Проклятая Мангазея - Константин Волошин

плавал в изобилии, но мелкий, и с ним полегче было бороться.

В начале июля успешно прошли Заворот. В этом зимовье отдохнули два дня. Дальше пошли уже по Тазовской губе. До Мангазеи оставалось не больше месяца пути. Однако идти против течения оказалось слишком трудно. Тем более, что случались длительные южаки. При таких ветрах успевали пройти за день не больше семи вёрст. А день был почти круглосуточным. Лишь на час-другой опускались сумерки.

— Ну что я говорил тебе, друг мой Тимоха? — как-то сказал мужик, предрекавший долгий путь. — Нам ещё сильно везло, парень. Южак не так часто нам тормозил путь.

— Мне казалось, что мы постоянно попадали в самые трудные места, дядька Исай.

— У Заворота можно и месяц с лишком простоять, парень, а мы сколько стояли? То-то ж! Правда, молились мы усердно. К тому же с нами и поп идёт. А то тож порука успеха. А ты так и останешься послушником? Или батюшка обещал тебе сан?

— Об этом не было разговора, — нехотя ответил Тимофей. — Да мне не очень охота вечно носить эти тряпки. Хоть попы и знатно живут, да меня не тянет к ним…

— Понятно. Да ты парень крепкий и всегда смог бы добыть себе лучшего, — закончил свою речь Исай и пытливо глянул на Тимошку. Тот неопределённо скривился.

Тимофей всё удивлялся. Уже и июль заканчивается, а по реке то и дело попадаются мелкие льдины, потому мужики всегда были наготове с баграми, сменяясь каждый час. Это задание выполнял и Тимошка. И понял, что такая работа достаточно ответственная и трудная. Глаза устают от постоянного внимания, а временами приходилось орудовать багром и даже призывать на помощь одного-двух мужиков. Вместе им удавалось отпихивать льдины, давая проход кочу. Шёл он в основном на вёслах. Тимошка тоже успел знатно научиться гребле.

Агафья его больше не волновала, и он с насмешливой рожей провожал её при встречах. А они случались каждый день. Толчея на коче, особенно по утрам, когда пассажиры спешили вдохнуть свежего воздуха после затхлости каюток, где им приходилось спать, гнала их глотнуть студёного воздуха.

Видел, как злится девушка. Был уверен, что от неё вполне можно ждать подвоха. Правда, особо не боялся этого. Люди и здесь мёрли, и за время пути троих уже похоронили, а человек пять болели и работать не могли. Так что работных людей оказалось мало. А работы не убавлялось. Она постоянно находилась для всех, и Тимофею в том числе. А дня за четыре до Мангазеи умер младший сын батюшки. Караван причалил к каменистому берегу и отец Яков долго решал задачу: где похоронить сына. Здесь или дождаться Мангазеи? Кормщики волновались, спеша закончить длительный путь.

Наконец отец Яков распорядился идти в Мангазею. Но добрых десять часов было потеряно. К тому же опять задул южак, и пошли очень медленно.

— Как же вы не уберегли братика? — приставал к Петьке любопытный Тимошка.

— Лечили, — коротко ответил мальчишка горестно. — Да хворь уж больно злобствовала. Кашель душил, и жар постоянно мучил. Вот и прибрал Господь братика. Теперя он в раю будет обитать.

— Тогда чего горевать? — задал каверзный вопрос Тимошка и глянул в расстроенное лицо мальчишки. — Ему там будет лучше, раз там рай.

Петька не ответил, но выражение лица показалось Тимошке странным. И он перестал задавать глупые вопросы. А Петька постоял ещё с минуту и пошёл, бросив на прощание, не глядя на молодого мужика:

— Тебе чаще молиться надо, Тимошка. Злой ты человек, — и пошёл сгорбившись, словно странник.

А Тимошка подумал, что его язык когда-нибудь сыграет с ним злую шутку. Хорошо, если Петька отцу не передаст его слова. Поп тогда не слезет с него, пока не заездит окончательно. А судовая жизнь и работа куда как больше нравилась ему, чем монастырская жизнь с её бдениями и молитвами без края. И чтением разных житий святых отцов. И он продолжал себя ругать, и обещал следить за своим языком.

А караван уже прошёл узость реки Таз под названием Ледяной Шар, и до окончания пути оставалось немногим больше дня. Среди работников чувствовался радостный настрой. Стало больше улыбок и меньше ругани и склок со спорами. Даже Тимошка и тот заволновался. Всё вспоминал прежние байки про Мангазею. Больше тятька рассказывал, да и дядька Сидор не уступал отцу. Многое было, что считал Тимошка выдумками, но больше правдой. Места тут были так богаты пушной твари, что за сезон охоты или мена с самоедами и остяками можно добыть десятки соболей, лисиц и песцов, не считая другой мелочи. А то большое богатство. В Вологде шкурка пойдёт по десяти рублей серебром.

Такие мыслишки часто посещали его юную голову. Вспомнил, как он собирался с отцом пойти на промысел, и долго и упорно занимался стрельбой из лука и метанием гарпуна. Да мать так голосила, просила, что батя уступил. Сейчас Тимошка не жалел об этом, видя, что получилось с отцом. Старший брат был получше, но тоже с болячками вернулся домой. Правда, удалось залечить болячки. Надолго ли?

--

[1] Скорбу́т, чёрная болезнь — цинга, болезнь, вызванная недостатком витамина С.

Глава 3

Вид на строящуюся Мангазею открылся неожиданно. На высоком правом берегу завиднелись избы и бараки для работных людей и промышленных. Последние уже готовились продолжить сезон охоты и сбора ясака среди остяков и самоедов. И всюду кипела работа. Люди спешили до холодов закончить строительство острога и жилья. У причалов толпились лодьи, поузки и другая водная посудина. И по реке во всё стороны ходят лодки не только промышленного, но и местного туземного люда.

— Говорят, что скоро город станет пустеть? — спросил Тимофей своего нового приятеля Исая. — Или рано ещё?

— Рано. Лишь по первому снегу начнут уезжать. А до него далеко. Хотя холода с океана заметно тянет. Скоро и снежные заряды могут случиться. Да месяц снег не ляжет. Так что и у нас будет время поработать на славу.

— А кто может идти на промысел? Я, например, могу?

— Не! У тебя нет денег для такого дела. Разве что в артели, покрученником. Это когда тебя наймёт какой-нибудь купец или разбогатевший промышленник.

— Так всё дорого тут? — вскинул глаза Тимофей.

— А как ты думаешь, когда сюда всё издалека привозят. Или из Тобольска. Тож месяцы пути, и не всегда доходят суда. Случается, что денег у народца много, а со жратвой ничего не получается. Нет её, горемычной! Вот и голод начинается. Тогда вся надежда на местных косоглазых. А