Заговор в начале эры - Чингиз Абдуллаев

Легат консульской армии Гай Требоний, легко раненный уже дважды, вынужден был бросить против остатков войск Манлия свои последние резервы. Несколько сот оставшихся в живых мятежников умирали на скалах, но не сдавались. С разрубленной головой пал Анний.

Сражавшийся на правом фланге Антистий, уже разгромивший левое крыло катилинариев, начал обходить центр мятежников, прижимая их к скалам.

Петрей и Фабий Максим ожесточенно сражались в центре. Катилина и Торкват, последние из оставшихся в живых вождей мятежников, бились бок о бок против легионеров преторской когорты. Рядом сражался пробившийся к ним Вибий.

Внезапно Квинт Фабий увидел среди катилинариев знакомое лицо. Он напряженно всмотрелся. Сомнений не могло быть. Это был Тит, сын его сестры, племянник, опозоривший их род. Фабий с яростью начал пробиваться к нему.

– Тит! – грозно закричал он.

– Дядя, – узнал его испуганный юноша.

С диким криком, разрубив стоявшего перед ним противника, Фабий пробился, наконец, к Титу.

– Бросай свой меч, – потребовал он.

– Нет, – покачал головой Тит, – никогда.

Разговаривать не было времени, и Фабий поднял свой меч. Двумя мощными ударами он выбил оружие из рук Тита.

– Сдавайся, – закричал он с отчаянием, каким-то шестым чувством понимая, что через мгновение все будет кончено.

– Никогда, – Тит бросился на его меч и упал на руки Фабия. – Спасибо, – прошептал он изо всех сил и умер.

– Проклятье богам, – вскричал Фабий, горестно убирая окровавленный меч.

Не обращая внимания на продолжавшуюся битву, он поднял труп юноши и поспешил вынести тело к своему лагерю. Положив труп, Фабий несколько мгновений стоял перед ним, словно отдавая дань уважения мужественному поступку Тита. Затем, забыв о собственной осторожности, отбросив щит, он подобрал второй меч и ринулся в самую гущу схватки, поражая врагов двумя мечами.

Ожесточение достигло своего пика. Один из трибунов, командовавший когортой, воин высокого роста и невероятной мощи, с ожесточением орудуя своим мечом, пробился к Торквату и со всего размаха разрубил его едва ли не пополам. Но тут же пал, пронзенный мечом Катилины.

Вождь мятежников творил чудеса, вселяя ужас в ряды преторианцев. Он лично заколол нескольких центурионов и одного трибуна. Но силы были слишком неравны. Кольцо вокруг Катилины продолжало сжиматься.

Вибий, защищавший вождя слева, в один момент заметил направленное в Катилину копье. Не успев поднять щит, он инстинктивно шагнул, прикрывая собой полководца. Копье попало ему прямо в живот. Он еще успел произнести: «Семпрония» и рухнул на землю. На губах у него была улыбка. Катилина даже не заметил этой смерти. Он с остатками мятежников продолжал яростно сражаться против нескольких тысяч римских легионеров, уже взявших их в кольцо.

Петрею доложили, что тяжело ранен Аврелий Антистий. Командование перешло к трибуну первой когорты, сам легат, весь в грязи и крови, еле держался на ногах, но отважно шел вперед, увлекая своим примером подчиненных.

Катилина рассек еще одного врага, когда стоявший рядом легионер ударил его по левой руке. Щит отлетел в сторону. Сразу два меча одновременно вонзились в тело вождя заговорщиков. Он еще успел заколоть одного из легионеров, когда обошедший его справа центурион нанес последний удар в спину. Катилина без стона рухнул на землю.

Последних мятежников добивали с ожесточением, словно истребляли варваров, вторгшихся в пределы республики. Ни один воин из армии Катилины не попросил пощады, ни один человек не был взят в плен. Римляне, показывая образцы мужества и отваги, умирали молча, как и подобает героям.

А со скал уже поднимались стервятники, радостно перекликающиеся друг с другом. И кружили неизвестно откуда взявшиеся вороны. И долина была усеяна трупами погибших римлян, и смерть собирала свой обильный урожай в этот безрадостный тусклый холодный январский день.

Глава XXXII

Ибо этот сын мой был мертв и ожил,

пропадал и нашелся,

И начали веселиться.

Евангелие от Луки, 15:24

Когда Петрею сообщили о погибших и раненых, он не поверил. Из десятитысячного войска Катилины в плен не сдался ни один. Только сто сорок два тяжело раненных катилинария стонали в палатках, доставленные сюда прежними врагами.

Антоний, Петрей и Требоний обходили места недавней битвы. Почти все мятежники погибли от ударов в грудь. Они умирали каждый на своем месте, не отступив ни на шаг.

