Посмертные записки Пиквикского клуба - Чарльз Диккенс

Получив эти указания и узнав также, что гостиница, о которой шла речь, расположена в переулке и пользуется двумя преимуществами — находится по соседству с Клейр-маркет и вплотную примыкает к заднему фасаду Нью-Инна, мистер Пиквик и Сэм благополучно спустились по шаткой лестнице и отправились на поиски «Сороки и Пня».

Эту излюбленную таверну, освященную вечерними оргиями мистера Лаутена и его приятелей, люди заурядные назвали бы трактиром. О склонности содержателя трактира зарабатывать деньги свидетельствовал в достаточной мере тот факт, что маленькая пристройка под окном распивочной, размером и формой слегка напоминающая портшез, была сдана башмачнику, чинившему старую обувь; а его филантропический дух проявлялся в той протекции, какую он оказывал пирожнику, который, не опасаясь помехи, продавал свои лакомства у самой двери. В нижних окнах, украшенных занавесками шафранного цвета, висело два-три печатных объявления о девонширском сидре в данцигском пиве, а большая черная доска, возвещая белыми буквами просвещенной публике о пятистах тысячах бочек портера, находящегося в погребах заведения, поселяла в уме довольно приятные сомнения и неуверенность относительно точного направления, в каком тянется в недрах земли эта гигантская пещера. Если мы добавим, что пострадавшая от непогоды вывеска хранила полустертое подобие сороки, пристально созерцающей кривую полосу коричневой краски, которую соседи научились с детства считать «пнем», — мы скажем все, что следует сказать о внешнем виде здания.

Когда мистер Пиквик вошел в буфетную, из-за перегородки появилась пожилая особа женского пола.

— Мистер Лаутен здесь, сударыня? — осведомился у нее мистер Пиквик.

— Здесь, сэр, — ответила хозяйка. — Эй, Чарли, проводите джентльмена к мистеру Лаутену.

— Джентльмен не может войти туда сейчас, — сказал неуклюжий слуга с рыжими волосами, — потому что мистер Лаутен исполнят комические куплеты и он ему помешает. Мистер Лаутен скоро кончит, сэр.

Рыжеволосый слуга едва успел договорить, как дружные удары по столу и звон стаканов возвестили, что песня допета, и мистер Пиквик, посоветовав Сэму утешаться в буфетной, отправился вслед за слугой.

Когда было доложено о «джентльмене, который хочет говорить с вами, сэр», молодой человек с одутловатым лицом, занимавший председательское место во главе стола, досмотрел не без удивления в ту сторону, откуда раздался голос, и удивление, казалось, отнюдь не рассеялось, когда его взгляд упал на человека, которого он видел впервые.

— Прошу прощенья, сэр, — сказал мистер Пиквик, — а также очень сожалею, что помешал остальным джентльменам, но я пришел по весьма важному делу, и если вы разрешите мне отвлечь вас на пять минут, не покидая этой комнаты, я буду вам очень признателен.

Одутловатый молодой человек встал и, придвинув к мистеру Пиквику стул в темном углу комнаты, внимательно выслушал его печальный рассказ.

— О! — сказал он, когда мистер Пиквик умолк. — Додсон и Фогг ловко обделывают дела… превосходные дельцы Додсон и Фогг, сэр.

Мистер Пиквик признал ловкость Додсона и Фогга, а Лаутен продолжал:

— Перкера в городе нет и не будет до конца будущей недели, но если вы желаете поручить ему защиту ваших интересов, оставьте мне копию, и я приготовлю все, что нужно, до его возвращения.

— Для этого-то я и пришел сюда, — сказал мистер Пиквик, передавая бумагу. — Если случится что-нибудь важное, вы можете мне написать до востребования в Ипсуич.

— Отлично! — ответил клерк мистера Перкера, а затем, видя, что мистер Пиквик с любопытством перевел взгляд на стол, он добавил: — Не хотите ли присоединиться к нам на полчасика? Сегодня здесь собралась чудесная компания. Тут старший клерк Семкина и Грина, заведующий канцелярией у Смитерса и Прайса, делопроизводитель Пимкина и Томаса — он знает чудесную песню — и Джек Бембер, и много еще народу. Вы, кажется, вернулись недавно в город. Не хотите ли присоединиться к нам?

Мистер Пиквик не мог устоять перед столь соблазнительной возможностью изучения человеческой природы. Он позволил увлечь себя к столу, где его должным образом представили собранию и усадили рядом с председателем, после чего он заказал стакан своего любимого напитка.

Вопреки ожиданиям мистера Пиквика наступило глубокое молчание.

— Надеюсь, сэр, вас это не беспокоит? — осведомился его сосед справа, джентльмен с сигарой во рту и с мозаичными запонками в клетчатой рубашке.

— Нисколько, — ответил мистер Пиквик, — мне очень приятно, хотя я сам не курю.

