, что со мной любовь делает»,

– это мне, что ли, дочке сказать? Если быть честным…

Если только быть им. Так ведь нет же, мне так хочется ей сказать про любовь что-то другое: «Чудное мгновенье…», «святыня красоты». А Цветаева говорит: «мы – сестры в великой низости любви»… Вот и все.

Все другие лгут. Она одна честна. Но нам эта честность не по плечу. Мы измажемся в грязи по уши и тут же твердим о святыне. Это для нас очень удобная позиция, чтобы говорить о святыне. Для всех. И для Вашего любимого Достоевского тоже… Даже особенно.

1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 13
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Озеро Сариклен - Зинаида Миркина бесплатно.
Похожие на Озеро Сариклен - Зинаида Миркина книги

Оставить комментарий