Заговор в начале эры - Чингиз Абдуллаев

Самый изысканный трофей полководец вез на своей пентере. Это была туника Александра Македонского, захваченная в одном из дворцов царя Понтийского – Митридата.

Пятипалубная пентера выгодно отличалась от чисто военных строгих триер, где могли разместиться лишь сто пятьдесят – сто семьдесят гребцов, два десятка матросов и столько же воинов.

На пентере семьсот гребцов были посажены на пяти нижних палубах. А две верхние занимали пассажиры и команда. На своей пентере Помпей мог отдыхать и развлекаться, не чувствуя аскетичности военного корабля. Двадцать военных триер под командованием его префекта Сервилия охраняли десять огромных пентер, следовавших одна за другой. И хотя море было спокойным и почти во всех прибрежных портах находились римские гарнизоны, такая необычная охрана была дополнительной гарантией беспрепятственного возвращения великого полководца в Рим.

Именно благодаря талантам и мужеству Помпея, отваге и выучке его воинов три года назад было покончено с пиратством во Внутреннем море. За сорок дней Помпей захватил более восьмисот кораблей, разрушил все основные пиратские базы, безжалостно истребил пиратов на суше и на море.

И теперь подобная охрана нужна была скорее в качестве почетного эскорта для самого Помпея Магна, добившегося столь выдающихся успехов.

На расстоянии одного дня пути шел весь римский флот, насчитывающий более тысячи военных и грузовых кораблей, на которых были размещены около семидесяти тысяч человек восточной армии со своим снаряжением и добычей.

Помпей знал, с какой тревогой и надеждой ждут возвращения его армии в городе. Он осознавал силу своих легионеров, мучительно размышляя весь путь, как поступить с армией.

Распустить ее, согласно римским законам, и идти в город в качестве просителя или подойти к Риму во главе огромной армии, подкрепляя свои требования мечами преданных легионеров?

В истории города уже случались подобные прецеденты, но для самого Помпея это была мучительная борьба между сознанием долга и жесткой необходимостью реального выбора. Однако, в отличие от Суллы и Митридата, он не мог нарушить римских законов.

Даже понимая, что ввод его армии в Рим может спасти ситуацию и предотвратить дальнейший распад республиканских институтов, он не мог решиться на такой шаг. В политике часто возникает ситуация, при которой необходимо проявлять определенную жесткость и твердый нрав, последовательно отстаивая выбранные принципы. Зачастую это связано с угрозой кровопролития и применения насилия. Но, отказавшись хоть однажды от избранной линии, проявив нерешительность и непоследовательность, правитель не может более рассчитывать на свою армию и свой народ, ибо сделанный им выбор бывает часто окончательным. Любая попытка вновь овладеть ситуацией обернется еще большим кровопролитием и насилием. Однако на этот раз Помпей не был готов вводить армию в столицу. Не диктатором, а триумфатором хотел он въехать в Рим. Не звон мечей, а шелест лавровых венков должен был предварить его появление в «Вечном городе».

Человек, добившийся больших успехов, он был немного тщеславен и поэтому страстно желал еще большего почитания и славы.

Весь путь Помпея обратно в Рим должен был, по замыслу самого полководца, свидетельствовать о величии и щедрости его души.

В Митиленах он провел состязание поэтов, славивших самого Помпея, и объявил этот город свободным в честь поэта Теофана. На Родосе он присутствовал на состязании риторов Посидония и Термагора, слушая софистов, одарив каждого по таланту.[137] А в Афинах он пожертвовал на восстановление памятников города неслыханную сумму в пятьдесят талантов. И все эти многочисленные благодеяния делались с одной-единственной целью – для упрочения славы и величия самого полководца, ибо, как понимал Помпей, победы сами по себе оставляли слишком слабое впечатление в памяти потомков без надлежащего обрамления этих триумфов историками, поэтами, философами и риторами.

Это были лучшие дни в жизни сорокапятилетнего Помпея. Восхищенная молва шла впереди полководца с Востока на Запад, и триумфальное шествие Помпея длилось несколько недель.

Но в мире нет абсолютного счастья, как не бывает абсолютной гармонии. За два дня до высадки в Бриндизии из Рима прибыли гонцы с последними известиями. Помпей традиционно хорошо принял гонцов, приказав разместить их на своей пентере. Если бы он знал, с какой миссией прибыли послы, его радушие сменилось бы ненавистью. По совету хитроумного Цицерона к Помпею были направлены люди с тайным заданием – остановить победное шествие легионов восточной армии.

