Чекисты - Юрий Герман

После короткого допроса франкисты передали Андреева в распоряжение контрразведывательной службы абвера при 18-й немецкой армии, блокировавшей Ленинград.

Разведчик знал, что абверовцы вначале отнесутся к нему с недоверием, будут тщательно проверять все, что он сообщит о себе. Так и произошло.

Перед началом допроса немолодой лейтенант из абвергруппы строго предупредил Андреева:

— Нам известно, что русские— мастера забрасывать к нам своих разведчиков. Если ты послан с заданием, то, пока не поздно, сознавайся. Ничего плохого тебе не будет. Сможешь работать по специальности, где захочешь. Если не сознаешься, пеняй на себя. Мы все равно узнаем правду.

Допрос длился долго. Контрразведчики абвера пытались запутать Андреева, найти противоречия в его ответах, но цели не достигли — он хорошо усвоил легенду.

Продолжение проверки абверовцы устроили Николаю Степановичу в тюрьме. Они подсадили к нему в камеру под видом «перебежчика» своего агента-провокатора. Однако из этой затеи у них ничего не вышло: Андреев без большого труда определил, что представляет собой его сокамерник.

С удостоверением перебежчика Андреева отвезли в город Остров. Фашисты содержали его в камере при комендатуре гарнизона. Здесь Николай Степанович познакомился с пленным советским летчиком Н. К. Лошаковым. Они разговорились.

Младший лейтенант Лошаков служил в истребительном авиаполку. В одном из воздушных боев с фашистами он был ранен, выбросился на парашюте и попал в плен. Теперь гитлеровцы склоняли его к службе в РОА. Андреев, в свою очередь, рассказал Лошакову, как он оказался в плену.

— И ты пришел к фашистам только потому, что обиделся на командование?! — возмутился летчик. — Нашел причину! Ты или предатель, или трус!

Андреев не выдержал.

— Я не трус! И нахожусь здесь не без цели, — возразил он в запальчивости.

Лошаков задумался:

— Тогда будь осторожнее. Среди пленных встречаются всякие.

— Знаю. А тебе советую: ищи здесь тех, кто хочет быть полезным Родине, склоняй их к переходу на нашу сторону. И постарайся вернуться сам, чтобы снова бить фашистов.

— Об этом думают многие, кто сюда попал, — ответил Лошаков.

Вскоре его куда-то увезли. А через месяц Николай Кузьмич Лошаков принес чекистам первую весточку об Андрееве. Как это произошло, лаконично повествует хроника Великой Отечественной войны.

«Находясь в лагере близ г. Острова, Лошаков задумал побег из плена. Посвятив в свой план военнопленного И. А. Денисюка, работавшего на аэродроме в качестве заправщика самолетов бензином, он стал вместе с ним готовиться к побегу. Улучив момент, пленники забрались в кабину только что заправленного самолета «Шторх» и успешно совершили взлет и полет в направлении на восток. Через три часа полета, уже ночью, Лошаков произвел посадку в расположении советских войск в районе Мал. Вишеры»{5}.

С «перебежчиком» Андреевым в Острове беседовал немецкий полковник. Он стремился получить его согласие на зачисление в так называемую «Русскую освободительную армию».

— Я устал от войны и хочу отдохнуть, — ответил гитлеровскому офицеру Андреев. Он твердо помнил поставленную перед ним задачу — заинтересовать собой фашистскую разведку и попасть в школу абвера. И только в крайнем случае идти на службу в РОА.

— Не хочешь служить у генерала Власова — пошлем в лагерь, — не скрывая своего раздражения, пообещал ему полковник.

«А если я перестарался и не попаду куда надо?» — забеспокоился Андреев, но, надеясь на лучшее, менять своего решения не стал.

4

Из Острова Андреева отправили в местечко Нойгоф, близ Кенигсберга. Здесь находился какой-то большой, окруженный лесом лагерь. Как только Андреев прибыл, его сразу же провели в помещение канцелярии. А через несколько минут с ним уже разговаривали два немецких офицера, свободно владеющие русским языком. Очевидно, советский офицер-«перебежчик» всерьез заинтересовал их. Беседу вел пожилой майор, слегка прихрамывающий на одну ногу. Худощавый, со следами оспы на лице капитан изредка вставлял замечания.

— Вам известно, куда вы попали? — вежливо осведомился майор, обращаясь к Андрееву.

— По-видимому, в лагерь для военнопленных.

