Леонардо да Винчи - Валентин Дитякин

Годы учения Леонардо (1466—1476) были годами расцвета таланта многих славных художников тогдашней Италии. Это были годы борьбы за новое искусство, искусство, тесно связанное с жизнью и ставящее своей задачей изображать ее такой, какова она есть на самом деле. Господствовавшее до того в течение многих веков искусство средневековья отживало свой век. Оно было порождено религией, католической церковью, которая видела в нем лишь средство утверждения своей власти над людьми. Церковь стремилась подчинить себе людей, а для этого надо было отвлечь их от земной жизни и обратить к небу. В искусстве поэтому вместо воспроизведения чувств и переживаний обыкновенных людей были лишь изображения Иисуса, богородицы, ангелов, мучеников в виде каких-то бесплотных существ. Католическая церковь запрещала художникам обращаться к жизни. Все, что выходило за пределы учения церкви, считалось «грехом». «Грехом» было даже изображение природы, так как это отвлекало человека от религии. Художник должен был изображать молящихся святых, сцены из священного писания — из евангелия и библии. Беспрекословное подчинение всему, чему учила церковь, было нужно потому, что этим поддерживался весь средневековый строй. Господство феодалов в течение многих веков держалось не только силой палки, кнута и меча рыцаря-дворянина, но и силой католической церкви, которая сама была крупнейшим феодалом. Церковники и феодалы хорошо понимали,

Леонардо да Винчи. Воин в шлеме. Рисунок.

что если люди будут меньше верить в бога или не верить совсем, то их власти придет конец.

Но пробуждающийся после многовековой спячки народ требовал другого. Во многих странах Европы вспыхивали восстания крестьян и городской бедноты против господства феодалов, крупных купцов и банкиров. Борясь за свободу, народ хотел, чтобы наука и искусство отвечали его интересам. Возникли новая народная наука и новое народное искусство.

Но власть прошлого была еще очень велика. Положение борцов за новое искусство и науку осложнялось еще и тем, что заказчиками являлись феодалы и крупные купцы, в руках которых были сосредоточены и власть и средства, необходимые для проведения научных опытов и создания произведений искусства.

Еще в юношеские годы Леонардо пришел к выводу, что нельзя стать настоящим художником, не зная жизни. Ему хотелось рисовать не святых и не рыцарей, а обыкновенных людей, деревья, птиц и животных. Теперь он понимал, почему его детские рисунки были так мало выразительны. У него был талант, об этом говорили все, но не было знаний, без которых один талант ничего не может дать. Он понял, что дело не только в желании и вдохновении, но и в глубоком знании жизни и законов искусства. А можно ли хорошо знать то и другое без науки, без научного познания мира?

Вот на эту тему и происходили горячие споры в мастерской Верроккио. Одни говорили, что талантливый художник и без знаний может написать хорошую картину, другие возражали, что одного таланта недостаточно, надо опираться на науку, знать жизнь, изучать природу, человека и обстановку, в которой он живет.

Леонардо с интересом слушал эти споры, но долгое время не вмешивался в них. У него было обыкновение — сначала хорошо изучить, о чем идет спор, и только после этого высказывать свое мнение.

Он запоминал имена художников, на произведения которых ссылались сторонники старого, шел в церкви, где находились их работы, и внимательно рассматривал их. И что же? Те же призраки вместо людей. Вместо сверкающего синевой неба, зеленеющих деревьев мрачный пейзаж...

«Не то, не то... — говорил он себе. — Да разве это люди? Это какие-то тени... Люди! Вот они! Как их много, и какие они разные! Они говорят, думают, чувствуют, действуют...»

Он бродил по улицам, площадям, внимательно вглядываясь в лица прохожих. Вот старик. Одетый в рубище, с лицом, изборожденным глубокими морщинами, дрожащими от старости руками он отсчитывает печеные каштаны двум веселым мальчишкам.

— Дедушка! Дай еще три штуки! — просит старший. — Тетка Франческа дает на скуди три десятка...

— Вот еще, что выдумал! — ворчит старик. — Хочешь за одно скуди получить целый воз!

Мальчики отходят от старика. Старший вынимает каштан и, подняв его вверх, показывает брату. Мальчик тянется к каштану. Все тело его напряжено, ручонка поднята вверх. Малыш радостно улыбается: он так любит печеные каштаны!

Леонардо смотрит на них не отрываясь.

— Да ведь это они, они! Иисус и Иоанн.

Перед глазами всплывают только что виденные на фреске деревянные фигуры мадонны с Иисусом и Иоанном. Мадонна сидит, устремив ничего не выражающий взор куда-то вдаль. От всей фрески веет тоской.

