Жизнь – сапожок непарный. Книга вторая. На фоне звёзд и страха - Тамара Владиславовна Петкевич

гигантские валуны. Ложась загорать, мы запросто умещались на плоских камнях в полный рост. Стоило съехать со скользкой поверхности и усесться у основания камня, как бешеный поток всей своей мощью обрушивался на голову, на плечи, не то массируя, не то избивая.

Колхозы на Западной Украине не привились. Местные жители при встречах кланялись в пояс: «Здраву, пан», «Здраву, пани». Малину из лесу носили вёдрами. Говорили, медведи встречаются. А белые грибы в горах ухитрялись расти в траве.

В мирные, тишайшие вечера, вооружившись палками, мы группой человек в десять отправлялись по «австрийской дороге» высоко в горы. Поистине, вертикаль – иная география. С хребта на подёрнутые дымкой долины открывался такой вид, что сердце разрасталось во все стороны. Снизу, с пастбищ, доносился глуховатый звон колокольчиков, подвязанных к шеям пасущихся коров. При взгляде с горы вниз поговорка «Пан или пропал» обретала привкус смерти.

А чтобы хоть на шаг приблизиться к пониманию, что такое «кара Господня», надо было пережить в Карпатах грозу. От нещадной мощи и меткости ударов грома укрыться было негде. Гнев небес разламывал голову, испытывал натуру на стойкость. Потоки озлившегося дождя расквашивали почву. Молнии с громом напоминали: «Какая же ты песчинка! Ах, какая же ты малость!» И отринутому небесами человеку не к чему было здесь ни прижаться, ни прислониться.

Обильную еду хозяйка сама разносила постояльцам по комнатам. На день хватало одного обеда.

Наш дом стоял под горой, а на горе виднелись крыши каких-то построек за забором. Как-то мы вдвоём собрались пойти в соседний санаторий посмотреть фильм. Обходя усадьбу, увидели, что от построек с горы скатывается набитый чем-то мешок, за ним другой, третий. Поутру спросили у соседей, что находится на горе. Оказалось – дом отдыха, в котором работала наша хозяйка. Ларчик открывался просто: чтобы кормить многочисленных постояльцев, хозяйка набивала мешки казённым хлебом, картофелем, прочим провиантом. И доставка стоила недорого: пинок ногой по мешку. Поистине, высокое и низкое уживались друг с другом без раздора.

Задумали съездить на ярмарку в Косов. На пути у каждого колодца – деревянные изображения Матери Божьей. На ярмарке продавали и скот, и гончарные изделия, и отороченные мехом, расшитые узорами жилеты, обувку. Всё во власти торга. Пестро, прижимисто, с интересом, со вкусом. Незабываемый отпуск…

* * *

– А в этом году куда едем?

– По Волге. По шлюзам.

«Сдайте вы билеты на ваши шлюзы! Прошу, умоляю: едем к нам на озеро Селигер», – уговаривал мой товарищ по Северу, по ТЭКу, Володя Мурзин. Тот самый, до сердца матери которого я не смогла достучаться в Москве. «У родственников жены там дом, банька на берегу. Комната в доме или сеновал – сами выберете. Сад, огород, всё своё. Яблок хоть завались. Тамарочка будет нам их печь в кляре, а мы с вами, Владимир Александрович, будем рыбачить всласть. Хотите, на колени стану? Прошу: едем!»

Уже совсем стемнело, когда мы сели на небольшой пароходик в городе Осташкове и тот неторопливо начал пролагать себе путь по озеру Селигер меж бесчисленных островков: «с блюдечко», «с поднос», а то и с размахом на полкилометра. К ночи на островах заполыхали костры. Где-то, кучно облепив огонь, туристы бренчали на гитарах и пели. Где-то по причудливо метавшимся теням угадывались диковатые языческие пляски, изгоняющие всяческую порчу…

До гористого острова, который надо было пересечь пешком, мы добрались часам к четырём утра. Не зажигая фонариков, молча прошли гуськом через лес к другому берегу, где нас должна была поджидать лодка. Пробивался рассвет. Над озером висел слоистый туман. Кто-то с лодки подавал руку. Туман разобрал нас «поштучно». Только по звуку «шлёп-всхлип» угадывалось размеренное погружение вёсел в воду. Причалив к берегу, огородами дошли до хаты, где уже шумел самовар. Без лишних слов нас напоили чаем, проводили спать в выгороженную на чердаке комнатушку с набитыми пахучим сеном матрацами.

Хозяин – председатель колхоза. Хозяйка – почтальонша. Приветливы, добры. А через три-четыре дня отношения заладились со всей деревней разом. В Ленинграде я только что посмотрела на кинофестивале несколько английских фильмов. Пересказала один, чтобы развлечь хозяев. Те оповестили соседей, и хата по вечерам стала заполняться «под завязку». Мужики рассаживались на полу:

– Приступай, Владимировна! Слушаем!

Сидели не шелохнувшись. Кто бы мог вообразить такую ярую жадность у деревенской аудитории? «Политический детектив? Давай, а как же!» «Про любовь? Про семейную жизнь?.. Гоже, Владимировна, гоже. Приступай! Да уж чтобы со всеми там подробностями».

Однако ж, Бог мой, какой неприглядной стороной вывернулась реальная жизнь деревни по сравнению с впечатавшейся в душу порой детства в Попадине, под Невелем. Той, двадцатых годов, ещё до раскулачивания. Хозяйка тогда выгоняла коров в половине пятого утра. Семья поднималась в пять. Завтракали и шли в поле. Работали там до заката солнца. Косили, шевелили сено, жали, вязали в снопы рожь, пшеницу, а надёрганный лён с голубыми цветочками – в небольшие снопики. Молотилка работала. Веялка шумела. У каждого было своё место. А теперь колхозники шли к управлению за нарядами на работу не спеша, часам к девяти. Как вкопанные стояли у дороги комбайны, выведенные из строя поломками. Поломалась машина – и стоп на весь сезон.

– Запасными частями не комплектуют. Вот и весь сказ.

В хате с вывеской «Управление колхоза», стуча деревянными кругляшками на счётах, бухгалтер сочинял липовые трудодни. А уже с двенадцати оттуда доносился стук костяшек домино.

Рыбачили по-разному. Приезжие – с удочкой. Местные с ночи привязывали на колышки сети, а утречком тащили к берегу добычу. Я брала лодку, садилась на вёсла, отыскивала глухой затон, заросший белыми лилиями и жёлтыми кувшинками, и, как когда-то на Урале, забывалась в тишине.

Дней через двенадцать после приезда в деревню что-то стало смущать. Северный друг выглядел озабоченным. Хозяева перешёптывались. Я без обиняков спросила: «Что случилось?» Ответ был неожиданный:

– Спокойнее было б, если б вы уехали с Владимиром Александровичем. Успенье на носу. Боязно за вас. Напиваются тут вусмерть. Деревня на деревню с ножами может пойти. Не ровён час…

– Да что вы, что вы? Вот эти люди, которые так слушали рассказы про кино? – успокаивали мы хозяев.

Поверить во «власть тьмы» над неглупыми мужиками, прошедшими фронты и знаменитые «пол-Европы»? С их-то разумением? С их-то высказываниями про жизнь? Нет. Хозяйские страхи казались несерьёзными. Подумалось даже, что причина – в каком-то нашем просчёте.

– Уж мы-то сами так рады вам! Это наш Вова, не подумавши, пригласил вас под праздник. В другую бы пору и тревог никаких. Уезжайте. Не в стариках дело – больно