Иван Грозный - Вадим Нестеров

Похоже, именно измена Курбского, активного деятеля Избранной рады, друга с самых юных лет, окончательно сломила Ивана психологически.

Опричнина

В начале декабря 1564 г. царь с семьей и многочисленными приближенными уезжает из Москвы. Несколько недель царский поезд простоял в Коломенском, затем перебрался в Александровскую слободу. Оттуда 3 января 1565 г. Иван IV и отправляет письмо, в котором заявляет, что отказывается от царства. Уходит с престола, ибо не может навести порядок в государстве – захочет он кого «в их винах понаказати», тут же другие начинают виновных «покрывати». Видя свое бессилие, царь «…от великие жалости сердца, не хотя их многих изменных дел терпети, оставил свое государство и поехал, где вселитися, идеже его, государя, Бог наставит» [16].

Это известие привело подданных в крайнюю растерянность, все сословия уговаривали царя-батюшку сменить гнев на милость и не дать стране погибнуть.

В ответ царь объявил свои условия – во-первых, дать ему право самолично карать изменников: «…на тех опала своя класти, а иных казнити и животы их и статки (имущество) имати». А во-вторых, самодержец желал «…учинити ему на своем государстве себе опричнину» [16], то есть изменить государственное устройство страны.

Условия эти, конечно, были смиренно приняты, и начались страшные 7 лет в жизни русского государства, оставшиеся в истории под названием «опричнина».

Термин «опричнина» происходит от слова «опричь» – «кроме», и на Руси издавна опричниной назывался удел, выделявшийся после смерти князя его вдове, – все остальное отходило сыновьям.

Подобный удел, своеобразное «государство в государстве», и начал нарезать себе царь. В посланном указе были перечислены те города и волости в самых разных частях страны, которые царь забирает себе в опричнину. Оставшаяся часть страны получала название «земщины». Царь изначально оговорил себе право бесконтрольно расширять опричнину, любое землевладение на территории земщины в любой момент могло быть забрано в «царский удел».

Населять опричные территории (которые прежние жители должны были освободить, переехав в «земщину») стали лично отобранные государем бояре и дворяне, не замеченные ранее в противостоянии Ивану, – опричники.

Главной задачей опричников было наведение порядка в стране, иначе говоря – жестокий и беспощадный террор против тех, кого Иван Грозный посчитал врагами, мешающими ему управлять страной. Не случайно члены опричного войска должны были носить своеобразные знаки отличия – собачью голову на шее у лошади и метлу на кнутовище: это означало, что они «сперва кусают, как собаки, а затем выметают все лишнее из страны» [9].

Верхушку опричнины составило «особое братство из трехсот молодых людей», организованное по принципу не то рыцарского ордена, не то православного монастыря. Пост возглавлявшего братство «игумена» занял сам царь, «келарем» был назначен один из самых видных опричников – князь Афанасий Вяземский, «пономарем» стал худородный сын боярский Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, оставшийся в истории под прозвищем Малюта, то есть коротышка.

Теперь Ивана окружали новые люди – помимо Афанасия Вяземского и Малюты Скуратова огромную власть получили брат царицы Михаил Темрюкович, ставший во главе опричной Думы, и отец и сын Алексей и Федор Басмановы. Старший, Алексей, был одним из лучших русских воинов и блестящим военачальником – уже упомянутое взятие Казани было далеко не единственной его военной победой. Но, как выяснилось, каратель из него получился ничуть не худший, чем герой. Вскоре Алексей Данилович Басманов стал, по существу, первым человеком в государстве после царя.

Члены братства жили в Александровской слободе, сам «игумен» колокольным звоном созывал их на «службы», они носили «грубые нищенские или монашеские верхние одеяния на овечьем меху» и «длинные черные монашеские посохи» [9]. Вот только название «монастырь» было весьма условным – на трапезах столы ломились от яств и хмельных напитков, монашеские посохи были снабжены острыми железными наконечниками, а под грубыми рясами скрывались богатые одежды и длинные ножи, которые пускались в ход по первому слову «игумена» или других высокопоставленных «братьев».

Царь, изрядно натерпевшийся за свою жизнь от «самовольного» боярства, сводил счеты самозабвенно, убивая людей с тем же азартом и упоением, с каким делал все остальное в жизни. Казни знатных бояр начались сразу же после возвращения Ивана IV в Москву и вскоре стали настолько обыденным явлением, что даже летописцы, поначалу еще фиксировавшие убиение семьи того или иного аристократа, вскоре перестали упоминать об очередной жертве. Одним из первых погиб герой взятия Казани Александр Горбатый-Шуйский – он был казнен вместе с 17-летним сыном, и их род пресекся.