Даже привыкший к подобным зрелищам Петрей был подавлен видом этого поля, усеянного соотечественниками, столь героически сражавшимися с его армией. Консульские легионы потеряли около шести тысяч человек, половину из которых составляли триарии, первыми принявшие на себя самый страшный удар мятежников.

В дальнем конце поля среди нескольких трупов нашли, наконец, тело Катилины. Антоний и Петрей поспешили посмотреть на вождя заговорщиков, когда испуганный центурион доложил, что тот еще дышит. Катилина умирал тяжело; несмотря на многочисленные ранения, он был еще жив. Мятежная душа не хотела покидать некогда грозное тело. Антоний приказал перенести его в палатку, рассчитывая, что эскулапу удастся выходить Катилину для последующего триумфального возвращения консула в Рим. Но Петрей не позволил. Старый воин с первого взгляда понял, что Катилине уже нельзя помочь, слишком ужасными и обильными были его раны, слишком много крови потерял вождь заговорщиков.

Катилина, уже не видя ничего вокруг, боролся за жизнь так, как боролся всегда, неистово и неукротимо.

Внезапно к нему бросилась чья-то фигура. Это была Семпрония. Не обращая внимания на лежащий рядом труп Вибия, она дико закричала, рухнув рядом с Катилиной. Словно самка, потерявшая детеныша, рыдала она над его полуживым телом. Только теперь поняла она, насколько страшной и дикой была ее страсть к этому человеку. Антоний испуганно охнул. Грозный патриций еще успел что-то пробормотать, когда кровавая пена, показавшаяся на губах, положила конец его мучениям. Трое легионеров попытались оттащить Семпронию, но она сражалась с невероятной яростью за право остаться рядом с любимым человеком. По знаку Петрея легионеры отступили, и долго еще дикие крики женщины были слышны над полем.

Антоний, вспомнивший, что он консул и командующий армией, приказал готовить гонцов в Рим с известием о победе.

Петрей, не мешавший консулу составлять победную реляцию, поспешил навестить тяжело раненного Антистия, уже доставленного в лагерь. Раненный в живот, он почти не стонал, хотя открытая рана внушала всем серьезные опасения.

Заметив, как тревожно переговаривался эскулап со своими помощниками, Петрей подошел ближе. Увидев его, Антистий чуть улыбнулся.

– Марк, – позвал он своего старого товарища.

– Да, – наклонился к нему Петрей.

– У меня просьба… Сделай это для меня… – Антистий говорил очень тихо.

– Я тебя слушаю.

– В войске Катилины… должен быть мой сын… Вибий… Узнай, что с ним…

– Хорошо, – Петрей повернулся к стоявшему рядом центуриону, отдавая необходимые распоряжения.

– Что-нибудь еще? – спросил он у Антистия.

– Ничего, – тяжело раненный ветеран судорожно дышал. – Я хочу знать… где Вибий.

Ждать пришлось довольно долго. Добросовестный центурион обошел все поле, разыскивая труп юноши. Несколько раз казалось, Антистий не выдержит, но каждый раз мучительным усилием воли ему удавалось удерживаться на грани сознания, приглушая нестерпимую боль.

– Сколько он выдержит? – в один из таких моментов тихо спросил Петрей.

Эскулап отвел глаза.

– Харон давно готов забрать его душу.

Наконец вернулся мрачный центурион.

– Говори, – потребовал Петрей.

Центурион замялся.

– Говори, – едва слышно попросил Антистий.

– Он убит, – коротко доложил центурион, – тело сейчас принесут.

– Как… Как он убит?.. – выдохнул Антистий.

– Копьем. Удар прямо в грудь.

– Великие боги, – попытался улыбнуться Антистий, – я умираю… счастливым. Он… умер… как все… Аврелии… Вибий, – вдруг позвал он, – я иду за тобой.

С этими словами он улыбнулся и склонил голову. Сознание окончательно покинуло его, и через мгновение он умер.

Петрей горестно вздохнул. С Антистием он воевал еще против Митридата в армии Суллы.

– Похороните их вместе. Вибия и Антистия. На одном костре, – распорядился он, затем, подумав, добавил: – Хороните всех вместе. И наших, и катилинариев. Поставьте погребальные костры. Они заслужили это право, умирая, как настоящие римляне.

С этими словами он вышел из палатки, шагая к преторию, где радостный Антоний уже принимал поздравления льстецов и подхалимов из числа своих ликторов и контуберналов.[135]

Рядом, среди командиров, находился Квинт Фабий. Он уже успел распорядиться о надлежащем обряде похорон для своего племянника. Слыша теперь похвалы в адрес Антония, он презрительно отвернулся и достаточно громко сказал Требонию: