Игра в метаморфозы - Миньер Бернар

Часть II

Саломон

5

Утро понедельника

Он ускорил шаг. Было холодно. Просто собачий холод. Туман и мокрый снег не выпускали город из влажных ледяных объятий. Он трусцой пробежал по плитам мостовой узкой улицы Calle Libreros – Книжных рядов, – чтобы спрятаться от кусачего холода.

Была и еще причина спешить: он опаздывал.

Он уже ожидал услышать звуки труб, открывающие церемонию в стенах исторического здания университета в центре Старого города. Уже началось. Саломон Борхес, шестидесяти двух лет, маленький, коренастый, чуть подплывший жирком профессор криминологии и криминалистики юридического факультета Университета Саламанки, еще быстрее засеменил на коротких ножках. Лавируя между редкими туристами, рискнувшими выйти в такое непогожее осеннее утро, он устремился к порталу, который выходил на фасад ренессансного здания, сплошь изрисованного граффити.

Портик вел в окруженный аркадами внутренний дворик, где росла тридцатиметровая секвойя, утопая зеленой вершиной в густом тумане. Саломон свернул налево, на галерею с колоннами, потом направо.

Пройдя мимо дверей старых лекториев, где преподавали Дорадо Монтеро[5], Унамуно[6] и фрай Луис де Леон[7], он добрался до двери большой аудитории как раз в тот момент, когда последние члены кортежа скрылись внутри.

Все было торжественно, как и положено.

После своего дебюта в должности профессора Саломон так и не обзавелся парадным костюмом. Зимой носил старое потертое пальто, белая рубашка постоянно выбивалась из-под брючного ремня, а густая шапка волос оттенка «перец с солью» явно нуждалась в расческе, придавая своему хозяину такой вид, будто он только что вскочил с постели. И то, что университетскому старичью доставляет удовольствие скрывать свой возраст, ему всегда казалось неуместным; более того, он считал это симптомом ярко выраженного снобизма. Или старческого слабоумия. Он прекрасно знал, какой ответ получит: «Такова традиция, дорогуша». Традиция – волшебное слово в этом университете, основанном в 1218 году, который папская булла Licentia ubique docendi[8] 1255 года утвердила как важное учебное заведение. Вследствие чего немалое количество членов этого университета решили, что они суть соль земли.

Саломон Борхес уселся на скамью среди студентов и преподавателей университета, явившихся на торжественную церемонию по случаю начала нового 2019–2020 учебного года.

В этом году церемония запоздала: занятия 801-го университетского сезона начались на несколько недель позже.

Саломон старался сосредоточиться на речи ректора, только что взявшего слово, но это было трудно. Ректор в бесконечной нудной литании благодарил всех присутствующих: ректоров соседних университетов Вальядолида, Леона и Бургоса, советника по образованию Кастилии и Леона, директора университета и научно-исследовательского института, мэра, генерального секретаря Папского университета, подполковника комендатуры Гражданской гвардии…

На Саломона напала зевота. Ректор подчеркнул продвижение университета в национальной и международной классификации. Затем отметил, что Европейский совет по исследовательской деятельности постановил выделить Университету Саламанки два с половиной миллиона евро сверх двадцати, полученных в общей сложности всеми испанскими университетами.

Саломон на секунду закрыл глаза. Когда он вновь их открыл, ректор передал слово гениальному профессору химии, которому в этом году выпало произнести речь по случаю начала учебного года. Поскольку профессор был начисто лишен чувства юмора, Саломон боялся самого худшего. Оратор красовался на трибуне и виртуозно втирал очки аудитории, за что удостоился неодобрительного взгляда своей соседки. «Все устаревшие церемонии созданы для того, чтобы вы не забывали, где находитесь, – думал Саломон. – „Вы полагаете, что представляете собой что-то важное? – говорят они. – С точки зрения истории этого университета и этого города вы – ничто. Вы – никто, и звать вас никак. Вы – просто один из сотен тысяч себе подобных“».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Он снова стал клевать носом. Вокруг поднялся какой-то шумок. Стоп! Сколько же он проспал? Судя по всему, церемония кончилась, потому что все начали вставать. Вот и отлично. Саломон тоже поднялся и отправился искать человека, которого ему надо было найти.

