Американский Голиаф - Харви Джейкобс

Каменные люди сошлись там, где на брезенте оставила багровое пятно кровь Костомола Брайана. Скала ударилась о скалу. Полетели обломки, как зернышки перца. От мощи этой битвы содрогнулся боксерский зал Джо Секиры. Монументы прорывались сквозь канаты, рушили сиденья, крошили в порошок колонны и арки.

– Куда это годится?! – закричал Пальчик. – Сейчас вы гут сцепитесь и оставите Черному Барсу груду камней. Соглашайтесь на ничью, или я ухожу один. Я вам вот что скажу. Стоит публике только прослышать, что вы не умеете обуздывать свой нрав, и как актерам вам конец. Ну кто пойдет на такое шоу? Возьмите хотя бы «Белла и Бимпо»? Отличная команда, чудеса на трапеции. При этом лживы, грубы и бесцеремонны. Однажды в Кливленде их желчи хватило на то… Я что хочу сказать, мы тут с вами – три жулика, у нас жопы башмака просят, вот вам еще одна причина уплотниться.

Жулики? Какие жулики?

– Вы что, газет не читали? А, ну конечно. В общем, парни, вас раскололи. Вы оба – самодельные штучки. Головешки от бенгальских огней. Видите, у нас с вами много общего.

Я воистину ничего не знаю о жуликах и штучках. И пожалуйста, не льсти себя надеждой, что ты можешь составить нам компанию иначе, чем с нашего общего великодушного соизволения. Если мы решаем поделиться нашим предвидением и время от времени одариваем кого-то расположением, это подразумевает простую благодарность, а отнюдь не фамильярничанье. Знайте свое место, сэр.

Первые разумные слова, которые ты сказал.

Генерал расколотил бутылку о голову Титана Он запрыгал по рингу, молотя, как Барс, кулаками воздух.

– С вами говорит атлетичный и высокомобильный американец. Теплокровное млекопитающее. Углеродсодержащая жизненная форма и венец эволюции. Талант, способный бороздить океаны. Вы – жалкие сноски истории, изжитые иллюзии.

Это непереносимо. Мы исполины. Ты помнишь триумф? Мы помним ледники. Мы старше и мудрее самого времени.

– Тогда почему я чувствую себя старше вас? – поинтересовался Мальчик-с-Пальчик. – И только мне из нас троих хватает мозгов сообразить, что бутылка пуста. А потому хватит тратить мое время. В городе полно кормушек. Вы со мной или нет? Думайте быстрее, поскольку нам всем пора на помойку и скоро заявятся мусорщики.

Исполины расцепились, разогнулись и спокойно проследовали за Пальчиком через боковую дверь. Они прошли по переулку, затем по серой улице, потом в мерцание ночи.

Несуразное трио зашагало по Блумингдейл-роуд к Бродвею. Элегантная дама в горностаях, оторвавшись от своего эскорта, преградила Генералу путь.

– Это крошка Мальчик-с-Пальчик? – спросила дама. – Какой хороший знак. Не дадите ли автограф? – Она подтянула вверх подол.

– С удовольствием, – сказал Пальчик, выписывая мизинцем свое имя у нее на бедре.

Зачем этой женщине понадобилась твоя подпись?

– Потому что меня все знают. Мое имя доказывает, что я там был. Для этой женщины моя подпись – сокровище, будет напоминать, что она стояла рядом с великим.

Два великана, и она выбирает для воспоминаний какого-то карлика?

– Не какого-то карлика. А того самого карлика. Знаменитый отличается от великого, как планета от звезды. Смиритесь с этим. И не дуйтесь. Сперва мы зайдем в «Хоффман-Хаус» заправиться крабовыми ногами и большой бутылкой шампанского. Потом еще куда-нибудь.

Перед самым рассветом в дверь Барнума замолотил капитан полиции. Открыл ему дворецкий во фланелевом халате.

– Скажите, пожалуйста, мистеру Барнуму, что мне очень жаль его беспокоить. Однако полагаю, ему необходимо знать, что там внизу находится его лилипут. Пьяный как скунс, задубевший как доска и раздутый вдвое; в прическе цветы, а сам с головы до ног в голубином дерьме. Он забрался на стену и пролез в особняк Лорилларда Спенсера, где французская служанка застала его за обнюхиванием ее подвязок. Он нес какой-то бред, грязно ругался и рычал, как разъяренный бык. Разве так должны себя вести цивилизованные карлики?

Нью-Йорк, Нью-Йорк, 19февраля 1870 года

Джордж Халл и Чурба Ньюэлл сидели на скамейке у платформы «Нью-Йорк – Ныо-Хейвен». Голиафа уже отправили в Коннектикут. На этот раз исполин путешествовал в одиночестве. Джордж тоже рвался уехать, но путь к отступлению ему преградила плохая погода на севере. Чурба Ньюэлл сидел с ним просто так, за компанию.

