Волчье море - Роберт Лоу

Вряд ли он об этом догадывается. Я почти уверен. Он похитил меч, потому что на тот положил глаз купец Хониат и, верно, назначил высокую цену. Но Хониату неведомо, что означают царапины на рукояти, пусть он и знает, откуда этот клинок, из какой сокровищницы. И даже владей Старкад грамотой рун, ему не прочесть тех знаков, что вырезаны на рукояти.

Возможно, они думают, что рунная змея на лезвии указывает дорогу к могиле Атли, а между тем это заклинание еще никто не смог прочитать целиком, даже Иллуги Годи, когда был жив, хотя уж он-то руны ведал. Сам я предполагал, для чего эти руны, и по-прежнему укорял себя за пропажу меча. Не обрушатся ли на меня ныне все горести и беды этого мира, прежде отводимые этим рунным заклинанием?

Финн мрачно кивнул, выслушав мой шепот, и смерил меня недоверчивым взглядом: только с ним и с Квасиром я поделился своими подозрениями, и оба они считали, что руны тут ни при чем, а здоровьем и удачей я обязан молодости и покровительству Одина.

Какое-то время Финн угрюмо поглаживал бороду, заплетенную в подобие черных поясов, притворяясь, что не слышит, как женщина зовет его с дальнего конца зала.

— Она хочет тебя, ну, вылитая Элли, — наконец не выдержал Квасир. — Одни боги ведают, на кой хрен, — прости, брат Иоанн, один Бог.

— Хорош ты будешь, без серебра-то, — угрюмо пробурчал Сигват.

Финн поерзал по лавке.

— Знаю. И мне сейчас не до нее.

— В кои-то веки, — прибавил Сигват, и его слова, заодно с виноватой рожей Финна, выдавили из нас смешки. Элли, по старинным сагам — а с какой стати им не верить, пускай мы нынче предались Христу? — звали старуху-великаншу, что боролась с Тором, иначе саму Старость.

Ага, ежели постараться, глядишь, дело и сладится. Я так и сказал, и Финн осушил свою кружку, сердито грохнул ею об стол — и ринулся к шлюхе с таким видом, будто прямо сейчас завалит ее на пол, выплескивая свою черную ярость.

Я откинулся назад, слегка успокоившись. Брат Иоанн прав, нам всем это было нужно. Итак, Старкад работает на архита Хониата. Значит, надо…

И тут в дверь таверны ввалилось проклятие Одина.

Оно явилось в облике Элдгрима Коротышки; следом внутрь ворвался влажный ветер, и послышалась брань тех, кто сидел ближе к двери, — их окатило брызгами дождя, а лампы в таверне зачадили. Элдгрим заметил меня, торопливо протиснулся к нам и присел, тяжело дыша; шрамы белели на его разрумянившемся лице.

— Старкад, — прохрипел он. — Там, снаружи, и не один.

— Отлично, — пробормотал Квасир. — Хочу увидеть его морду, когда он сообразит, куда забрел.

«Раз!» — взревела толпа за нашими спинами. Элли показывала, сколько серебряных монет прилипает к ее потной обнаженной груди.

— Дурит напропалую, — усмехнулся Квасир. — Медом намазалась. Я сам разок так сделал.

— Предупреди остальных, — велел я тихо. Один нам благоволит, это я знал точно: Одноглазый не допустит, чтобы меч ускользнул от нас, вот и привел вора прямо в наши руки.

— Три! — Элли явно побеждала.

Коротышка кивнул и убежал. Позади нас монета упала на пол с потных прелестей Элли, и толпа взревела. Брат Иоанн глотнул пива и прищурился.

— Опасное место, чтобы связываться с ним, — сказал он, оглядывая толпу.

— Одину решать, — отозвался я, и он с укоризной посмотрел на свое духовное чадо — так жрецы Белого Христа именовали свою паству.

— Amare et sapere vix deo conciditur, — проронил он сухо, и я ощутил, что мое лицо залилось краской стыда. Даже богу трудно любить и быть мудрым одновременно. Интересно: а не обладает ли наш маленький священник силой ворожбы?

— Надеюсь, это по-римски «убей всех, и пусть Христос их приголубит», монах, — прорычал Финн, который ненавидел тех, кто говорил на неизвестных ему языках. А поскольку сам он владел только северным наречием, случаев злиться выпадало предостаточно. Тут кто-то пихнул его, он резко развернулся и саданул невежу локтем. Запахло было дракой, но чужак разобрался, кого толкнул, и поспешно попятился, выставив перед собой руки: мол, бес попутал, приятель. Нас называли скифами или франками — а более сведущие «варягами», — и все знали, что где один из нас, там и прочие.

И тут в таверну зашел тот, кого мы ждали; толкнул дверь и остановился у входа, и я сразу понял, что он зашел сюда вовсе не случайно. Головы повернулись в его сторону, гомон стих, а это тип нагло глядел на нас. За его спиной виднелись еще двое, оба вооруженные, в кольчугах и шлемах. Лишнее доказательство тому, что у Старкада имеется могущественный заступник в Великом Городе.

— Старкад, — произнес я, и мой голос прозвучал будто лязг клинка. Пала тишина, люди невольно жались к стенам, ощущая, как вдруг сгустилось напряжение, дуновение стужи среди чада и духоты. Свирепая гримаса Финна грозила вывихнуть ему челюсть. Радослав вопросительно глядел на нас, и даже в этот миг в нем чувствовался торговец: он словно взвешивал нас и наших противников, прикидывая, кто тяжелее и будет стоить дороже.

Старкад выглядел отменно, должен признать. По-прежнему красив, правда, слегка постарел, и будто некое пламя его оплавило, оставив после себя волчью худощавость, глубоко запавшие глаза и скулы настолько острые, что они угрожали прорвать кожу.

Лихорадка от раны, подумалось мне, вон как хромает — этой хромотой его наделил Эйнар в тот день на холме в дальней земле. Норны прядут диковинный узор: теперь Эйнар мертв, а Старкад стоит перед нами в красной рубахе и синих шерстяных штанах, тонкий, подбитый мехом плащ застегнут дорогой брошью, на шее серебряный обруч ярла. Он словно выставлял напоказ свое благополучие.

— Ага, Орм сын Рерика, — откликнулся он. Послышался шелест, с каким выходит из ножен клинок. Я нарочно положил руки на стол. У него двое воинов за спиной — один с прищуром глядел на меня — и наверняка еще больше снаружи, готовых ринуться на подмогу.

— Старкад сын Рагнара, — проговорил я и вдруг замер. У него на поясе висел меч. Тем обстоятельством, что он и его люди осмелились в открытую разгуливать по Миклагарду с оружием, не следовало пренебрегать.

Но это был не просто меч. Мой меч. Рунный змей, украденный у меня.

Старкад перехватил мой взгляд. Он криво усмехнулся, а за моей спиной вновь зашелестели ножи и кто-то глухо зарычал. Финн.

— Слыхал, Эйнар погиб, — сказал Старкад, не делая попытки приблизиться. — Жаль, он задолжал мне удар меча.

— Считай, что Один тебя защитил, иначе он пропорол бы тебе и другую ногу, доведись вам снова встретиться, — ответил я, проглотив комок в горле. Откуда у него мой меч? Что, стибрил у Хониата? Или грек сам расстался с оружием — но почему?