Серебряный змей в корнях сосны – 2 - Мария Дубинина

слушать. Он встанет, обойдет ее и покинет пещеру. Но куда пойдет? С кем?

Он сложил веер и напоследок погладил теплую пластину.

«Я справлюсь и так. Никто меня не остановит».

Рука уже потянулась отдать драгоценный предмет, как лицо Увабами дрогнуло. И одновременно с этим послышался неуверенный голос Кенты:

– Хизаши? Где акума? Ты его победил?

Жизнь возвращалась к Кенте стремительно, он уже был похож на прежнего себя, а в глазах – ясных и зеленых – читалось удивление. Он поднялся и чудом удержал равновесие. Хизаши опустил руку и повернулся к Увабами спиной.

– Ты как? – спросил он друга.

– Помню боль в средоточии ки, но сейчас все в порядке. Прости, – он неловко взъерошил волосы, – похоже, я ничем тебе не помог, потому что после этого ничего не помню. Совсем.

Увабами со вздохом исчезла, Кента увидел за спиной Хизаши бесчувственное тело Ханабэ-сан и кинулся к ней. А Хизаши схватился пальцами левой руки за запястье правой, пытаясь сдержать крупную дрожь. Знал бы Куматани, что спас его от поступка, жалеть о котором пришлось бы до конца своей короткой смертной жизни.

Впрочем… Глянув на успокаивающего женщину Кенту, Хизаши грустно улыбнулся. Кажется, хотя бы одно из его решений точно было верным.

Они вышли из пещеры, когда луна слепым пятном выделялась на светлеющем небосклоне, а звезды блекли, но еще проглядывали любопытными глазами-точками. Хизаши казалось, он не идет, а тащит свое неповоротливое, неуклюжее, такое невероятно слабое тело. Почти сразу он отстал от Кенты, пока тот помогал идти Ханабэ-сан. Женщина, придя в себя, не произнесла ни слова, что бы у нее ни спрашивали. Глаза ее утратили последний проблеск чувств, будто она умерла, но тело, не заметив этого, продолжало перебирать ногами, приближаясь к спящей – или затаившейся? – деревне.

Хизаши думал о том, что принесла с собой Ханабэ: о коробе размером с бенто, заметно меньше, чем предыдущий, но наполненный все тем же мерзким содержимым, и точно так же, как коробка из чащи леса близ горы Тэнсэй, источала грязные флюиды отравляющего проклятия. Кто же принес ее в пещеру? Когда? Зачем? Какую роль эта коробка сыграла в том, что случилось с Янаги и ее жителями?

А может, и жителями той, сгоревшей, деревни.

Хизаши задавал себе вопрос за вопросом, чтобы не отключиться, но не находил ответов. На самом деле его занимало совсем другое – Куматани Кента.

– Хизаши-кун, – позвал тот, бросив взгляд через плечо. – Это не Юдай там?

Они начали подъем к усадьбе. Но не прошли и десятка шагов, как увидели спускающегося им навстречу фусинца. Он шел медленно, и Хизаши быстрее других разглядел, почему – на руках юноша нес ребенка. Мертвого ребенка.

Ханабэ-сан не кричала и не плакала, казалось, эту боль она уже давно пережила, но то, как она качнулась вперед, оставив Кенту позади и застыв между ним и Юдаем, отпечаталось в памяти Хизаши надолго.

– Простите, – сказал Учида, и его кадык подозрительно дернулся. – Я не успел.

Чуть позже они узнают правду. Десятилетний Юки ушел играть и забрел высоко на гору. Что там с ним произошло, никто не знал, но поиски ничего не дали. Он вернулся сам через четыре дня. Ханабэ-сан сразу поняла, что это не Юки. Это больше не ее сын. С тех пор она прятала его, потому что он так велел. Он теперь мог многое – читать мысли, заглядывать в душу, он двигал предметы взглядом и предсказывал будущее. Однажды он приказал привести людей из деревни, сам назвал имена и обещал процветание – тем, кто бедствовал, и исцеление – тем, кто страдал. Так и случилось. Но Ханабэ заметила, что если кто-то избавлялся от хвори, заболевал другой, и если к кому-то шла удача и деньги, кто-то лишался последнего.

А потом Юки велел отвести его к горячему источнику и оставить там. Люди думали, он благословляет воду, но Ханабэ знала, что он прячет свое сокровище – жуткую коробку, с которой в тот день спустился с горы. Из-за нее, как ей думалось, Юки перестал быть собой. Когда вместо любви к сыну она начала испытывать страх, Ханабэ и сама не заметила. Просто, проснувшись однажды, поняла, что заперта в доме с мертвецом.

Он знал наперед каждый ее шаг и каждую мысль. Она была его стражем, его слугой, его служительницей. Дни наедине с ним причиняли невыносимые страдания материнской душе. Но что она могла сделать? Только ждать.

Кента заварил травы, которые помогли женщине уснуть, и вышел во двор. С уходом акумы дышалось легче, и тень от сада стала просто тенью, а амулеты, развешанные повсюду, они вместе убрали и сожгли. Их принес заезжий гадатель, пообещал, что они отгонят зло, но Хизаши видел их перед тем, как огонь уничтожил бумагу. Иероглифы написаны в своем обратном значении – они притягивали зло в усадьбу и делали акуму в теле мертвого Юки сильнее. И едва ли это была ошибка шарлатана в старомодном сокутай[67].

– Учида…

– Я отправил его спать, – ответил Кента не невысказанный вопрос.

Хизаши сел рядом на порожек господского дома. Когда Учида спустился к ним с худеньким тельцем на руках, его глаза блестели, и этот опустошенный и вместе с тем полный чувств взгляд показал Хизаши другого Учиду Юдая. Того, кто понимает цену чужим жизням, даже никак с ним не связанным.

– Он сказал, что не смог спасти Фудо, – произнес Кента тихо.

– Кто это? – не сразу понял Хизаши. – А, слуга, с которым он путешествовал?

– Он ведь ни разу не дал понять, что переживает его смерть. Но даже у фусинцев есть сердце.

Они посидели немного молча, глядя, как светлеет небо над усадьбой, пропадают звезды и луна истаивает в еле различимое белесое пятно. Скоро рассвет.

– И все-таки, что это за коробка? – спросил вдруг Кента сонно. – Мы встречаем такую второй раз, едва ли это случайность.

Хизаши поморщился.

– Не случайность. Но случайность то, что ее выкопали и спустили с горы ближе к деревне. Из-за нее, должно быть, уже погибли люди, и из ее темных испарений родился акума. Ему повезло захватить тело умирающего мальчика. В нем он спустился в Янаги и смог построить целый культ, для которого он был божеством.

– Ложным, – поправил Кента. – Мне не по себе от того, что люди могли поверить в… это.

– А знаешь, что самое забавное?

– Тут есть что-то забавное? – недовольно спросил Кента.

– То, что беременной женщиной, заблудившейся на горе и вышедшей в пещеру с онсэном, ведь была Ханабэ-сан. И она была беременна Юки. Она открыла для деревни источник, сделавший их знаменитыми, и она же, можно сказать, поспособствовала тому, что он их и погубил.

– Но вода не была проклята.

– Нет. Люди становились пищей для акумы, потому что проходили мимо алтаря, под которым