Да, безусловно, казни и конфискация имущества были и раньше, но только сейчас царь единолично, без всякого «суда и исправы», выносил приговор. По свидетельству иностранцев, многие убийства совершались неожиданно для жертвы – в церкви, в суде, на улице или на рынке. Иногда убитых даже не хоронили. Как свидетельствовали служившие Грозному ливонские дворяне Таубе и Крузе, «казненный не должен был погребаться в его [царя Ивана] земле, но сделаться добычей птиц, собак и диких зверей» [9]. Причем, что вызывало особое удивление немцев, для казней не использовали палачей – все убийства с помощью своих посохов и ножей совершали исключительно «братья».

Практиковались не только убийства, но и такие традиционные наказания, как заключение и ссылка. Вскоре после введения опричнины опале и ссылке в Казань подверглись несколько семей из верхушки российской знати – князей Рюриковичей.

Как писал историк Р. Г. Скрынников, «репрессии носили в целом беспорядочный характер. Хватали без разбора друзей и знакомых Челяднина, уцелевших сторонников Адашева, родню находившихся в эмиграции дворян и так далее. Побивали всех, кто осмеливался протестовать против опричнины» [22].

Исключения не делались даже для высших церковных сановников. В 1566 г. на Руси был поставлен новый митрополит Филипп (Колычев). К его посвящению в сан специально была подготовлена грамота, в которой новый глава Русской церкви обещал «…в опричнину и в царский домовый обиход не вступаться и, по поставлении, из-за опричнины… митрополии не оставлять» [2]. Но не прошло и двух лет, и 22 марта 1568 г. во время богослужения в Успенском соборе митрополит Филипп отказался благословить царя и произнес речь, увещевая царя отменить опричнину. На это, согласно житию, царь ответил: «Что тебе, чернцу, до наших царьских советов дело?» [2]. После этого слуг и приближенных митрополита опричники силой вывели из собора, и, «…водя по всем улицам, мучили и хлестали железными хлыстами» [9], несколько человек забили насмерть.

Против митрополита инициировали процесс в церковном суде, по приговору которого Филипп был низложен и заточен в Тверском Отроче монастыре, где во время разорения Новгорода его задушил Малюта Скуратов.

В 1569 г. царю стало известно о заговоре против него, который он посчитал чрезвычайно опасным. Суть его хорошо передает запись о следственном деле в описи архива Посольского приказа: «…о здаче Великого Новагорода и Пскова, что архиепископ Пимин хотел с ними Новгород и Псков отдати литовскому королю, а царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Руси хотели злым умышленьем извести, а на государство посадити князя Владимира Андреевича» [4].

Митрополит Филипп и Иван Грозный. Художник Яков Турлыгин

Историки по сей день спорят о том, существовал ли заговор в реальности или был придуман от начала до конца. Но, так или иначе, именно он стал причиной смерти Владимира Старицкого и его семьи, уцелели только трое детей. Двоюродному брату Ивана Малюта Скуратов и Василий Грязной объявили, что «…царь считает его не братом, но врагом, ибо может доказать, что он покушался не только на его жизнь, но и на правление» [9]. По приказу царя князь Владимир Андреевич принял яд, его жена и девятилетняя дочь также были отравлены. Из монастыря в Москву вызвали престарелую мать старицкого князя Ефросинью, но по дороге тетка царя «совершенно случайно» угорела.

Потом настал черед Новгорода. Иван собрал всех опричников, способных носить оружие, вперед были высланы разъезды, занявшие все почтовые станции и городки по дороге, под предлогом борьбы с чумой въезд и выезд из Новгорода были запрещены – чтобы никто не предупредил северян о движении опричного войска.

Грабежи и убийства начались еще по дороге – в Твери и Торжке, а 2 января 1570 г. передовые отряды подошли к Новгороду и сразу взяли его в кольцо, «дабы ни един человек из града не убежал» [23]. В Новгороде опричники устроили кровавую резню: «Царь и великий князь сед на судище и повеле приводити из Великаго Новагорода владычних бояр, и служилых детей боярских, и гостей, и всяких городцких и приказных людей, и жены, и дети, и повеле перед собою люте мучити» [27]. Несчастных жгли огнем, потом привязывали к саням длинной веревкой и волокли две версты до Новгорода, где связывали (детей привязывали к матерям) и бросали с моста в реку, где другие «каты» заталкивали их под лед огромной полыньи палками. «Глава заговора», новгородский архиепископ Пимен, был отправлен в Москву – старика, более тридцати лет окормлявшего Новгород, посадили на кобылу задом наперед и велели всю дорогу дуть в волынку – атрибут скоморохов. В Москве церковный суд лишил Пимена сана, он был заточен в Никольский монастырь в Веневе, где год спустя умер.