– Ты таскал это в себе и не сказал ни слова? – удивлялся он. – Ты все время знал? А я думал, что это я такой стойкий.

– Анжелика прислала из Бостона письмо. Без обратного адреса.

– Ну еще бы!

Чурба ожидал от кузена большего. Слабак, согнувшийся над дорожным мешком. Если бы Берта убежала с язычником – а хоть бы и с попом, – она была бы уже мертвой, а тот, кому приспичило раздвинуть ей ноги, – с ободранной шкурой и выпущенными кишками. Какой толк ждать ребенка, если он не узнает имени своего отца Джордж мог бы порубить среди бела дня хоть целую кучу народу, и ни один суд, если в нем заседают джентльмены, не признал бы его виновным.

– Слишком ты к этому спокойно, – проворчал Чурба. – Уж всяко они сделали тебе мало хорошего.

– Все быльем поросло, – сказал Джордж.

– Но как же честь? Не забывай о чести, Джордж. И этот маленький, он, может, твой, кто знает.

– Моя честь никого особенно не касается. Ребенок принадлежит Анжелике. Ты многого не знаешь, – ответил Джордж.

– Это точно. Ладно, кузен. Надеюсь, ты не держишь на меня зла, что не сказал сразу, раз уж для тебя это был не секрет. – Чурба пожал плечами.

– Это ничего бы не изменило.

– Надо бы мне поехать с тобой, – сказал Чурба. – Но что-то я подустал от ископаемых. Ты ж знаешь, как оно бывает. И дома давно не был.

– Теперь мне лучше одному.

– Черт возьми, это жутко благородно, что ты выкупил у меня долю.

– Хватит об этом.

– Значит, первая остановка в Бриджпорте? Мне нравится. Выставить Голиафа прямо на заднице у Барнума, в его городе. Сладкая месть. А потом куда?

– Еще не решил. Куда угодно, где нас будут ждать.

– Придут они смотреть на Старую Дурилку как пить дать, – уверил его Чурба. – Весь мир – это тебе не то что Нью-Йорк. Говори им, как преподобный Турк; если человека из Библии и не было, он мог быть. Клянусь, проглотят. Неохота бросать тебя здесь, кузен, да мне в Кларендон надо. Джима Фиска повидать, а после вещички складывать.

– Со мной все в порядке, можешь идти.

– Давай руку, Джордж Халл. Я твой должник.

– Я бы сказал, мы оба друг другу обязаны.

– Скажи еще одну вещь. Ты всерьез думаешь, что в те времена были исполины?

– Может, и были, – сказал Джордж.

– Если они больше нас в два раза, значит, мы тут все скукоживаемся. Скоро, наверное, будем, как Мальчик-с-Пальчик, есть и пить из этой дурацкой посудки, которую Лоретта покупает. Представляешь, сидим в креслицах и качаемся. Потом будем как мураши, а после мурашей мошки, а после мошек вошки, а после вошек чего? Я из-за тебя прям философом заделался, Джордж. Ладно, если все ж надумаешь словить лозоходца, кликни меня.

Чурба встряхнул Джорджу Халлу руку и растворился в толпе.

Джордж откинул голову на спинку скамейки, в мыслях его беспрепятственно закружились снежные хлопья. Он закурил «Улисс-супремо» и вслушался в литанию встреч и прощаний, долгий перечень имен и названий всех тех мест, где кому-то вдруг да понадобится исполин.

– Не делайте глупостей, оставьте эту затею, – сказал Барнум, усаживаясь рядом с Джорджем. – Не погоняйте дохлую лошадь.

– Что вы здесь делаете, Ф. Т.?

– Пришел попрощаться с самоубийцей, – ответил Барнум. – Чем еще можно счесть ваш поступок, как не прыжком с утеса, Я же вас предупреждал. Я с трудом продал Женни Линд нашим мужланам, а это ископаемое вам еще аукнется.

– Теперь не я, а вы погоняете лошадь. Мы же во всем разобрались.

– Сосчитайте свои деньги, Халл. Достаньте альбом с газетными вырезками. Вы сотворили чудо, легенду на много веков. Блестящая была афера, восхитительное воплощение. Заметьте, что я говорю в прошедшем времени.

– То, что сделали со мной вы, – низость, достойная червей.

– Верно, однако у меня богатый опыт. Хотя не так уж часто Барнум идет за лидером. Вы все время были на голову впереди. Теперь же лепите цемент на собственные лодыжки. Сделайте то, что я. Найдите охламона с долларом и избавьтесь от мертвого груза.

– Не сейчас. Это еще не финал.

– Мы уходим – они смеются. Именно таким и должен быть финал.

– Пустой смех, я бы сказал.

– Толпа творит мошенников и сама же ими командует. Не подвернись мы под руку и не принеси им исполинов, мы же были бы виноваты. Но мы подвернулись и принесли. Два американских Голиафа явились к ним из тумана с надеждой в сердцах и государственным флагом на яйцах. Превосходная постановка, Джордж Халл. Вы должны быть довольны.