Леонардо да Винчи - Валентин Дитякин

Стены замка уже сильно обветшали. Груды камней почти засыпали высохший ров, окружавший замок.

В замке было пусто, безлюдно, стояла угрюмая тишина. Граф Кариньяно давно уже переселился во Флоренцию.

Одним из любимых развлечений Леонардо было посещение этого замка.

Однажды он бегом поднимался по крутой, извилистой дороге, ведущей к замку. Запыхавшись, он подходил к пересохшему рву и ступил на давно уже не поднимавшийся подъемный мост.

Его пылкое воображение населяло замок жизнью. Ему казалось, что со скрипом опускается подъемный мост; звеня копытами по каменным плитам двора, выезжают закованные в латы всадники; впереди скачет герольд, оповещая громкими звуками трубы о выезде графа; на верху башни и на стенах стоят часовые, зорко вглядываясь в даль...

Заслышав шаги Леонардо, из сторожки вышел седой как лунь старик. Он был одет в старый, сильно порыжевший камзол и в такие же старые, потерявшие свой прежний цвет штаны. Лицо его было покрыто шрамами. Это был и привратник, и смотритель, и управляющий замком — старый преданный слуга графов Кариньяно — Андреа.

Старик был очень одинок и почти ни с кем не общался. Десятки лет, проведенные на службе у графов Кариньяно, уже давно отдалили его от граждан городка. Он не понимал ни их, ни их интересов, и они не понимали его. Из всех обитателей городка он был близок только с мессером Антонио да Винчи и его внуком.

Он любил Леонардо за его живой ум я любознательность. Пытливость мальчика, внимание, с которым он слушал рассказы старика о прошлом замка, наивная радость, с которой он встречал новое, неизвестное для него, трогали Андреа. Он мог целыми часами бродить с ним по замку, рассказывая мальчику разные истории.

— Здравствуйте, синьор Андреа! Это вам дедушка посылает, — с этими словами Леонардо подал старику фляжку вина. — О чем сегодня будете рассказывать? О графе Манфреде и его походе на неверных или о графине Лукреции?

— Можно и о графе Манфреде, — в раздумье ответил старик.

Потом, как будто вспомнив что-то, сказал:

— Сегодня я покажу тебе то, что ты еще не видел... Мы пойдем с тобой вон туда... в ту башню...

И он повел Леонардо по огромным запыленным залам замка. Углы комнат были густо затянуты паутиной. Полы скрипели под ногами. В разбитые окна врывались порывы ветра, звенели развешанные по стенам доспехи.

На стенах мрачного длинного коридора висели старинные портреты. Они-то больше всего и интересовали Леонардо. Он уже много раз бывал в церкви в Винчи и хорошо знал все фрески, которыми были украшены ее стены. Это были изображения святых. Однообразные, скучные, нарисованные тусклыми красками, они так походили друг на друга, что, казалось, были сделаны одним и тем же художником. Худые, изможденные лица, неестественные позы, раз навсегда застывшее выражение лиц, — все это было так далеко от жизни, которая окружала мальчика!

Каждый раз, отправляясь в замок, Леонардо надеялся найти здесь что-нибудь новое, ранее им не виданное. Именно потому он с такой жадностью и рассматривал эти портреты. Но всегда было одно и то же. Рыцари в латах, на конях и без коней с гордым видом смотрели с полотен. Хотя они и больше отличались друг от друга, чем святые на фресках, но были так же безжизненны. Останавливаясь на минуту перед портретом, старик быстро говорил:

— Граф Лоренцо, сын графа Федериго, прославил себя в боях под Павией. Граф Бартоломео, пал в боях на Кипре...

Леонардо думал:

«Почему они все такие... как бы неживые?..»

И он с волнением спросил старика:

— Скажите, дедушка Андреа, неужели они были все такие... — Он запнулся.

— Какие? — не понял старик.

— Да вот такие... неживые?

— Хо-хо! Они-то были неживые? Да вот этот, — он махнул рукой в сторону портрета, — я-то хорошо его знал. Здоровый, сильный — подковы руками гнул. Пил, ел за четверых. А как начинал смеяться, так в местечке было слышно...

Наконец после долгих блужданий по знакомым для Леонардо залам и коридорам они поднялись по узкой, темной лестнице в башню и остановились перед тяжелой, окованной железом дверью. Андреа снял с пояса большой ключ, и дверь со звоном открылась. На Леонардо пахнуло сыростью и гнилью. Полутемная комната была завалена шлемами, щитами и латами. На полу валялись опрокинутые вверх дном медные и бронзовые сосуды, чаши для вина, кувшины невиданной Леонардо формы и отделки. Большой кованый ларец с измятой крышкой был наполнен какими-то медными украшениями. Рядом лежала груда зазубренных и заржавленных кинжалов. В углу были сложены разорванные и простреленные знамена. На них тускло блестели вышитые золотом и серебром изображения различных гербов: башни и стены, птицы и животные, сказочные единороги, звезды и полумесяцы.