— К сожалению, не могу сказать того же о себе, — вмешался другой джентльмен, сидевший напротив. — Для меня куренье — это и стол и квартира.

Мистер Пиквик взглянул на говорившего джентльмена и подумал, что было бы еще лучше, если бы оно служило ему также и умыванием.

Снова наступила пауза. Мистер Пиквик был человеком посторонним, и, очевидно, его приход подействовал угнетающе на собрание.

— Мистер Гранди сейчас порадует общество пением, — сказал председатель.

— Нет, не порадует, — сказал мистер Гранди.

— Почему? — спросил председатель.

— Потому что не может, — сказал мистер Гранди.

— Скажите лучше — не хочет, — возразил председатель.

— Ну, значит, не хочет, — отрезал мистер Гранди.

Категорический отказ мистера Гранди доставить удовольствие собравшимся вызвал новую паузу.

— Неужели никто нас не расшевелит? — уныло спросил председатель.

— Почему вы сами не расшевелите нас, председатель? — заметил сидевший в конце стола молодой человек с бакенбардами, косоглазый и с открытым воротом рубашки (грязным).

— Правильно! — крикнул джентльмен-курильщик с мозаичными украшениями.

— Потому что я знаю только одну песню, и я ее уже спел, а петь одно и то же дважды в один вечер — прекрасный повод уплатить штраф.

На это нечего было возразить, и снова воцарилось молчание.

— Я побывал сегодня вечером, джентльмены, — начал мистер Пиквик, надеясь затронуть тему, в обсуждении которой могут участвовать все присутствующие, — я побывал сегодня вечером в одном месте, которое вам всем, несомненно, прекрасно знакомо, но где я не бывал уже несколько лет и знаю о нем очень мало; я говорю о Грейз-Инне, джентльмены. Эти старинные Инны любопытные закоулки в таком огромном городе, как Лондон.

— Клянусь Юпитером, — прошептал председатель, обращаясь через стол к мистеру Пиквику, — вы затронули тему, на которую один из нас во всяком случае готов говорить без конца. Вы развяжете язык старому Джеку Бемберу. Никто не слыхал, чтобы он говорил о чем-либо другом, он сам жил там в полном одиночестве, пока у него не помутился рассудок.

Субъект, о котором говорил Лаутен, был маленький желтый сутулый человек, которого мистер Пиквик сначала не заметил, потому что тот имел привычку сидеть сгорбившись, когда, молчал. Но вот старик поднял сморщенное лицо и устремил на него серые глаза, проницательные и испытующие, и мистер Пиквик удивился, как могло такое незаурядное лицо ускользнуть хотя бы на секунду от его внимания. Напряженная мрачная улыбка не сходила с этого лица; человек сидел, опираясь подбородком на длинную костлявую руку с необычайно длинными ногтями; а когда он склонил голову набок и зорко посмотрел из-под косматых седых бровей, в его хитрой физиономии можно было уловить какое-то странное, дикое лукавство, которое производило отталкивающее впечатление.

Этот человек теперь встрепенулся и разразился неудержимым потоком слов. Но так как эта глава затянулась и так как старик был замечательной личностью, то будет более почтительно по отношению к нему и более удобно для нас предоставить ему говорить самому за себя в новой главе.

ГЛАВА XXI,

в которой старик обращается к излюбленной теме и рассказывает повесть о странном клиенте

— Так! — сказал старик, кратким описанием манер и внешности которого заканчивается предыдущая глава. — Кто говорит об Иннах?

— Я, сэр, — ответил мистер Пиквик. — Я упомянул о том, как своеобразны эти старые дома.

— Вы! — презрительно воскликнул старик. — Что знаете вы о том времени, когда молодые люди запирались в этих уединенных комнатах и читали, читали, час за часом и ночь за ночью, пока рассудок их не мутился от полуночных занятий, пока духовные силы не истощались, пока утренний свет не отказывал им в бодрости и здоровье, и они погибали, неразумно посвятив молодую энергию своим сухим старым книгам? Обратимся к более позднему времени и к совсем иной эпохе. Что знаете вы о медленном умирании от чахотки или о быстром угасании от нервного расстройства — об этих потрясающих результатах «жизни» и разгула, которые выпадают на долю обитателям этих самых комнат? Как вы думаете, сколько людей, тщетно моливших о милосердии, уходило с разбитым сердцем из адвокатских контор, чтобы найти успокоение в Темзе или пристанище в тюрьме? О, это не простые дома! Нет доски в этих старых, обшитых панелями стенах, которая, будь она наделена даром речи и памятью, не могла бы рассказать своей ужасной повести! Романтика жизни, сэр, романтика жизни! Быть может, теперь они и производят впечатление заурядных домов, но я вам говорю, что это странные старые дома, и я бы предпочел прослушать много легенд с устрашающими названиями, чем подлинную историю одной из этих квартир.