— Не так, не так надо их изображать! — говорит Леонардо.

Связка бумаги всегда с ним. Он быстро зарисовывает мальчишек. Но как трудно схватить выражение их улыбающихся лиц — лукавое у старшего и полное ожидания у младшего! Лист за листом покрываются рисунками.

Но вот Леонардо хмурится. Рука движется медленнее. Затем он резко захлопывает альбом и засовывает его в карман.

— Нет, это не то, не то. Видно, еще рано я берусь за это. Опять ничего не вышло. Разве это живые дети? Нет! Надо учиться, учиться...

Глубоко задумавшись, Леонардо медленно идет дальше. За спиной он слышит веселый, довольный смех мальчишек.

ЩИТ ДЖУЗЕППЕ

ДНАЖДЫ Леонардо сидел в своей комнате, рассеянно рисуя что-то на лежавшем перед ним листке бумаги.

Неожиданный стук в дверь заставил его вздрогнуть.

«Кто бы это мог быть? — с неудовольствием подумал Леонардо. — Должно быть, это опять Марио».

Леонардо не любил, чтобы ему мешали. Именно поэтому он нередко уходил из мастерской Верроккио и запирался на целые дни в своей комнате. Его ближайшие друзья знали эту привычку и не отваживались нарушать его одиночество.

Громкий стук в дверь повторился.

«Кто же это может быть? — снова с досадой подумал Леонардо, направляясь к двери. — Ну, если это Марио, так я ему задам!»

В комнату стремительно и шумно, как всегда, вошел его отец, сэр Пьеро.

Хотя с тех пор, как он привез во Флоренцию маленького Леонардо, прошло уже добрых восемь лет, сэр Пьеро не только не постарел, но выглядел даже лучше. Теперь он был в полном расцвете сил. Дела его шли отлично, ему удалось стать своего рода юрисконсультом одного богатого монастыря и нотариусом республики — должность очень почетная и довольно доходная. Он снова женился, нанял хороший большой дом и жил

широко и весело. Он по-прежнему любил Леонардо, хотя до сих пор не мог понять его увлечения искусством и относился к этой его страсти снисходительно, надеясь в глубине души, что когда-нибудь Леонардо займется «настоящим делом».

— Здравствуй, мой милый мальчик! — громко воскликнул он. — Надеюсь, ты вполне здоров?

Он с нескрываемым удовольствием оглядел высокую, крепкую фигуру молодого человека.

— Ну, как дела? Рисуешь все? Или больше чертишь? — сказал он, намекая на занятия Леонардо математикой. И, не ожидая ответа, быстро заговорил: — Знаешь, ты мне можешь серьезно помочь. И кстати покажешь на деле, чему ты научился у мессера Верроккио.

Он сел, устроился поудобнее и продолжал своим громким, полным бодрости голосом, который особенно любил в нем Леонардо, не выносивший вялых, бездеятельных людей.

— Ты помнишь старого Джузеппе?

Ну как же было Леонардо не помнить старого Джузеппе, человека, известного не только в Винчи, но и во всей округе. Джузеппе был охотником, отличным знатоком птиц и животных, за многие годы до тонкости изучившим все их повадки, охотником, с которым ходил на охоту даже граф Ка-риньяно. Суровый, нелюдимый, молчаливый, он говорил редко, только по крайней надобности, не признавал никого над собой и умел постоять за себя.

Однако этот молчаливый гигант, обычно не замечавший детей, подружился — да, да, именно вдруг подружился — с Леонардо. Старому охотнику нравилась скромность мальчика, его умение помолчать, его выносливость в длинных переходах, терпеливость в выслеживании зверя...

Они совершали вместе большие походы, уходили на целые дни в горы, где нередко их заставали грозы. Иногда приходилось целый день довольствоваться лишь небольшим куском хлеба, но ни разу Джузеппе не слышал от своего юного спутника ни слова жалобы.

— Джузеппе, батюшка? Ну конечно, хорошо помню, — ответил Леонардо. — Как он? Здоров?

— Что ему сделается, этакому богатырю! Здоров и, как всегда, целые дни в лесу... Так вот, поехал я на прошлой неделе в Винчи поохотиться. Зашел по старой памяти к нему. Пошли, побродили дня три. Не без результата, конечно! Собираюсь ехать домой, а он, смотрю, тащит какую-то круг-

лую штуку и говорит: «Вы, сэр Пьеро, свой человек в городе, так не можете ли вы отдать вот это какому-нибудь живописцу, чтобы он мне нарисовал здесь что-нибудь...» Как отказать Джузеппе? Нельзя! «Охотно, говорю, сделаю».