Старик взял тяжелое бархатное знамя и осторожно развернул его — пыль так и посыпалась на пол:

— Вот что я хотел показать тебе, Леонардо! Вот это остатки былой славы графов Кариньяно.

Старик задумался на минуту и продолжал с грустью:

— Но кто о ней теперь помнит? — Дрожащими руками он перебирал знамена. — Это знамя графа Прованского! А вот это, с полумесяцем, — короля Мавританского. Это — египетского султана...

Прорвавшийся сквозь узкую бойницу луч солнца упал на пол. Яркими красками — густо-синей, темно-красной и солнечно-желтой — заиграл лежавший на полу старый ковер. Леонардо вскрикнул от изумления. Даже покрывавший ковер толстый слой пыли не мот скрыть свежести и сочности красок.

Фантастические цветы, птицы и животные были так необычайны и вместе с тем так хороши, что глаз нельзя было оторвать.

— Что это? Откуда? — спросил Леонардо.

— Это? Восточный ковер. Привезен графом Манфредом с Кипра, — рассеянно отвечал старик, все еще занятый знаменами.

Леонардо любовался ковром и думал: значит, есть на свете люди, которые любят яркие краски, смелое сочетание их. Значит, не обязательно рисовать так однообразно и тускло, как на фресках церкви и на этих портретах...

Взгляд его упал на висевшую на стене картину. Сквозь пыль на него смотрело сухое узкое лицо с плотно сжатыми губами.

— Кто это? — отпросил Леонардо, стирая пыль с картины, изображавшей женщину на коне.

— Графиня Лукреция, — отвечал старик. — Она была божественной красоты. Как она была хороша, как красива! — восклицал старик. — Когда она улыбалась, казалось, весь мир радуется. Со всей Италии... да что Италии — из Франции, Испании, Фландрии и даже из далекой Англии съезжались рыцари и бились излза нее. Говорили — и это святая правда, — что более красивой женщины во всем мире нет...

Леонардо слушал и думал: где же эта красота? Бледное, безжизненное лицо, застывшая, искусственная улыбка, неестественная поза, тусклые глаза.

— Говорили, что рисовал ее лучший художник, какого только можно было сыскать во всей Италии... — продолжал старик, — а когда она садилась на коня, конь начинал танцевать от радости.

— Конь... — повторил Леонардо и улыбнулся.

Разве это конь? Вот он бы нарисовал коня... быстрого, стремительного коня, у которого играли бы все мускулы... Такого, каков он в жизни. Нарисовал бы так, что каждый, взглянув на него, сказал бы: «Да, действительно, этот всадник скачет».

Леонардо нетерпеливо оглянулся, чтобы найти еще что-нибудь интересное. Вдруг он порывисто наклонился и поднял с полу лист толстой бумаги.

Он стряхнул с него пыль и бережно расправил.

— Что это? — воскликнул он.

— Это... это... — сказал старик, вглядываясь в лист бумаги. — Это должно быть... Да, да, это его...

— Кого, кого? — допытывался Леонардо.

— Да вот этого... забыл, как его звали... художник, которого граф Манфред встретил во время путешествия и привез в замок. Он должен был учить маленького графа...

На листе бумаги был нарисован Геркулес. Могучий герой отдыхал после совершенного им подвига. Геркулес стоял, опираясь на ствол дерева и склонив обрамленную пышными кудрями голову. Глаза полузакрыты. Лицо дышит спокойствием. Рука, держащая дубину, опущена вниз... Эта могучая фигура казалась живой; вот-вот откроются глаза, распрямится исполинский торс, мощные мускулы нальются силой, рука крепко сожмет дубину и герой двинется вперед, на новые подвиги.

— Помню, — бормотал старик, — художник рассказывал, что в Греции найдена такая статуя и что этой статуе, может быть, тысяча и больше лет...

Леонардо смотрел на Геркулеса не отрываясь. Значит, можно изобразить живого человека. И если они делали это тысячу или больше лет назад, то разве нельзя сделать это теперь?

Видя, что юноша не расстается с рисунком, Андреа ласково сказал:

— Возьми его себе, Леонардо, возьми, ведь он никому не нужен.

Леонардо обнял старика. Он готов был расцеловать его. Через полчаса

Леонардо был дома.

В ПУТЬ!