Когда исчезает страх - Петр Капица

Шубник тоже твердит о незапятнанной репутации: «Кочеванов и Ширвис ведь на дурном счету, как можно им верить?» Этот смазливый лейтенант, видимо, привык ходить в отличниках и хотел бы на войне получать ордена и повышения только потому, что нельзя же без них обходиться образцово-показательному летчику. Но способен ли такой на подлость в бою? Не заблуждаются ли его товарищи?

У храброго Кочеванова и отчаянного Ширвиса еще не выветрилось мальчишество, а этот умеет себя держать. Он приятен. Так кто из них Лучше? Кого бы ты, батальонный комиссар, показал, если бы вдруг нагрянула инспекция, проверяющая политико-моральное состояние? Шубника, конечно! С его внешностью, опрятным видом, умением отвечать бойко и правильно создалось бы впечатление об отличной выучке, и все прошло бы гладко. А с кем бы ты, Виткалов, отправился в тыл к противнику на разведку? Не раздумывая, конечно, взял бы Кочеванова или Ширвиса, потому что знаешь: в беде они не покинут товарища и будут драться за него с остервенением, не щадя себя.

Что же на войне делать с шубниками? Надо искать подход к ним.

— …Кочеванов по злобе наговаривал, — продолжал твердить Шубник. — Все знают: я больше их уважал и любил Лобысевича. Тот не зря меня выделял и сделал командиром первого звена. Если бы я видел, что он в трудном положении, — обязательно прикрыл бы.

— Я вам верю, — успокоил его Виткалов. — Только не считайте себя самым порядочным и непогрешимым. Покажите на деле, как умеют драться отличники. Это лучший ответ сплетникам, они все будут посрамлены.

— Есть, товарищ батальонный комиссар!

Глава одиннадцатая

Капитана Лобысевича нашли на четвертый день. Даже тяжело раненный, он остался верен себе: беспокоясь за целость машины, сумел произвести нелегкую вынужденную посадку на болото. Вывалясь из кабины, Лобысевич, волоча за собой парашютный ранец, дополз до сухого места, и там, уткнувшись лицом в сухой мох, умер.

Его похоронили со всеми почестями: говорили речи, дали три залпа из винтовок в воздух. Особенно горевали его старые сослуживцы — инженеры и интенданты.

— Жалко Никанора Васильевича, — говорили они. — Настоящим хозяином был. При нем наш брат мог не беспокоиться.

Командиром эскадрильи стал капитан Шворобей. Это воодушевило молодежь. Война испытывала людей на духовную прочность. Новый комэск выдержал экзамен: со всеми он был ровен, никогда не срывался на крик, был справедливым, а главное — никто его не видел унывающим. Капитан даже в трудные дни сохранял чувство юмора. Веселая шутка стала его верной спутницей.

Капитан Шворобей был невысоким, сухощавым крепышом с легкой походкой и удивительной точностью движений: садился в самолет в два приема и управлял машиной твердой, уверенной рукой. Ведомые всегда понимали его.

В заместители себе новый комэск взял лейтенанта Кочеванова. Это вызвало недовольство Шубника и шутливое огорчение Ширвиса:

— Теперь тебя понесло в большое начальство. Оторвешься и зазнаешься.

— Боюсь, что в этом ты больше преуспеешь: за последнее время я стал замечать в тебе зачатки мудрости больших военачальников. Выдержки, жаль, не хватает.

— Ну вот, стоило чуть выдвинуться, и он уже о выдержке заговорил. Все ясно, товарищ Кочеванов, вопросов больше нет.

Шубник, как бы идя на примирение, при всех подошел поздравить Кирилла и с вызовом сказал:

— Надеюсь, новое выдвижение сделает, тебя справедливым. Наша ссора не отразится на служебных отношениях?

— С тем условием, что так называемая «ссора» не будет для тебя прикрытием, — ответил Кочеванов.

— Во-во, я предвижу: мне придется подавать рапорт о переводе в другую эскадрилью.

Кирилл не стал разубеждать его и лишь заметил:

— Вряд ли это будет выходом. Не проще ли изменить свое поведение в бою и не думать, что у других шкура дешевле.

Поредевшую группу Шубника требовалось пополнить, но никто добровольно не хотел идти к нему. Молодые летчики не желали летать с лейтенантом, который непонятным образом выходил из боев без царапины. Все, кого намечали перевести к Шубнику, были встревожены. С таким настроением молодых пилотов нельзя было пускать в воздух. Новому комэску пришлось на время взять Шубника на штабную работу, а Хрусталева и Коваля назначить командирами звеньев.

* * *

Эскадрилья была разделена на три части. В горячие дни воздушную вахту над фронтовой полосой несли по очереди пятью-шестью машинами. Патрулирующими группами командовали Шворобей, Кочеванов и Ширвис.

