Соседи (СИ) - Коруд

вставая в полуметре и зеркаля его собственную позу: облокачиваясь локтями о мокрые от моросящего дождика перила и устремляя взгляд на каштан. Егор вздрогнул. Его тишину нарушили, но никакого раздражения по-прежнему не чувствовалось, наоборот. Будто так и надо. Будто всегда так и было. Будто не случалось провала длиной в полжизни.

— Добровольно пришла подышать канцерогенами? — увернулся он от ответа. Похоже, этих мышей ему теперь при каждом удобном случае будут припоминать. И он не против, но есть вещи и поважнее мышей в этой жизни. Например, понять, что она все-таки тут делает.

— Мой отец курил… И ты курил. Я выросла в этом дыму, у меня с ним приятные ассоциации, он мне привычен, — просто ответила Ульяна. Честностью веяло, и от честности этой заболело. — «Приятные…». — Бывает даже, скучаю, если долго не чувствую запах сигарет. Иногда даже думаю, не попробовать ли, но это дурь, конечно.

«Еще какая…»

Нет, прошлое он обсуждать не готов. Да и малая вряд ли, отреагировала просто со свойственной ей прямотой, да и всё.

— Что мать? Что в этот раз не по ней?

Уля глубоко вздохнула, заставляя невольно повернуть голову в свою сторону. К этому моменту выражение «Спасите-помогите», так ярко проступавшее на её лице на пороге, сменилось на иное: теперь на нем отражалось относительное спокойствие. Лишь линия губ стала уже.

— Увидела на кровати гитару, поинтересовалась, как работа поживает, и раскричалась, когда я честно ей сказала, что сегодня никак, — процедила она сквозь зубы. — Ей кажется, что её дочь не в состоянии самостоятельно распределить время, задачи, расставить приоритеты, да и вообще… Как будто мне двенадцать лет.

«Да, пора бы уже свыкнуться с мыслью, что тебе и впрямь не двенадцать»

Сложно. По крайней мере, вчера, когда малая в запале рассказывала ему, что такое пилон, о чем он только не успел передумать, в том числе, о том, что это по-детски неразумно — так рисковать собственной шкурой. Спрашивал себя, неужели она не отдает себе отчет, что на кону? Следом, правда, в голову подъехала резонная мысль, что и сам он ничем от неё не отличается. О той девахе из «Пентхауса» усиленно старался не вспоминать. Но ты поди попробуй покомандуй своими извилинами. Прикажи себе не думать о синих медведях. Удачи.

— А гитару где взяла? — зацепившись за возможность сменить тяжелую тему на куда более приятную, спросил Егор.

Ухватилась. Расслабилась тут же, будто про разлад в семье вообще речи не шло.

— У Юльки, — глаза озорно блеснули, а губы растянулись в ребяческой улыбке. — Она у нее уже лет десять стоит без дела. А я вот на вас посмотрела и вспомнила, что ведь и сама когда-то хотела попробовать. Давно. Когда хотела, свободных денег не было, потом забылось. Ну и… Весь день пытаюсь что-то, а ни фига не получается. Уже все пальцы горят, если честно, а на выходе какой-то шлак.

Малая смешная. За день ни один инструмент не освоишь. Учиться вообще можно всю жизнь — чему угодно. Полировать и полировать, стремясь к совершенству и понимая, что совершенство недостижимо, потому что оно — в голове, оно — объект твоей и чужой оценки. Плюс сама гитара наверняка пребывает после столь длительного отдыха в весьма плачевном состоянии. Последнее решил озвучить.

— Ну так она, скорее всего, разлажена, — буднично произнес Егор. — За десять-то лет. Натяжение струн ослабло, да и сами они наверняка уже изношены. Надо заменить, гитару настроить. Пошли посмотрим. А пальцы гореть перестанут, но не сразу, а когда ты мозоли наработаешь. С месяц регулярных тренировок — и про болевые ощущения забудешь.

— Мозоли?! — Уля удивлённо округлила глаза. — Покажи!

Егор в ответ лишь усмехнулся. Смешная. И наивная. Мозоли, конечно, а как еще? Развернул к ней ладонь. Он уже не помнит, каковы наощупь «нормальные» подушечки пальцев. Наверное, мягкие и отзывчивые к касаниям. Подушечки его пальцев «свалялись», сплюснулись, стали грубыми и нечувствительными, с несходящими темными бороздками от жестких струн. Где-то иссушенная кожа трескалась и облезала. Так себе зрелище. Не для маленьких воздушных созданий.

У малой чуть нервно дёрнулся уголок рта, во взгляде проявился испуг. Правильно, пусть знает, к чему готовиться. Пусть подумает хорошо, надо оно ей или нет.

— Давно ты играешь? — чуть помолчав, спросила она. То ли прикидывала, как долго её собственные пальцы будут обзаводиться такой броней, то ли просто из любопытства. Оно всё, впрочем, неважно. Важно, что они в принципе болтали, фактически как ни в чем не бывало, и спокойствие это, и чувство согласия с происходящим, ощущение привычности момента продолжало сохраняться внутри. Ему словно кто-то сейчас показывал, что он может вернуть себе что-то очень ценное, отобранное. Нет, по глупости отпущенное и похеренное. Конечно, по глупости — из-за представления о себе самом, которое жить ему мешает, из-за уязвимости к чужой оценке. Вопросы к себе, очевидные ответы на них и мнение посторонних составили когда-то фундамент самовосприятия, и это восприятие, несмотря на все усилия близких, в последствии и стало цианистым калием, отравляющим его отношения с людьми.

Хорошо помнит слова одного старичка-специалиста, по которым мама после переезда в Москву начала его водить. Прием закончился, Егора попросили подождать за дверью, а он подслушал. «Вы поймите, Валентина Ивановна, ваш мальчик живет в уверенности, что любовь и тепло не достаются просто так, просто потому, что ты есть. Он убежден, что их не достоин, его спутники — вина и стыд. Конечно же детки, на долю которых выпало такое испытание, очень часто именно так себя ощущают. Не доверяют, не привязываются. Как тут доверять?.. Вы же и сами все понимаете… Но в ваших силах всё исправить. Да, будет трудно, понадобится поддержка самых близких. Но судя по тому, что я мог видеть, шансы неплохие, ситуация обратима, главное — верьте мне: рано или поздно это сработает. Складывается впечатление, что самое необходимое вложить в него всё-таки успели, так что будем надеяться. Переехав, вы приняли правильное решение: мальчику надо дать возможность жить обычную жизнь. Чем меньше вокруг перешептываний и косых взглядов, тем для него лучше. Классную руководительницу в известность поставьте, этого достаточно».

Шансы довольно неплохие, говорит… Что ж, двадцать лет спустя можно резюмировать: ошибся старичок. И, тем не менее, Егор пытался верить в то, что прошлое не столь важно. Хотел думать, что по-настоящему важно лишь здесь и сейчас.

Возможно, он где-то наивен.

— Эй?

— М-м-м? — что-то совсем не в ту степь его понесло. В общем, хорошо, что она тут, он рад. — Лет тринадцать играю. С перерывами. Пошли гитару