Искушение чародея (сборник) - Андрей Рябоконь

Женщина повторила снова и вложила вкладыш в послушную Славкину руку. Тот продолжал стоять, как вкопанный, и продавщица начала сердиться.

— Что ты мне суешь? Урна справа! — наконец прорвалось в сознание Рыжикова.

Все с той же глупой улыбкой Рыжиков посмотрел на бумажку и с трудом прочитал: «Без выигрыша».

Славка опять не понял, и лишь очередной толчок Замятина вернул его к реальности.

— Не тот, дурак! — услышал он шепот друга. — Тащи еще! Только будь внимательнее! Сосредоточься, ну!

— Еще один, — все так же машинально Рыжиков протянул второй рубль, и рука опять зависла над коробкой.

«Этот. Или этот», — пальцы чуть касались билетов в поисках манящей удачи. Что-то упорно влекло к дальнему левому углу, и рука покорно двинулась туда.

На вкладыше были все те же безжалостные слова: «Без выигрыша».

Отказываясь верить, Славка повернулся к Замятину и прочитал на его лице столько разочарования, что сомнения немедленно пропали. «Но как же так?» — промелькнуло в голове, а рука уже сама тянулась с последним рублем.

Привлеченная «крупной» игрой толпа возбужденно зашевелилась.

На этот раз Славка выбирал мучительно долго, и женщина хотела прикрикнуть на него, но почему-то передумала и усмехнулась. От волнения дрожь в пальцах усилилась, и от этого стало неприятно и стыдно. Наконец, будь что будет, Рыжиков ухватил билет и застыл с ним, не решаясь надорвать.

— Дай сюда! — Замятин побледнел от ожидания, но действовал ловко.

Вытянувшие шеи «болельщики» скоро смогли прочитать все те же магические слова: «Без выигрыша».

— Экстрасенс! — Колька презрительно сплюнул и двинулся к выходу.

Славка устремился следом. Его щеки горели от мучительного стыда, и нестерпимо хотелось спрятаться, провалиться сквозь землю, сделать все, что угодно, лишь бы исчезнуть, скрыться с глаз свидетелей его позора.

Внезапно Колька повернул к нему разочарованное злое лицо и бросил как оплеуху, четко и неумолимо:

— Зубрилка и обманщик! Чтобы завтра трояк у меня был! — и, свернув в сторону, быстро пошел прочь.

Через месяц Василий Иннокентьевич принимал экзамены за восьмой класс. Один за другим ученики подходили к столу, где сидел строгий и жестокий, как им казалось, преподаватель, и тянули билеты. Лица одних сразу вытягивались от разочарования, другие, наоборот, начинали счастливо улыбаться, причем первых, как всегда, было больше.

Время шло, а Рыжиков все еще торчал в коридоре, не решаясь зайти. Мальчишеская жизнь почти не оставляет времени на учебу. Поэтому вопросов Славка знал немного, и волновался все сильнее и сильнее. Наконец, он пересилил себя, вошел в класс и на негнущихся ногах медленно подошел к учительскому столу. «Не сдам, не сдам», — упорно билась в мозгу предательская мысль. Но пути назад уже не было.

Рука наугад коснулась билета и — что это? — перед глазами возникли напечатанные с противоположной стороны бумаги вопросы. На секунду Славка опешил, но тут же начал лихорадочно соображать. Ничего подобного он не знал. Однако билет еще не был поднят, и это давало определенные права. Рука легла на следующий. Ответы на него были легче, но ненамного. «А если этот?» — Рыжиков коснулся третьего и счастливо вздохнул. Этот билет он знал.

С появившейся уверенностью Рыжиков изящно поднял листок бумаги и перевернул. Все было точно так, как он только что прочитал. Прочитал прямо в воздухе, не подглядывая и лишь касаясь листка кончиками пальцев.

Победоносно посмотрев на обреченно сидевшего над непонятными вопросами Замятина, Славка непринужденно назвал Василию Иннокентьевичу свой счастливый номер и пошел готовиться к ответу.

«Зубрилка», — мелькнуло воспоминание, но прежняя обида куда-то исчезла, и давняя несчастливая игра вызвала лишь легкую улыбку.

Алексей Волков. Гипнотизер

— Ну и как? — спросил Удалов, когда, покачиваясь от выпитого, мужчина вернулся к столику. — Продавщица ничего не заметила?

Кир Булычев. Как его узнать

У каждого человека есть мечта. Обычная или неповторимая, реальная или фантастическая, материальная или духовная, но обязательно большая, ибо маленькая мечта уже и не мечта, а так, всего лишь желание.

У Эдуарда Лапкина тоже была светлая мечта, которую он лелеял днем и ночью, в школе, дома, на улице, тайком от друзей. Шли дни, проходили года, но, как часто водится, она оставалась все той же, неосуществимой, заветной, манящей, ускользающей, как горизонт.

