Меч Кайгена - М. Л. Вонг

class="p">Мисаки робко сжала рукоять и вытащила меч наполовину из ножен. Ее глаза расширились. Дыхание застряло в ее горле.

— Это… — едва слышно сказала она. — Коли, это то, что я думаю!

— Я же говорил, у меня есть связи.

Мисаки с трудом скрывала эмоции на лице.

— Так… я милая снаружи, но твердая и темная внутри, — она посмотрела на Коли, а пальцы предательски сжали оружие. — Думаю, я должна быть оскорблена.

— Как леди Широджимы, да. Как боец, ты не можешь возражать.

— У меча есть имя? — тихо спросила Мисаки, боясь, что если заговорит громче, Коли услышит дрожь восторга в ее голосе.

— Пока мы работали над ней, мы призвали ее Мисаки-денья. Когда ты используешь ее на улицах, название может выдать твою личность. Я подумал выбрать твое прозвище, так что назвал ее Сираву-денья. Может Сираденья, если вкратце?

— Дочь Тени? — Мисаки приподняла бровь. — Чересчур драматично, не думаешь?

Коли скрестил руки.

— Я посчитаю, что это спасибо.

— Коли… я не могу это принять.

— Жаль. Она сделана для тебя.

— Но… это поразительное оружие…

— Одно в своем роде, — гордо сказал Коли.

— Разве не стоит дать его коро, который будет использовать его лучше? Я даже не должна биться… — она умолкла, когда Коли закатил глаза. — Что?

— Это как говорить, что нож не должен резать.

Мисаки разглядывала нуму мгновение.

— Порой я гадаю, человек ли ты, Коли, — она знала, что потому они хорошо ладили.

— О чем ты? — он не звучал оскорбленно. Он уже звякал приборам на столе.

— Ты видишь людей дальше их функций? Или мы для тебя… вещи? Орудие и оружие, машины, делающие детей?

— Я — нуму, — он пожал плечами, нагревая пальцы, чтобы соединить компоненты. — Боги создали меня, чтобы я видел мир с точки зрения материалов.

— Мои боги создали меня выглядеть мило, выйти замуж хорошо и рожать детей, — сказала Мисаки.

Коли фыркнул.

— Как скажешь. Хотя это показывает, что твои дорогие Нами и Наги — слабые мастера.

— Что, прости?

— Умелый бог не стал бы создавать домохозяйку с твоими навыками и голодом. Ты выглядишь как красивый цветок, но ты — меч.

— Ты снова это делаешь, — пригрозила пальцем Мисаки. — Ты зовешь меня оружием.

— Эффективным, — сказал Коли. — Это был комплимент.

— Я просто… не знаю, могу ли его принять, — комплимент или меч.

— Так не бери, — нетерпеливо сказал Коли. — Могу лишь сказать, что это будет ужасной утратой. Когда пойдешь в следующий бой — а ты, Мисаки, попадешь еще в бой — лучше держи этот меч при себе. Как я и сказал, девочка создана для тебя. Она будет плоха в других руках.

— Но…

— Это был подарок, а не приглашение на скучный разговор, — сказал он. — Хочешь обсуждать религию и философию, найди джасели. Все, что я хотел сказать, в твоих руках. Делай с этим, что хочешь.

— Мисаки, ч-что это? — пролепетала Сецуко в страхе и смятении, глядя на Сираденья. — Что ты…

— Не переживай, — Мисаки привязала обсидиановый меч к бедру и поняла, как жаждала ощутить этот вес. Ребенок был не тем грузом. — Я знаю, что делаю.

— Ты… умеешь сражаться? Как?

Мисаки смотрела, как Сецуко соединяла кусочки, как было с Мамору. Но в этот раз она не могла желать в тревожной тишине одобрения. Не важно, что Сецуко или другие думали о ее неприличном поведении. Было важно, что Мисаки и ее черный меч стояли между ее семьей и смертью.

Грохот раздался из передней части дома, женщины вздрогнули. Кто-то пытался пробить двери.

— Прячься! — прошипела Мисаки. — Старайся не шуметь. Фоньяки отлично слышат. Мне будет проще увести их, если они не узнают, что вы там.

— Увести их от нас? — лицо Сецуко исказила боль. — Мисаки, я не могу… я не хочу оставлять тебя тут одну.

— Ты должна.

Еще грохот сотряс дом. Глаза Сецуко расширились сильнее. Она была в ужасе. Хищник в Мисаки видел, что ей хотелось убежать в убежище. Но она, что обидно, не стала это делать.

— Мисаки, я не могу тебя бросить, — прошептала она. — Я знаю, что не буду полезна против них, но…

— Не в том дело, — Мисаки посмотрела на свои колени.

Мисаки не просто так скрывала свою историю сражений под половицами кухни, жестокость была неприличным хобби для благородной леди, и ее муж запретил разговоры о ее времени за морями. Но если приличия и послушание заставили ее забить доски, что-то сильнее держало их на месте, глубокий стыд.

Но, даже если бы она была мужчиной с чистой кровью и огромной силой, она не была бы бойцом, с которым захотел бы быть уважаемый Мацуда. Мечники Такаюби были благородными, встречали врага в лицо в открытом поле, их репутацию поддерживали мощь и дисциплина. Мисаки была слабой, нападала из засад, редко давала жертвам чистый бой. Потому что в чистом бою она проиграла бы.

Такое оскорбило бы настоящих коро. Люди, которые знали, кем она была, смогли ее простить… но она сомневалась, что такое можно было прощать.

— Сецуко, лучше… не смотри, что я собираюсь сделать.

— Я не боюсь, — соврала Сецуко, но от еще одного грохота она вздрогнула. — Я р-резала много рыбы, вряд ли кровь фоньяк выглядит иначе.

— Не в том дело. Я не хочу, чтобы ты видела… меня, — не такой, какой она была на самом деле. Какой она станет, когда Сираденья вкусит кровь. Люди, рядом с которыми она билась в прошлом, сдерживали ее, не давали поддаться желанию убивать, но если придётся убить…

— Я не понимаю.

— Ты… — слова застряли в горле Мисаки, она сглотнула. — Ты думаешь, что я хорошая, — она коснулась ладоней Сецуко. — Это спасло мою жизнь.

— Что?

— Я не признавалась в этом, ведь я гордая и глупая, — и время было на исходе. Мисаки быстро моргала. Не время для слез. — Ты спасла меня. Я верну долг, но мне нужно, чтобы ты поверила мне и спряталась.

Сецуко медлила миг. А потом кивнула, сжала руку Мисаки и склонилась. Их лбы на миг соприкоснулись в выражении тихой поддержки. А потом они разошлись, Сецуко побежала к подвалу, а Мисаки повернулась к угрозе. Она не была достойна этой семьи, но она защитит ее со всем ядом и кровожадностью, со всей своей хитростью.

Фонья ударила по дверям, ломая их. Мисаки прошла в главный зал. Она ненавидела биться с врагами лицом к лицу. Каждый инстинкт в ней кричал прятаться и устроить засаду, но ей нужно было увести солдат от Сецуко и детей, и для этого нужно было их внимание.

Двойные двери распахнулись. Дерево упало на пол,