— В известной мере это так, пленные у нас здесь есть. Но главным объектом является разведывательная школа, которую эти военнопленные обслуживают, — майор острым взглядом окинул Андреева и продолжал: — Нам известно, что вы обижены большевиками, которые отправили вас, офицера-зенитчика, в пехоту, на передний край, после чего вы не пожелали воевать за них. Если не возражаете, мы зачислим вас в разведшколу, чтобы вы могли вместе с германской армией бороться против большевиков.

Это прозвучало так неожиданно, что Андреев чуть не выдал себя. Маскируя свои чувства, он нахмурил брови и не спеша ответил:

— Чтобы бороться, надо иметь идею, а я человек безыдейный.

— Понятно. Но о нашем предложении вы все же подумайте. Ответ — завтра. Желательно положительный. Пока будете жить с обслуживающим персоналом, но фамилию следует изменить. Будете, скажем, Алексеевым.

— У нас уже три Алексеева, — уточнил капитан.

— Тогда Макаровым. Свою фамилию с сего дня рекомендую забыть. И второе — с местным населением не общаться, с обслуживающим персоналом не болтать. За болтовню у нас одно наказание — на тот свет, — жестко закончил беседу майор.

Капитан отвел Андреева в барак, где жили военнопленные. На месте никого не было. Лишь на кухне, располагавшейся в конце барака, повар готовил обед. Андреев подошел к нему. Они разговорились.

Повар рассказал Андрееву, что здесь, в Нойгофе, находится школа абвера. Недавно она перебазировалась из-под Варшавы, где размещалась на даче Пилсудского, в местечке Сулеювек.

— А почему ее перевели сюда, под Кенигсберг?

— Говорят, что польские патриоты помогали советским разведчикам собирать сведения о шпионах, обучающихся в школе. К тому лее под Варшавой стало неспокойно, появились партизаны.

Вечером от других обитателей барака Андреев узнал, что он попал в «главную школу абвера на восточном фронте», что хромоногий майор Марвиц, который беседовал с ним, является начальником школы. Второй офицер — его заместитель по учебной части капитан Редер.

Разумеется, военнопленные не знали, что под этими псевдонимами скрываются опытные офицеры абвера— майор Моос и капитан Рудин, которые еще в начале войны, занимая руководящее положение в абвергруппах 111 и 112, засылали десятки шпионов в расположение войск Ленинградского и Волховского фронтов.

На другой день утром в барак заглянул капитан Редер. Он подошел к Андрееву:

— Ну как, надумал?

— Почти.

— Отлично, — удовлетворенно заметил Редер и, видимо, желая подбодрить своего нового подопечного, перешел на откровенный тон — Я сам старый разведчик, не раз ходил в глубокую разведку и, как видишь, жив-здоров. Главное в нашем деле — не бояться.

Он отвел Андреева на вещевой склад, где ему выдали военную форму без знаков различия. Затем они прошли в расположение 4-го учебного лагеря, изолированного от других подразделений школы проволочным забором.

— Будешь обучаться здесь на разведчика-радиста для сбора данных о советских военно-воздушных силах, — пояснил Редер Андрееву и тут же предупредил его: — Имей в виду, что общение со слушателями других учебных лагерей школы строго запрещено. За нарушение — штрафной лагерь.

Через неделю группа, в которую был зачислен Андреев, приступила к учебным занятиям.

Так разведчик управления контрразведки «Смерш» Ленинградского фронта коммунист Николай Степанович Андреев оказался в центральной школе абвера.

5

Первая часть задания была успешно выполнена. Теперь предстояло решить самую сложную, самую трудную задачу — разведать, кто из числа слушателей и обслуживающего персонала школы остался в душе патриотом Родины. Надо было помочь таким людям стать на путь активной борьбы с ненавистным врагом, привлечь их к выполнению заданий советской контрразведки.

«Как это сделать? С чего начать?» — напряженно размышлял Николай Степанович. Он с первых дней пребывания в школе заметил, что в ней царит гнетущая обстановка взаимного недоверия. Слушатели опасались друг друга, догадываясь, что в их среде действуют осведомители и агенты-провокаторы, следящие за их поведением и настроениями. Обучавшиеся в школе изменники Родины были не прочь выслужиться перед своими хозяевами. Здесь ни для кого не являлись секретом случаи применения репрессий по отношению к тем, кто имел неосторожность обнаружить хотя бы признаки недовольства политикой Гитлера.

Николай Степанович понимал, что стоит сделать один, только один неверный шаг, как последует провал, а за ним — пытки и виселица.