Сенаторы не знали, каким будет выбор Помпея, и решили подтолкнуть его к осознанному решению. Для этого Помпею нужно было передать в любой удобной форме известие об измене его жены Муции с Цезарем. Из этого известия, которое послы обязались довести до командующего, сенаторы рассчитывали извлечь максимальную выгоду. Вбивался клин между Помпеем и Цезарем, а опозоренный и ославленный полководец уже не смог бы с прежней уверенностью вести своих легионеров на Рим. Не говоря уже о том, что и сам триумф Помпея выглядел бы просто насмешкой, и сквозь лавровый венок победителя явственно проступали бы очертания рогов обманутого мужа. Это был чрезвычайно ловкий ход, и он почти удался.

К вечеру за обильным ужином гости перепили, и почти до утра были слышны пьяные разговоры и крики. Среди хозяев особенно выделялся вольноотпущенник Помпея Деметрий, столь охотно принимающий участие в пиршествах своего патрона. Под утро между Деметрием и одним из гонцов случилась размолвка, и потребовалось вмешательство дежурного декуриона, дабы разнять ссорящихся.

Выспавшийся Помпей вышел утром на палубу в отличном настроении. Уже после завтрака наверху показался Деметрий. После вчерашней попойки он имел весьма жалкий вид и все время трогал свою разбитую губу.

– Дионис, бог виноделия, благословил вас вчерашней ночью, – сказал Помпей. – Обязательно нужно было драться?

– Да, – угрюмо ответил Деметрий, – это мое дело.

– И мое тоже, – строго сказал Помпей, – ты мог бы вести себя лучше, Деметрий. Эти постоянные кутежи…

– Я понимаю, Великий, – наклонил голову вольноотпущенник, – но гонец был не прав, и я не смог сдержаться.

– В следующий раз тебе разобьют голову, – покачал головой полководец. – Ну, что вы не доделили вчера?

Деметрий обиженно молчал, отведя глаза в сторону.

– Я спрашиваю, – повысил голос Помпей.

– Ничего, – виновато сказал вольноотпущенник.

От полководца не укрылась его неуверенность и некоторая растерянность.

– Что случилось? – уже строже спросил он.

– Прости, Великий, но ты знаешь, я никогда не скрывал от тебя ничего.

– Говори, – разозлился Помпей, внезапно почувствовав большую беду.

– Твоя супруга Муция… Гонец рассказывал сплетни о ней. Прости еще раз, но я не смог сдержаться, – виновато проговорил Деметрий.

– Что он говорил? – бесстрастным голосом спросил Помпей.

– Он говорил… Он говорил… Твоя жена и Цезарь. Гонец говорил, что и Мамурра, Клодий… Прости, Великий, – Деметрий отчаянно затряс головой, отходя в сторону.

Помпей замер, почернев от такой новости. Он, не изменившись в лице, кратко пробормотал какое-то проклятие и, резко повернувшись, ушел в свою каюту. Испуганный Деметрий остался на палубе.

Целый день никто не решался нарушить тягостную тишину главной каюты. К вечеру Помпей вышел сам. Он словно сразу постарел на несколько лет, но держался по привычке спокойно и собранно. Деметрий и дежурные центурионы с тревогой ждали его указаний.

– Подготовиться к высадке в Бриндизии, – громко сказал Помпей, – проверьте весь груз. Деметрий, – обратился он к испуганному вольноотпущеннику, – зайди ко мне подготовить разводное письмо моей супруге. И не забудь вручить его тому самому сплетнику, – тихо добавил он.

Спустя два дня, когда вся римская армия высадилась на берег, Помпей, по обычаям предков, собрал на сходку всех легионеров. Поблагодарив их за верную службу, он приказал легионерам разойтись по домам, распуская армию, согласно существующим законам и традициям.

По свидетельству современников, это стало самой большой неожиданностью в самом Риме и далеко за его пределами. И все время слышим слова гениального историка и философа Плутарха, написавшего по этому поводу:

«Однако божество всегда ревниво старается примешать к блестящим и великим дарам судьбы некоторую частицу невзгод». По мнению самого Плутарха, этой частицей стала Муция – жена Гнея Помпея Магна. Ибо трудно быть одинаково великим повсюду. Приходится чем-то жертвовать.

Глава XXXV

Ложь говорит каждый своему ближнему: уста льстивы, говорят от сердца притворного.

Псалтырь, псалом 11:3

В этот день Цезарь пришел домой ранее обычного. В свою огромную библиотеку он принес трагедии Софокла, мастерски переписанные для него судейским писарем на греческом пергаменте. Бережно положив кодекс,[138] Цезарь приказал подать обед в атрий и поспешил туда, где неласковое ноябрьское солнце уже прогрело стены. Обедая в одиночестве, он даже не заметил, как в атрии появилась Помпея.