Эктор Дельгадо, советник по образованию правительства Кастилии и Леона[9]. Худощавый, ухоженный, тщательно выбритый; проницательный взгляд из-под прямоугольных очков, волчья усмешка и «гусиные лапки» в углах глаз. Рядом с кругленьким Борхесом он выглядел как хорошо заточенный карандаш. Они знали друг друга еще со школьной скамьи. Разве что Дельгадо выглядел лет на пятнадцать моложе.

– Эктор! – крикнул Саломон, подходя к приятелю.

Советник увидел его и, обменявшись несколькими словами с небольшой группой людей, отошел от них и взял Борхеса под локоток.

– Саломон… И ты пришел? С каких это пор ты интересуешься подобными церемониями?

– Да с тех самых, как ты на них присутствуешь, – ответил криминолог.

Улыбка исчезла с лица Дельгадо.

– Я так полагаю… Ты пришел напомнить мне, что я обещал финансировать твой проект, так?

– Так.

– Ты не хуже меня знаешь, что время сейчас трудное…

– Но не для всех. У вас там, в совете, щедрость строго избирательна.

Дельгадо не то хрюкнул, не то рыкнул.

– Знаешь, в чем твоя проблема, Саломон? В нехватке смирения… Вместо того чтобы время от времени нагнуться и почистить кому-то сапоги, подмазать помаленьку здесь и там, ты мнишь себя выше остальных и предпочитаешь оставаться в своей башне из слоновой кости. И теперь ты пытаешься выманить у меня деньги.

Саломон слегка вздрогнул.

– Выманить? У тебя? Насколько я знаю, это не твои деньги, Эктор. Это деньги налогоплательщиков. И принадлежат они региону. И университету в том числе.

– Совершенно верно. По этой причине их следует тратить очень экономно. И совсем не потому, что мы с тобой дружим или испытываем друг к другу привязанность.

– Наша дружба тут ни при чем, и ты явно не испытываешь ко мне никакой привязанности, – с улыбкой парировал Саломон. – ДИМАС – проект революционный. И у меня блестящие студенты. Они проделали невероятную работу. Мы уже на финишной прямой, но у нас нет финансирования. Гражданская гвардия и другие полицейские подразделения очень внимательно следят за проектом.

На одном из ближайших кафедральных соборов зазвонили колокола. Стая голубей взлетела с мостовой, их поддержали монастырские. Туман понемногу рассеялся, обнажая линии старинных камней.

– В совете есть люди, которые не доверяют твоему проекту, Саломон. В чем он состоит, твой «революционный информационный инструмент»? Его никто никогда не видел. Дай мне хоть какую-нибудь конкретику, и я увижу, что смогу сделать.

– Какая-нибудь конкретика? Что ты имеешь в виду?

– Ну я не знаю… Результаты. Какие-то решительные действия. Ведь ДИМАС задуман именно для этого, разве не так?

– Решительные действия… и это все? Для этого нам понадобятся дополнительные средства.

Профессор криминологии понимал, что при теперешнем положении вещей Дельгадо просит невозможного. И советник по образованию тоже это понимал. Со скучающим видом он произнес:

– Поставь себя на их место: они не могут финансировать то, чего даже не видели. – Взглянул на массивные наручные часы. – Сожалею, но я должен идти. Пообедаем как-нибудь вместе, с глазу на глаз?

Вопрос получился риторический. Они уже многие годы не сидели вместе за столом. Дельгадо уходил прочь, и его ботинки скользили по плиткам мостовой. Саломон поднял голову, любуясь огромной секвойей, посаженной в 1870 году. Ее вершина пробивала туман между окон второго этажа, украшенных мавританскими узорами. Он вздохнул и, как всегда, собрался утешить себя какой-нибудь покупкой в соседнем книжном магазине «Галатея» – La Galatea, libreria antiquaria, compra-venta de libros, manuscritos y grabados[10], – как в кармане его пальто завибрировал телефон.