Лапкин мечтал получить пятерку. На первый взгляд это так просто: сел и выучил. Но именно здесь скрывалась самая неодолимая преграда: учить что-либо Лапкин не хотел. Сотни раз открывал он учебники, но огромное отвращение вынуждало его тут же вскочить из-за стола и устремиться на улицу. Не было силы, способной удержать, остановить Эдика.

У его приятеля Максима Удалова такой удерживающей силой в детстве был отцовский ремень. И пусть теперь превратившегося в юношу мальчишку никто не стегал, успел образоваться условный рефлекс. Хочешь учиться, нет, а все равно приходится. Родители же Лапкина изначально верили в исключительность сына, доверяли ему, и, если честно, не имели понятия, хорошо ли учится их единственное чадо.

После каждой попытки что-либо выучить Эдик терял часть сил, и к концу восьмого класса утратил их окончательно. С тех пор учебники не открывались практически никогда. Целыми днями Лапкин странствовал по своим друзьям: тому же Удалову, Замятину, Купцову или просто лежал на диване и читал какую-нибудь увлекательную приключенческую книгу. Воображал себя на месте героев, проживал вместе с ними кусок жизни, благо о школах там речь, как правило, не шла. А порой откладывал очередное творение Дюма или Сабатини и мечтал о том, как когда-нибудь станет круглым отличником.

Так все и продолжалось. Двойки утром, мечты о блестящих собственных ответах — вечером.

Однажды к мечте прибавилась затаенная зависть. Эдик стал тайно завидовать Рыжикову, сумевшему не уча заработать пять по физике. По утверждению приятеля — увидев нужные страницы прямо через закрытый учебник. Этот случай впервые навел Лапкина на мысль о непознанных свойствах человеческого организма и дал толчок к действию. Теперь Эдик часами держал руку на какой-нибудь книге, силясь прочитать там если не главу, то хоть страницу. Все было тщетно. Славкиным талантом он не обладал. Однако раз поманившая реальностью мечта уже не отпускала из своих объятий, и оставалось лишь найти к ней свой путь, такой же неповторимый, как пятерка в журнале.

А между тем в Великом Гусляре, как и во всех прочих городах необъятной страны, начался новый учебный год, и опять потянулись обычные школьные будни. Незаметно прошли первые две недели. Вызывали пока мало, и Лапкин получил лишь одну оценку: два по физике.

Впрочем, выше троек оценок он и не знал.

Бестолково промелькнул лучший день школьной недели — суббота. Вернее, та его часть, когда занятия уже позади и можно наслаждаться блаженным ничегонеделаньем и сознанием того, что впереди еще целые сутки свободы. Хотя и омраченные неотвратимостью подло надвигающегося понедельника. Однако субботним вечером о понедельнике еще не думается, зато свобода звучит в душе подобно прекрасной мелодии. Отдавшись ей во власть, Лапкин долго шлялся вместе с Удаловым и Рыжиковым по знакомым с детства улицам, строил всякие планы, дышал ароматами бабьего лета.

Разошлись поздно, когда в большинстве окон стал гаснуть свет, но кто думает о времени в такой вечер? Разумеется, первым опомнился Максим. Он побаивался, что влетит не от отца, так от матери, и потому заторопился домой. У остальных родители были менее суровы, но все равно надо когда-то возвращаться.

Сон не торопясь смежил веки Эдика, и потянулись нелогичные, но сладкие видения. Снился Василий Иннокентьевич. Растроганной, торжественной и приятной была его речь: «Молодец, Эдик! Наконец-то я услышал от тебя отличный ответ. Не сомневаюсь, что и дальше ты всегда будешь отвечать точно так же».

Рука учителя потянулась к журналу, и Лапкин знал: сейчас она выведет напротив его фамилии жирную, упитанную пятерку. Но в последний миг рука застыла, а сам учитель медленно повернулся в сторону двери. Оттуда прямо на него летела огромная ленивая муха и басовито, в полном соотношении со своими размерами, гудела.

Василий Иннокентьевич с силой запустил в нее ручкой, однако не попал и в панике замахал руками. А муха резко дернула его за волосы, долбанула невесть откуда взявшимся клювом и взмыла вверх.

Учитель схватился за голову и мешком рухнул на пол. «Это нечестно, сначала пятерку поставьте!» — захотел крикнуть Эдик, только слова застряли в горле. Муха плавно развернулась и ринулась в новую атаку. На этот раз на Лапкина. Ее гигантские фасетчатые глаза уставились на девятиклассника и в них словно промелькнуло: «Стой! Сопротивление бесполезно! У тебя каменные руки. Ты их не поднимешь!»