Целебные травы ашкенази. Забытое наследие великих целителей - Адам Сигел

git a lek di milch fun der milchblum, vert mshuge» – «Кто лижет молоко из молочника, сойдет с ума».[768]

Чистотел, или мильхблюм («молочник» на идише), был очень распространен в черте оседлости на рубеже XX в., и его часто можно было встретить в тенистых местах, особенно в лесу. В то время токсичные компоненты растения были неизвестны, поэтому официальные предупреждения о возможном вредном воздействии еще не звучали.

В Рицеве сок свежего чистотела пили при запорах, а отвар из высушенного принимали при заболеваниях почек.

При болях и обмороках в Полоне и Чане пили крепкий отвар растения. Также его использовали для мытья головы.

Чистотел был растением, которое чаще всего использовали для лечения кожных заболеваний и ран. Как и в современной русской практике, в Полоне, Анаполе, Литине, Балте, Лубнах, Ромене, Елисаветграде свежим соком травы или корня сбрызгивали и натирали бородавки, или с той же целью использовали отвар растения. Этим же препаратом в Елисаветграде, Летичеве и Звенигородке лечили раны.

В Браславе свежую или пропаренную траву прикладывали к нарывам, а корень натирали на раны, вызванные венерическими заболеваниями, которые в источнике не указаны, но перекликаются с немецким препаратом от сифилиса того же периода.

В Ромене, Лубнах, Киеве, Анаполе, Полоне, Богослове, Балте и Монастырище соком или отваром растения натирали пораженную область или делали ванну с отваром растения для лечения кожных заболеваний – зуда, экземы, герпеса, золотухи и сыпи.

В Шварц-Тимехе цветки и листья чистотела применяли для лечения болезней печени.

В целом в регионе чистотел применяли при заболеваниях глаз, как наружное, так и внутреннее средство для предотвращения лейкомы, или бельма, – помутнения роговицы глаза.[769]

Часть III

Послесловие

Эта книга – настолько же руководство, насколько детектив. На протяжении всего проведенного нами исследования мы бесконечно сталкивались с тем, что назвали «четырехкратным стиранием» традиционных знаний о растениях и целительстве среди евреев черты оседлости.

Из этнографических работ начала XX в. – независимо от того, проводились ли они Ан-ским или YIVO, – в значительной степени вымылись знания о женщинах. Если же они присутствуют, исследователи подчеркивают их магико-религиозные функции (вербальная магия). Многими такими знаниями пренебрегают как «шарлатанством» или «суеверием». Акцент повсюду делается в основном на мире мужчин и соблюдающих Закон евреев.

Также существует работа советских ботанических исследователей, отраженная в трудах Натальи Осадчи-Янаты. Она была чересчур осмотрительна в определении этнических групп, проживавших в районах, где она в 1920–1930-х годах проводила свои исследования. Какова бы ни была причина такого умолчания, факт остается фактом: Осадча-Яната и ее экспедиции большую часть времени проводили на Правобережной Украине (Подолье, Волыни и т. д.), в городах и районах, где еврейское население составляло большинство. В ее опубликованных работах нет ссылок на евреев[770].

А еще есть общепринятое представление о повседневной жизни в еврейских поселениях черты оседлости, местечках и дерферах как о мире рынков и синагог, учености и веры, благочестия и традиций. Мира, в котором евреи-ашкенази опирались исключительно на исторический, политический, религиозный, а не природный мир – мир животных, времен года и прежде всего растений. В результате нашего исследования появился мир, в котором евреи-ашкенази жили и процветали в естественной гармонии со своими нееврейскими соседями, оказывая помощь и, в свою очередь, получая ее.

И наконец, великое стирание: конец общинной еврейской жизни в Восточной Европе во время Катастрофы.

Все это создало и продолжает создавать сложности для исследований. В ходе проекта мы воспринимали исследование как подглядывание в замочную скважину: мы не знали, что видим и как это связано с тем, что видно в соседнюю замочную скважину.

А связано это прежде всего с четырьмя стираниями, последнее из которых сделало окончательно невозможным изучение in situ ашкеназских общин Восточной Европы (да и любых еврейских общин большей части Европы). Они застыли во времени и месте, и мы полагаемся на те немногие исследования, которые до нас дошли, и надеемся, что еще не изученные нами архивы могут раскрыть больше.

Но мы заложили фундамент и, составляя эту книгу, продолжали удивляться. Читатель заметит, что применение растений, задокументированное Натальей Осадчей-Янатой и ее экспедициями конца 20-х и 30-х гг., не всегда согласуется с образцовой украинской работой Носалей (Носаль-старший также проводил свои исследования употребления лекарственных растений украинцами в начале XX в.). Мы сочли знаменательным, что в обзоре Осадчи-Янаты почти не упоминается калина обыкновенная (Viburnum opulus), известная целебными свойствами и представляющая что-то вроде национального символа Украины. В городах, которые посещала Осадча-Яната и где проживал наибольший процент евреев, использование растений часто восходит к традиции Диоскорида, порой совершенно отличной от привычной для многих народов Восточной Европы. Указывает ли это на две различные, но переплетенные традиции, – возможно, разделенные по признаку пола (грамотные целители-мужчины – баалей-шем и фельдшеры, – и целители-женщины, такие как опшпрехерин и повивальные бабки)? Обзор использования растений, задокументированный Осадчей-Янатой, всерьез это предполагает.

Мы не знаем, сколько еще информации нам удастся найти, если мы продолжим исследовать эту тему. Есть другие растения для обсуждения, другие архивы для изучения, другие зацепки и нити, за которыми нужно следовать. Дразнящие подсказки указывают на маршрут Шелкового пути, по которому восточные растения и знания о них попадали в Восточную Европу из Центральной и Восточной Азии: еврейские общины в черте оседлости использовали ряд растений, неизвестных Диоскориду и его преемникам. Много первоисточников из черты оседлости предстоит обозреть – таких как книги yizkor на идише и иврите, огромное количество еврейских segulot и refu’ot XVIII и XIX вв., непаханое поле номенклатуры растений на иврите (лишь частично задокументированной Иммануэлем Лёвом в четырехтомной Flora der Juden на две тысячи страниц). И что самое интересное, мы подозреваем, что в письменных записях еврейских общин Восточной Европы отражено больше мира женских знаний и женской медицины, чем ожидали, признавали или брали в расчет более ранние ученые.

Еще много ашкеназских корней предстоит распутать, и мы надеемся, что эта книга побудит людей исследовать эту скрытую традицию, которую, как мы думаем, мы лишь немного приоткрыли.

Что еще мы можем сказать о методе? Мы формировали его, продвигаясь дальше, прокладывая маршрут и следуя ему.