«Юнкерсы» прилетали бомбить эшелонами. К фронту вражеские самолеты приближались плотным строем, наползая как туча. Их видно было издалека.

Зная, как важно заставить противников сбросить бомбы преждевременно или бесприцельно, истребители избрали отчаянную тактику: сколько бы бомбардировщиков ни появлялось, они нападали на них, стараясь делать это сверху, вывалившись неожиданно из облаков. Такая тактика обычно приводила гитлеровцев в смятение. Пилоты бомбардировщиков, не имея возможности установить, сколько истребителей на них нападает, спешили избавиться от взрывчатого груза и уйти из опасной зоны.

Однажды утром, когда капитан Шворобей патрулировал на своем участке фронта, под березой зазвонил телефон: требовалась срочная помощь истребителей на левом фланге.

Кочеванов, выстрелив ракетой из сигнального пистолета, побежал к своему «ишачку». Там его уже дожидался с расправленными лямками парашютного ранца Сережа Большой. На ходу накинув парашют, он помог застегнуть лямки, а оружейник тем временем запустил мотор.

Кирилл, как всегда, взлетел, первым, набрал высоту и, выждав, когда ведомые плотней пристроятся к нему, — растянутого строя он не любил, — повел их на запад.

Подходя к фронту, он в просветах меж облаками заметил, что над окопами кружится не менее полусотни гитлеровских самолетов. Пикирующие бомбардировщики, прикрываемые «мессершмиттами», выходили из «карусели» и строились звеньями. Они не спеша развертывались, чтобы начать бомбежку и штурмовку пехотных частей, зарывшихся в землю.

«Соотношение сил препаршивое: один к девяти, — прикинул Кочеванов. — В открытую драться нельзя. Надо хоть не дать прицельно бомбить».

Чтобы гитлеровцы не заметили, сколько появилось советских истребителей, он повел товарищей со стороны слепящего солнца.

Наметив себе цели, кочевановцы на предельной скорости обстреляли «юнкерсов» и скрылись. Затем они появились с запада и, напав на развертывавшиеся звенья бомбардировщиков, вновь исчезли, чтобы неожиданно вывалиться из облаков в другом месте.

После третьей атаки кто-то из гитлеровских стрелков-радистов открытым текстом сообщил, что бомбардировщики окружены русскими истребителями, и попросил помощи.

«Мессершмитты», ринувшиеся на поиски то появлявшихся, то исчезавших «И-16», метались в вышине, а летчики «юнкерсов», полагая, что остались без защиты, стали перестраиваться. В этой толчее Кочеванову удалось близко подойти к «Ю-87» и снизу обстрелять его из пушки.

Гитлеровский пилот, стремясь оторваться от «ишачка», начал бросать машину из стороны в сторону. Он то и дело оглядывался. Кирилл видел его бледное лицо и не отставал. Держась под таким углом, чтобы пули стрелка не доставали его, а проносились выше, он стрелял из пулеметов до тех пор, пока преследуемый самолет не окутался дымом и не перевернулся вверх колесами.

Оглянувшись, Кочеванов увидел, как, оставляя черную полосу дыма, падал еще один кем-то сбитый бомбардировщик.

Увлечение «юнкерсом» привело Кирилла к двойной ошибке: он слишком оторвался от товарищей и не заметил атаковавших «мессершмиттов». «Стодесятые» сильным огнем отсекли от него ведомых и в шесть машин принялись охотиться за ним.

Не давая зайти себе в хвост, Кочеванов лавировал среди вражеских машин, выискивая, куда бы ему юркнуть на прорыв и соединиться со своими. Но никакой лазейки не было; вскоре он попал в такое плотное кольцо, что потерял всякую надежду вырваться.

Вражеские машины мелькали со всех сторон. Трудно стало лавировать. Кочеванов ринулся вверх, надеясь укрыться в облаках.

На какое-то мгновение ему удалось оторваться от преследователей. Он стал ворочать головой, приглядываться, где же дерутся его подопечные. И вновь заметил вытянутые тела «стодесятых». Они, словно конвоиры, с трех сторон ползли вверх, обгоняя его. Круг суживался…

Кочеванов изменил направление: ринулся вниз, в сторону. А здесь к нему привязались два других «мессершмитта». Перед глазами пронеслись цепочки трассирующих пуль. Кирилл рванул ручку на себя. «Ишачок» задрожал и чуть не сорвался в штопор. И в этот миг Кирилл почувствовал, как по бронированной спинке сиденья застучали пули. Он обернулся: его нагонял «сто-десятый». Рой светляков ушел в правую плоскость. Из нее у самого фюзеляжа, словно из паяльной лампы, вдруг вырвался клок острого пламени.