Проклятая Мангазея - Константин Волошин

что понадобишься. Понял?

— Как не понять, господин. Все исполню! Лишь узнаю, где вас найти, как приедем.

Подьячий кивнул, отпуская Тимку.

Дома все семейство удивилось появлению Тимошки. Но лишь мать кинулась сыну на грудь и счастливо пролила слезу.

— Как ты тут появился, сынок? — утирая слезу, спросила мать.

— Да вот, мать, проездом в Мангазею. Дня три будем стоять. Потом снова в путь через Камень на реку Таз. Там город будут рубить, Мангазея прозывается. Меня к обозу поставили на работы. Колокола везём и малое войско стрельцов.

— Надолго так, сынок?

— Кто ж его знает, матушка! А мне так даже лучше. Интересно на мир глянуть.

— А настоятель, отец Серафим, отпустил тебя? — сурово спросил отец. Он лежал на лавке, и судя по его виду не вставал более.

— Как без его дозволении, тятя! Отпустил, сам направил, напутствовал и благословил. Всё по чину, тятя. А как вы тут поживаете? Вы, батя, сильно болеете?

— Ноги замучили, сын мой. Мочи нет, особенно по ночам. Лишь днём могу чуток приснуть. Скоро, наверное, придётся переселяться в мир иной. Готовлюсь вот…

Мать заголосила, две невестки вторили, а Тимофею вдруг показалось, что так будет даже лучше. Прекратится насилие и тирания в семье. Хотя, вспомнил, старший Никита мало чем отличается от отца. Да всё ж…

В молчании поужинали. Тимошке, как гостю, отдали печь, и он блаженно устроился там, ощущая после бани, как тело впитывает тепло разогретого кирпича.

А обоз пришлось задержать. За день до отъезда поднялась метель, и даже по реке ехать было невозможно. Отец Яков, а у него с собой ехала и семья, решил переждать и тем дать всем отдохнуть перед дальней и трудной дорогой. Каменный пояс был уже недалеко.

Из Устюга Великого выехали по реке. Местами лёд оголился, и обоз катил быстро. Тем более что самый большой колокол не тянул больше девяти-десяти пудов.

По Вычагде добрались до Усть-Сысольска за две недели и один день. Последние дни пришлось много и трудно поработать. Река стала изобиловать порогами, вернее наледями. Преодолеть их лошадьми было трудно, и все люди взялись за лямки. Потом пошли настоящие пороги, и путь вовсе стал малопроходим. Глубокие снега позволяли делать не больше пяти-семи вёрст в день. И то случалось прихватывать часть ранних сумерек. И начинать движение задолго до рассвета. День-то длился всего несколько часов.

— Дядька Сысой, — спрашивал Тимошка у бывалого мужика из Усть-Цильмы, — говорят, что дальше путь и того труднее станет. Верно?

— Все верно, парень. Камень пройти не так просто. Пока до нужной речки доберёмся. Вроде Сосьвой прозывается. Недели через три-четыре доберёмся до Печоры. И это будет большой удачей. Можно и полтора месяца карабкаться по камню. Как погода и снега какие навалит матушка Зима.

— А города или деревни там будут?

— Не больше пяти, сынок. Так что запасайся терпением и береги силы. Потом беречь свою силу тебе не придётся. Пупы рвать будем, если хотим живыми дойти хотя бы до Сосьвы. Там уже можно считать, что путь пройдён. По земле, парень.

— Тоже по рекам надо будет идти?

— По рекам, сынок. И даже по морю. А оно в тех местах уж так свирепствует!

— Я ещё не ходил по морю, — признался Тимошка. — Батя у меня два года назад вернулся с Новой Земли. Моржовую кость привёз. Теперь у семьи имеется достаток.

— Мореходом, значит, был, — качнул головой Сысой. — А ты что ж отстал?

— Мамка не пустила. Я просился… Старший брат ходил. А батя должен скоро помереть. По всему видно было, как уходил с вами.

— Нельзя так говорить про отца, — упрекнул Сысой. — Нехорошо сказал, парень.

Тимошка погрустнел. И правда, что он так про отца? Пусть живёт себе, пока Бог его к себе не прибрал. А, может, уже прибрал?

Эти мысли сильно подействовали на юного бродягу. Но силы его уже иссякали, и тяжёлый сон сморил его. Мороза даже не ощущал.

Как и предрекал Сысой, обоз тащился по Печоре ещё больше месяца, а затем начались мучения перехода через Камень. Тут Тимофей понял, что такое труд на истощение. Он так уставал, что не мог поесть перед сном. Просто валился на охапку соломы и тут же засыпал. Кто-нибудь укрывал парня полушубком или попоной.

И люди далеко не всегда выдерживали такой путь. А все были закалённые и испытанные людишки. И через две недели Тимофей с грустью и печалью проводил Сысоя в мир, откуда уже не возвращаются.

А спуск к речке Сосьве оказался ненамного легче. Сплошные каменные завалы, засыпанные снегом и низким ельником. Пришлось в одном стойбище самоедов отобрать десяток оленей и перевьючить часть груза на них. Однако не прошло и десяти дней, как самоеды с оленями незаметно исчезли и прихватили немного груза.

— Снарядить человек пятнадцать в погоню! — распорядился поп Яков. — Мы должны догнать и строго наказать язычников!

Сотник стрельцов не согласился, заявив решительно:

— Пустое занятие, батюшка. Они уже так далеко, что нам их уже не достать. На оленях и налегке они быстро будут уходить. А у нас только кони, и те едва двигаются. И людишки не лучше. Только время потеряем и силы. А толку никакого.

Отец Яков долго раздумывал и вынужден был признать правоту сотника.

И все же пришлось послать гонца в Берёзов, прося помощи оленями. Кони и сани так износились, что часть животных пришлось скормить людям. Долго чинили и укрепляли сани для колоколов. И всё же они часто ломались, сильно задерживая движение. Тем более что в неделю три-четыре человека умирали, и их приходилось хоронить в мёрзлой земле. Это тоже много занимало времени.

Наконец вышли к речке Сосьве. Она в этом месте скорей походила на широкий и быстрый ручей, дороги опять сильно задерживали обоз. А помощь из Берёзова появилась лишь через месяц. Уже весной запахло, и солнце увеличило день, а народец едва волочил ноги от бескормицы и усталости. Появились признаки чёрной болезни, скорбута[1]. Надо было спешить в Берёзов. Там была надежда отдохнуть и поправить здоровье. И у Тимошки в сердце закралась тревога. Вдруг не сможет дойти и сгинет в этих стылых камнях. Тут и хоронить трудно. Некоторых просто засыпали камнем, ставили крест и шли дальше. Зато было кому отпевать и читать отходную молитву. Кроме попа Якова с ним шли ещё один священник и дьяконы с подьячими. Благо они были северяне и от работы не отлынивали. Трудились наравне со всеми. Лишь отец Яков не очень утруждал себя работой. А его дочь лет шестнадцати,