Озеро Сариклен - Зинаида Миркина

Антон вдруг поежился. Точно от холода. Один раз с ним такое было, и страха никакого не было – одно сплошное счастье. Но это было только один раз. Он как будто бы сам сошел на нет. И от этого сразу стал всем на свете. Все было, а его не было. То есть он был всем.

Но это было только один раз, а больше не повторялось. И с тех пор он что-то знал, знал какую-то черту, к которой подходить боялся. Один на один с ЭТИМ, с НИЧЕМ – это трудно. Легче, если с удочкой, даже если не надета наживка, или с книжкой, даже если ее почти не читаешь. Все-таки еще что-то… Все-таки между тобой и ЭТИМ что-то есть.

«А ведь Катя, наверное, ищет, беспокоится», – вспомнил он вдруг, забеспокоился сам, быстро поднялся и пошел назад.

Около самого пансионата тоже стоял гигантский вяз. Антон на минуту остановился около него, прислонился лбом к коре и вдруг увидел Катю. Ну, конечно, она искала, конечно, беспокоилась. Он виновато улыбнулся и шагнул ей навстречу.

* * *

«Мамочка, мы отдыхаем прекрасно. Места удивительные. Условия – тоже. Антон, правда, для чего-то ловит бедную рыбу, которую совершенно не на чем и незачем жарить, а я… – она задумалась, отложила письмо. – А я… Мамочка, ты мне столько говорила об этом озере, я столько ждала от него, что, наверное, теперь оно, бедное, не знает, как мне угодить… Оно прекрасно, конечно, но то, что я представляла по твоим рассказам!..»

Катя еще раз отложила письмо, а потом порвала его на кусочки и расплакалась. Антон спит. У него никаких разочарований – все великолепно. Катя почувствовала раздражение на мужа. Захотелось вдруг растолкать его, окликнуть… Но нет, пусть спит. Она всхлипнула и стала раздеваться. Погасила лампу – и вдруг увидела в темноте открытые глаза Антона. Оказывается, он и не спал вовсе, а так только – прикрыл глаза и ждал ее. Привлек к себе. Нежно, тихо, почти как когда-то. И она от этого вдруг снова расплакалась.

– Ну, чего ты, Катенок? Ну, чего?

* * *

Антон был богатырь, который все еще не совершил своего главного подвига. А не главный – совершил? Может быть, просто богатырь без богатырских дел?.. Она задумалась.

Все от него чего-то ждут. И он считает это вполне естественным. И то, что он не оправдывает ожиданий, тоже естественно. Вот эта поразительная естественность и есть, может быть, главное в нем. Кажется, что ему ничего не стоит сдвинуть гору; но это настолько просто, что не стоит и торопиться. А может быть, и вообще не стоит этого делать?

И чего она от него хочет? Неужели он недостаточно хорош такой, какой есть?

А все-таки надо бы, чтобы он эту гору сдвинул – думает она и засыпает. И он приснился ей таким, каким был тогда, шесть лет назад, когда они впервые поцеловались и когда он был так хорош, что вынести это было невозможно.

Они где-то вместе, в каком-то саду или лесу. И вдруг Антон пропал. Она очень испугалась; стала искать его и нашла, – только серого, мрачного, до того страшного, что не понимала, что было лучше – найти его такого или не находить совсем. «Антон! Антон!» – стала кричать она и – проснулась. Он проснулся тоже. Он был рядом, тут же, но… Она вдруг ясно поняла, что что-то прошло в их жизни, что-то прошло, почти не начавшись – и надо затыкать какую-то никому не видимую, но явную брешь.

Как затыкать? Чем?

– Антон, я… ребенка хочу, – сказала она неожиданно для себя самой.

Она все время откладывала это. То диплом, то диссертация. Его защита, потом ее. А ей ведь уже тридцать два. Антон хотел ребенка давно. Очень хотел, но смирился. И вот наконец она сама…

… В ней что-то оттаяло; она мягко улыбнулась в темноте. Почему она утром сравнила Антона с котом? Совсем никогда он не был похож на кота. Вот на большого лохматого пса – да. Притом породистого. Она запустила пальцы в шевелюру Антона и почувствовала, что очень хочет, чтобы ребенок был похож на него. «Тошенька, милый»… Ах, если бы можно было отгородиться от чего-то непомерного, которое все время подступает к ней здесь, на этом озере. Что ему от нее надо?

Ей захотелось, чтобы Антон защитил ее. Хороший, верный Антон. В сущности, она счастливейшая из женщин, и… кончено, и – все. Остальное не имеет значения.

Они рано встали. Утро опять прекрасное, но… она рада, что прошел еще один день. Стыдно признаться, но – хочется домой… И хорошо, что они получили свою квартиру, и будут жить теперь отдельно от матери. Как она в детстве любила мать! Да она и сейчас любит ее. И с Антоном у матери такая любовь! Дальше некуда. Он сирота. Из крестьян. И по своей крестьянской привычке, что ли, или по сиротству своему, но так и зовет ее мать – мамой. И с чувством зовет. Держится за это, как за особое право. И все-таки это хорошо, что они с матерью живут теперь отдельно. Это хорошо…

* * *

Ну, наконец-то они дома. Да, да, она в восторге от озера, они великолепно отдохнули. Так она всем говорит, но она-то знает… И зачем эти проницательные глаза матери? Неужели она не может куда-нибудь спрятать свои глаза?..

