Просто жить. Рассказы - Валентина Лызлова

Несмотря на военное лихолетье, фотографы иногда ездили по сёлам. Они понимали, как важны были для солдат снимки с родными лицами. На фронте они воспринимались, как обереги, хранящие от смерти. Мария отослала мужу фотографию маленького Антошки. Ответное письмо излучало такое счастье! Ведь сын был продолжением и полной копией отца. А позже Антон – старший прислал снимок, сделанный военным фотокорреспондентом. Муж стоял в окружении однополчан. Они улыбались, щурясь от яркого солнца. На их лицах была такая безмятежность! Лишь военная форма напоминала о том, что это всего лишь короткая передышка между боями. В любую минуту может прозвучать команда «К бою!», и для некоторых из них эта улыбка станет последней. Подросший сынишка тыкал пальчиком в фотографию и говорил:

– Это мой папка! Он флицев бьёт.

Сейчас, глядя на снимок, Мария вдруг подумала, как всё это странно. Миг, запечатлённый фотокорреспондентом, навсегда оставит мужа живым и молодым. Сын будет взрослеть и когда-то перерастёт отца, она состарится, а муж останется таким же. И была во всём этом какая-то несообразность, нелепость…

Ну, как же так? Почему судьба так благосклонна к одним и не милосердна к другим? Вон, Митька Суровин вернулся домой, пока единственный из всех ушедших. Без правой руки, но живой же! Полная грудь наград. Мария радовалась за подругу Шурку: какой-никакой, а мужик в доме. Правда, поначалу было непонятно, чего больше в этом возвращении: радости или горя. Напившись, Митька колобродил: гонял детей, поднимал руку на жену. Она не жаловалась. Да и односельчане не особо осуждали его. Понимали, что это бунтует его душа. Ведь мужик без правой руки – полмужика. Нужно время, чтобы Митька нашёл себя.

– Я для Родины руки не пожалел, – говорил он, – теперь государство много чего мне должно.

А чего оно, истерзанное войной, могло ему дать больше, чем другим? Да и какое дело государству до отдельно взятого человека? Когда Митька понял это, он перестал терзать себя и других, а потом неожиданно согласился стать председателем колхоза.

Ох, если бы Антон вернулся! Да Мария пылинки бы с него сдувала, отдала бы всю свою любовь, нежность, чтобы он быстрее освоился в мирной жизни. Она никак не могла поверить, что произошло непоправимое. Последние сводки с фронтов были наполнены ожиданием победы. Бои шли уже под Берлином. Мария много раз мысленно представляла себе, как вернётся Антон, как расцелует, высоко подбросит сына, и тот зальётся счастливым смехом. А она будет ждать той минуты, когда он обнимет её и нежно выдохнет, как раньше: «Если бы ты знала, как я тебя люблю!». Она ловила себя на том, что улыбается от этих мыслей. Всё чаще смотрелась в зеркало, замечая, как светлеет её лицо, разглаживается огрубевшая от ветра и солнца кожа, а в глазах сверкают искорки радости. Душа, надорванная неженскими заботами, тревогой и болью, как будто выкидывала из себя всё то, что тяготило жизнь. Она постепенно открывалась для счастья.

Счастье! Где оно теперь, это счастье? Не далось в руки, пролетело мимо чёрной птицей. Да и сама Мария теперь, как раненая птица, которой уже никогда не подняться в небо. Она будет дышать, ходить, разговаривать, но… её не будет. Будет другая женщина, а та Мария, которая любила Антона, жила каждой его капелькой, останется где-то далеко, в прошлой жизни. Её слух вдруг уловил тиканье ходиков. Показалось, что они мерно отстукивают горькое слово: вдо-ва… вдо-ва. Она закрыла уши руками, чтобы не слышать этого слова, которое отныне станет сутью её бабьей доли. Одиночество… слёзы в подушку… незаживающая душевная рана… цепкая память, постоянно бередящая душу… бесконечная тревога за сына. А ещё она знала, что в её сердце всегда будет жить робкая надежда на то, что произошла какая-то ошибка и однажды её Антон вернётся.

За окном посветлело. Край неба начал розоветь. Мария словно очнулась. Она подняла глаза к образам в углу и прошептала:

– Господи, я отдала тебе дорогого человека. Научи, как теперь жить без него…

Из глаз, наконец, хлынули слёзы. Откуда-то из глубины души вырвался надрывный крик. Мария зажала рот рукой и застонала, раскачиваясь из стороны в сторону. Боль, зажавшая сердце в тиски, постепенно отпускала, как будто растворялась в слезах.

