Волчье море - Роберт Лоу

Это было несколько недель назад, и Хониат, надо отдать ему должное, проявил терпение и хитроумие, дождавшись, пока мы — лично я — слегка расслабимся и утратим бдительность.

Да, да. Мы знали, у кого рунный меч, верно, но от этого становилось только хуже.

Финн все багровел и наконец порубил голубя, которого ощипывал, в кровавые клочья, выпустив свой гнев, а потом тяжело плюхнулся на лавку. Радослав, явно под впечатлением, извлек несколько перьев из своей плошки и продолжил медленно есть, сплевывая косточки. Все молчали, и сумрак все ближе подползал к огню, словно побитый пес.

Брат Иоанн подмигнул мне, отчего его круглое лицо с глупой бороденкой сморщилось, и позвенел горстью серебра в кулаке.

— У меня достаточно на одну кружку того пойла, что наливают в «Дельфине», — объявил он. Отбивает вкус похлебки Финна.

Тот нахмурился.

— Слышь, карлик, когда наберешь побольше серебра, может, мы сможем позволить себе еду получше этих крылатых крыс. Привыкай. Пока не вернем меч, жратва будет только хуже.

Все заулыбались, хотя утрата рунного меча лишила улыбки веселья. Здешние голуби были жирными и наглыми, как морские разбойники, но их легко подманить хлебными крошками. И вкус у них гадостный. Так что все поддержали монаха, один я решил уточнить, где он взял серебро. Брат Иоанн пожал плечами.

— В церкви, паренек. Бог послал.

— В какой церкви?

Маленький священник неопределенно махнул рукой куда-то в сторону Исландии.

— Хорошее местечко, — добавил он, — опекаемое. Для зажиточных. Источник бесконечной радости…

— Снова резал кошельки, святой человек, — проворчал Квасир.

Брат Иоанн закатил глаза и пожал плечами.

— Всего один. Истинный слуга Божий, достойный муж. И вообще, radix omnium malorum est cupiditas.

— Чтоб ты подавился своей латынью, — буркнул Квасир, — мы тебя не понимаем. Орм, что он сказал?

— Он рассуждает здраво, — ответил я. — «Любовь к деньгам есть корень всех зол».

Квасир крякнул, неодобрительно покачал головой, потом усмехнулся. Во взгляде брата Иоанна не было и толики смеха.

— Нам нужны деньги, паренек, — сказал монах тихо, и я ощутил, как во мне нарастают раздражение и гнев. Он прав: тепло, выпивка и надежда на будущее — вот что нам необходимо; но срезать кошельки само по себе достаточно плохо, а уж в церкви — и подавно. Еретик в Великом Городе Христа обирает своих ближних. Брр! Все это я и вывалил на него, когда мы двинулись к «Дельфину».

— Для меня это не церковь, Орм, — усмехнулся он; его кудри прилипли ко лбу. — Это яичная скорлупа из камня, не более того, хрупкое нечто, призванное выглядеть крепким. Тут вовсе нет Господа. Бог рано или поздно сметет его своей дланью, но до тех пор — per scelus semper tutum est sceleribus iter.

Безопасность преступника в новых преступлениях. Я рассмеялся, вопреки камню на душе. Он напомнил мне Иллуги из Братства, но жрец асов сошел с ума и умер под курганом Атли, вместе с Эйнаром и другими, оставив меня ярлом и годи, против моей воли и без капли мудрости.

Но благодаря брату Иоанну всех нас причислили к последователям Христа, окропленным святой водой и обратившимся — присягнувшим, как они говорят; пусть даже распятия на наших шеях выглядят как молоты Тора, а я не ощущаю, чтобы сила клятвы именем Одина стала меньше, хоть и надеялся, что это произойдет, почему и прислушался к Христу.

«Дельфин» располагался с подветренной стороны от стены Септимия Севера и выглядел сущей развалюхой. Пол вымощен плиткой, как во дворцах, но стены всего лишь побелены, а чадящие фонари висят так низко, что приходилось сгибаться едва ли не вдвое.

В таверне было шумно и дымно, душно и людно, пахло человеческим потом, жиром и едой, и всего на мгновение я будто возвратился в Бьорнсхавен, очутился у милого сердцу домашнего очага, где плескалось красно-желтое пламя, услышал, как свистит ветер, прокладывая себе путь сквозь лес Сневел, прерываясь, чтобы подергать балки и потрепать шкуры в дверях, отчего кажется, словно трепещут птичьи крылья…

Heimthra, тоска по дому, по тому, как все было прежде…

Но в этом зале люди не вставали, приветствуя вошедших, как было бы правильно; нет, они были поглощены едой и ни на кого не обращали внимания. В этом зале народ вкушал полулежа, и всякий, кто сидел прямо, сразу выдавал собой варвара; еще одна странность города, обильного чудесами вроде затейливо изукрашенных каменных чаш, чьим назначением было просто подбрасывать воду в воздух на потеху зевакам.

Я любил эту таверну потому, что она полнилась знакомыми голосами: греки, славяне и купцы из краев дальше на север наперебой чесали языками насчет того, сколь опасной сделалась речная торговля с тех пор, как Святослав, великий князь Руси, решил приструнить хазар и волжских булгар.

Мнилось, будто русский князь спятил после взятия хазарского города Саркел, близ Моря Тьмы; к слову, Братство поучаствовало в осаде по-своему. Теперь он направился к хазарской столице Итиль на Каспии, чтобы добить врага, но не стал дожидаться исхода своей затеи и отправил воинов дальше на север, против волжских булгар.

— Он как пьяница в кабаке, спотыкается и готов задраться с каждым, на кого падает. О чем он только думает? — ворчал Дрозд, славянский купец, с которым мы немного сошлись, человек, чей облик как нельзя лучше подходил к его имени: глаза-бусинки, быстрые движения головы…

— Он вовсе и не думает, по-моему, — отозвался другой купец. — Того и гляди возомнит, что ему по силам взять Великий Город.

— Жаль, если он так решит, право слово, — поддержал Радослав, — ибо это сулит жестокую схватку и Рукопожатие Миклагарда.

О таком я никогда не слышал, чему и подивился. Губы Радослава скривились в усмешке, разошлись, как челюсти капкана, и он расхохотался, отчего одна из его заплетенных косиц окунулась в пиво.

— Они вроде как предлагают тебе мир, но только для того, чтобы при случае проткнуть мечом, — пояснил он, слизывая пену с мокрых волос. — Или кинжалом.

— Будем надеяться, он поплатится за свою глупость. И тогда мы сможем без опаски вернуться на Север, — густые усы Финна тоже словно вспенились.

Я промолчал. Вообще-то путь на Север нам заказан, даже если Святослав вдруг и в самом деле сложит голову завтра. У него ведь три сына, жадных до отцовского наследства, а мы ухитрились рассердить всех троих своими поисками клада Аттилы — клада, ключ к которому теперь у Старкада.

Вряд ли он об этом догадывается. Я почти уверен. Он похитил меч, потому что на тот положил глаз купец Хониат и, верно, назначил высокую цену. Но Хониату неведомо, что означают царапины на рукояти, пусть он и знает, откуда этот клинок, из какой сокровищницы. И даже владей Старкад грамотой рун, ему не прочесть тех знаков, что вырезаны на рукояти.