– Так тебя разочаровало озеро Сариклен, моя девочка?

– Ах, мама, попробуй не разочароваться после твоих рассказов!

– Да все мои рассказы по сравнению с одним уголком Сариклена – ничто.

– Это тебе так кажется. Но не человеку, который вырос на твоих рассказах. Ну вот, ты уже и огорчилась. А это, в сущности, комплимент тебе. Ну, чего ты так горько усмехаешься? Хотела бы я быть такой рассказчицей, как ты.

– Рассказчица, которая уводит от того, о чем рассказывает… Ну, нет. Это не талант… Я хотела бы подвести тебя к озеру, да так, чтобы ты забыла и про мой рассказ, и про меня, и про себя саму. И осталось бы одно озеро: озеро и вязы, и ничего бы больше не было.

Катя вздрогнула:

– Ты бы этого хотела?

– Да, очень. Это было бы чудо.

– Чудо… Чудес не бывает. Есть только оптические фокусы и реальность… По твоим рассказам я представляла себе, что мир – это сплошное чудо. Вот и выросла восторженной дурой и жду чуда, которого нет.

– Нет?.. Неужели совсем нет?

Катя молчала.

– Если чуда нет, тогда и деревьев нет, тогда… ничего тогда нет. И нас тогда нет, – сказала мать.

Катя вскинулась, хотела что-то сказать, но потом передумала.

– Знаешь, – продолжала мать, – однажды я встретила возле нашей дачи мальчика лет трех. Видно, они только что переехали из города. Я этой встречи, кажется, никогда не забуду. Он бросился ко мне и закричал: «Тетя – елочка!!!» Перед нами была елочка, самая обыкновенная, только свежая, с почками. Но для мальчика это было Чудо. А потом, недели через две, я его снова встретила. Это был уже совсем другой, совершенно обыкновенный мальчик. У меня сердце упало, но я сказала: «Боря, елочка!» А он поднял на меня скучающие глаза и сказал: «Ну и что? Я ее уже видел».

– Ну, и что же ты хочешь этим сказать?

– Ничего. Никто ему ни про какое чудо раньше не рассказывал. Сам увидел. Сам и перестал видеть.

– Ах, мама… Ну да, не рассказывал. В нас всех, наверное, заложено это идиотское ожидание чуда. Но растравлять его не надо. Ведь оно обманет. Через две недели или через два года, или через шесть лет, но все равно обманет…

В голосе Кати прозвучала такая тоска! А через минуту казалось, что ничего и не было. Никакой тоски. Собранная, красивая женщина стоит и спокойно говорит:

– На чуде ничего не построишь, мама. Другое нужно.

«Что, что другое?» – хочет спросить мать и не может.

Что же это другое? – думает она ночью, глядя в потолок.

«Другое нужно». Где она уже слышала эти слова? Ах да, вспомнила. Это сказал ей директор после того, как побывал на ее уроке в девятом классе, когда она рассказывала о Раскольникове и Соне Мармеладовой. Он вызвал ее тогда в кабинет и долго обтекаемо говорил что-то. Было непонятно, понравился ему урок или нет. И вот, под конец он сказал: «Вы поэт, Ольга Алексеевна, но другое нужно».

А ведь это был умный директор. Он теперь давно уже работает в педагогической академии. И уроки ее, в общем-то, он любил. Оказалось даже, что гораздо больше любил, чем показывал. Любил?.. «Вы поэт, Ольга Алексеевна, но… другое нужно». Этого другого она так и не нашла за всю свою жизнь. Была тем, чем была… И ничего другого не было.

* * *

– Анка! О, Господи! Как я тебе рада!

– Правда? Ольга Алексеевна, ничего, что я так, без звонка ворвалась? Я на минуточку. Я только вчера приехала с гастролей. И мне так нужно увидеть вас!

Она стала выкладывать необыкновенно большие и душистые персики, потом поставила в вазу чайную розу величиной с блюдце и вся сияющая зарылась головой в грудь своей бывшей учительницы.

– Ой, наконец-то! Я так соскучилась!..

Анка была ее любимой ученицей. С упоением играла в ее школьном театре, жить без этого не могла. И вот теперь – стала большой актрисой, хотя ничего, решительно ничего в ней не изменилось. Такая же совершенно не уверенная в себе девочка, которая вдруг, в одном порыве могла переубедить всех.

Ольга Алексеевна, сколько мне нужно вам сказать, сколько спросить!.. Я ведь Маргариту играть буду. Вы понимаете, как Вы мне нужны сейчас?! Ольга Алексеевна, родненькая!.. – она разлетелась сказать что-что и вдруг осеклась, увидев осунувшееся после бессонной ночи лицо и запавшие глаза, в которых накипали слезы.