В кроватке завозился сын. Мать бросилась к нему, успокоила, погладив по головке. Она смотрела на него и думала: как хорошо, что он есть. Теперь сын – единственный её мужчина, помощник и защитник. Антошка-младший… Антон Антонович Степанов. Мария подняла глаза к иконе Божьей Матери:

– Пресвятая Богородица, пусть враги больше никогда не придут на нашу землю. Спаси и сохрани наше дитя! Пусть минует его лихая доля.

Село начало просыпаться. Тяжело вздохнув, женщина обвела взглядом избу. Надо браться за дела. Нужно как-то жить. Надо жить… ради сына.

*****

Враги больше не пришли на нашу землю. Сын погиб на чужбине, во время мятежа в Чехословакии, выполняя, как сказали, интернациональный долг. Теперь Мария, глядя на икону выцветшими от слёз глазами, просила Богородицу спасти и сохранить живое продолжение мужа и сына – внука Антошку… Антона Антоновича Степанова.

Она ещё не знала, что впереди будет Афганистан…

2014 г.

Марсианка

К бабе Лизе приехала из города внучка. Своих родителей Рита плохо помнила. Маленькой была ещё, когда они погибли. Пьяный водитель лесовоза столкнул их машину с высокой обочины, когда те возвращались из города. Баба Лиза осталась единственным родным человеком для девочки, она внучку и вырастила.

После окончания школы Рита и её подружка Лариска поехали поступать в институт, решив стать учителями. Своих нет, а приезжие бегут из деревни. Но так уж получилось, что Рита поступила, а Лариска не добрала двух баллов. Она вернулась домой, выскочила замуж, родила дочку, да на том и успокоилась. А Риту закрутила-завертела весёлая студенческая жизнь. Учёба давалась ей легко, поэтому вечерами она подрабатывала официанткой в кафе. Деньги лишними не бывают. Зарабатывала неплохо, иногда посылала некоторую сумму бабе Лизе. А та складывала «бумажки» в свою любимую шкатулку, чтобы потом вернуть их внучке целой «кучей». Зачем ей, старой, эти деньги!

В круговерти городской жизни Рита довольно быстро усваивала её особенности и прелести. А она, эта жизнь, поначалу была такой заманчивой и многообещающей! Потом оказалось, что за всё надо платить. И вот теперь, успешно окончив первый курс и накупив подарков для бабы Лизы, Рита со всеми своими сомнениями объявилась в деревне.

Тетка Феня, жившая напротив Поповцевых, видела, как после обеда к дому соседей подкатила машина. Кто это, интересно, приехал на такси? Сердце её забилось в предвкушении чего-то интересного и нового. Главным достоинством любопытной Фени было умение первой узнавать все деревенские новости, а потом в своём изложении передавать их односельчанам. И как она умудрялась оказываться в нужный час в нужном месте? Уму непостижимо! С лёгкой руки тракториста Ваньки Мельникова к ней прочно приклеилось прозвище «сарафанное радиво». Заметив спешащую куда-то местную «дикторшу», люди так и говорили: «О, радиво включили, сейчас новости передавать будут». Говорилось это беззлобно и без насмешки, как о чём-то обыденном.

Сельчане жалели тётку Феню. По паспорту она была Фёклой. И, как уж водится, «не мудрствуя лукаво», в детстве дразнили её Фёклой – свёклой, на что она обидчиво отвечала:

– Я не свёкла, а Феня.

Постепенно прозвище отлипло, теперь даже в официальных случаях её называли Феней Ильиничной. А жизнь у неё вышла такая же нескладная, как имечко. Недолго прожила с мужем. Укатил он в город на заработки да и сгинул – ни слуху, ни духу. Осталась она с хворым дитём, которое и до трёх лет не дожило. Тогда Феня не то чтобы помешалась от горя, просто от беды и одиночества кое-какие чудачества стали проявляться в её поведении. Люди всегда поддерживали её и помогали, чем могли, особенно сейчас. Пенсии-то в деревне – курам на смех. Добытчика в семье нет, поэтому охотники и рыбаки приносили Фене частичку своей «удачи». Так и перебивалась.

«Сарафанные новости от Фени» давно стали неотъемлемой частью деревенской жизни. Досужим разговорам здесь всегда находится место и время. Как же в деревне без сплетен? Так и от жизни отстать можно.

Боясь, чтобы никто её не опередил, Феня прошмыгнула в дом соседей и с порога зачастила:

– Лизавета, не одолжишь ли мне… – и вдруг замолчала, увидев Риту. Она потеряла дар речи, поразившись, насколько та изменилась. Сама худющая, глаза ярко-зелёные, на голове копна вместо привычной косы, на курточке и брюках всякие металлические штучки-дрючки…

– Салют, тёть Фень! Как жизнь молодая?

– Да… живём помаленьку, – ответила ошарашенная соседка. – Чё нам деется! А я тебя, Ритка, с трудом признала. Кака-то ты… не така…