Лжедмитрий Второй, настоящий - Эдуард Успенский

Купец попросил разрешения встать с колен, сказав, что у него сильно затекли ноги.

– Иди, – сказал Шуйский. – И помни, что, кроме Божьей кары, есть еще кара царская.

Для исполнения поручения Шуйский дал Фидлеру тысячу польских флоринов и хорошего коня. А после выполнения заказа обещал пожаловать вотчину со ста крестьянами и триста флоринов ежегодного жалованья.

Андрей Пыхачев, приведший Фидлера к царю, был гарантом сделки с обеих сторон.

* * *

Во время второго приезда посла Волконского в Краков вместе с его людьми в Литву прибыло очень важное письмо из Москвы. Оно срочно уехало в город Гошу.

«Город Гоша, пану Казимиру Меховецкому.

Ясновельможный пан Казимир!

Выполняя поручение, данное мне Вашим верным другом и слугою А. С., продолжаю описывать последние московские события.

Сейчас сентябрь, очень холодный и ветреный. Я нахожусь в городе Туле в войсках князя Григория Петровича Шаховского, гетмана Ивана Исаевича Болотникова и в войсках их сподвижника казацкого князя Петра Федоровича. Он – подмененный сын царя Федора Иоанновича и имеет все права на московский престол. При рождении бояре вместо него подложили царице Ирине царевну Ксению. Кое-кто шепотом утверждает, что это самозванец, просто молодой казак из Мурома по имени Илейка.

Иван Болотников объявил в войсках, что когда он прибыл из Венеции в Польшу, то виделся в Польше с молодым человеком лет 23–24. Это был царь Димитрий. Он сказал, что ушел от мятежа и убийства и что вместо него был убит один немец, который надел его платье. Царь Димитрий взял с Болотникова присягу верно служить ему.

Здесь в Туле людей огненного боя 20 тыс. Это хорошо для нападения и отбивания атак, но плохо по той причине, что требуется большое количество продовольствия, а все подвозы один за одним перекрываются.

Царь московский Шуйский собрал под Тулой 100 тыс. войска и осаждает город с месяца июня. Он уговаривал Болотникова перейти под его руку, но Болотников ответил: „Я дал душу свою Дмитрию и сдержу клятву: буду в Москве не изменником, а победителем“.

Тогда Шуйский подослал к нему одного человека, купца с ядом, чтобы тот за большую плату отравил Болотникова. Однако этот купец сам явился к Болотникову и передал ему яд, которым его нужно было отравить. Болотников хорошо наградил его. Правда, счастье отвернулось от этого человека: лицо его обезобразилось, и сам он заболел. Все говорят, что это за то, что он нарушил страшную клятву, данную Шуйскому.

Все лето наши войска держались хорошо. Сейчас наше положение стало ужасным. Осаждающие нас перегораживают реку Упу мешками с песком, и вода заливает город. Мы передвигаемся на плотах. Подвалы с мукой затопило. Цены стали ужасными. Я думаю, что скоро начнется голод.

Один монах-чародей за сто рублей вызвался разрушить плотину, которая затапливает город. Он разделся и прыгнул в воду. Его не было на поверхности около часа, а из воды шел страшный шум. Потом он появился весь изодранный и сказал: „Моих сил не хватает. Шуйский строил плотину с помощью 12 000 чертей. 6000 я склонил на нашу сторону, а другие 6000 слишком сильны для меня“.

Наши гетманы постоянно шлют гонцов в Польшу: „От границы до Москвы все наше: придите и возьмите, только избавьте нас от Шуйского“.

Наверное, Бог отвернулся от „москвы“.

По указанию А. С. и по собственной воле преданный Вам Андрей Щепа».

* * *

В середине июля 1607 года в городе Стародубе, в опасных Новгород-Северских краях, появились три странных человека: путивльский дьяк Григорий Кашенец, бесфамильный писец по имени Алексей и некто по имени Андрей Нагой, выдававший себя за царского родственника.

Они сообщили потрясенным стародубцам, что скоро в их город явится царь Дмитрий. И что явится он не один: с ним идет князь господин Меховецкий с многими тысячами конников.

– За вашу верность и постоянство царь щедро пожалует вас и даст большие привилегии, – заявил Андрей Нагой.

Гостям отвели почетные палаты в лучшем доме города и стали ждать царя Дмитрия с тысячами конников.

День проходил за днем, ни сам царь, ни господин Меховецкий с тысячью конников не являлись. Стародубцам все меньше нравились странные гости. И воевода Юрий Малой решил сам во всем разобраться.

Троих приезжих немедленно поволокли на пыточный двор и повели на дыбу.

Начали с писца. Ему сообщили, что будут пытать его до тех пор, пока он по-настоящему не скажет, где находится царь, жив ли он и почему так долго не появляется.

Писца раздели, и палач так исполосовал его кнутом, что на нем не осталось живого места.

Бесфамильный Алексей, видно, не очень привык к такой пытке, он попросил палача снять его с дыбы.

– Будь что угодно, но я укажу вам царя.

Его сняли, и он закричал:

– Ах вы, б-дины дети! Ну как вы посмели так отделать меня при вашем государе?! Вот он стоит перед вами и смотрит, как вы лихо со мной обращаетесь. Хотите его сожрать вместе со мной? Жрите! Потому он и не хотел объявляться, чтобы посмотреть, как вы встретите его посланцев.

Он бросился в ноги к Андрею Нагому и сказал:

– Помилуй, государь, я не выдержал и открыл тебя перед этими людьми. Святой Николай Угодник простит меня.

Его слова произвели серьезное впечатление на воеводу и его людей. Они испугались и бросились в ноги к Дмитрию:

– Мы виноваты перед тобой, государь. Готовы пожертвовать жизнью за тебя против твоих врагов.

В этот же день из Стародуба в направлении Моравска ускакал всадник. А еще через несколько дней появился князь Казимир Меховецкий с двумя тысячами хорошо вооруженных польских конников.

Стародуб ликовал.

* * *

Дмитрий сразу велел Меховецкому отправляться в Козельск – освободить его от осады войсками Шуйского.

– Как скоро следует выступать, ваше величество? – спросил Меховецкий у своего бывшего воспитанника.

– Немедленно, пан Казимир. Как только ваши люди снова смогут сесть на коней. Город в любую минуту может пасть.

Молодой сын Грозного быстро набирал силу. Он уже знал все происходящее в ближайших городах, а кроме того, он хотел создать перевес русским силам над литовскими, чтобы не быть целиком под рукой польского воеводы.

– Оттуда вам сразу надо идти на Тулу. Я выйду туда, как только приведу казаков в порядок.

Меховецкий нехотя подчинился, вывел свой отряд из города и повел его по снежным дорогам к Козельску.

Он был слугой двух государей – Сигизмунда и Дмитрия. Кто бы из них ни выиграл в этой многоходовой, очень сложной шахматной партии, он, Казимир, выигрывал тоже.

Тем не менее он поразился, как быстро этот забитый полупопович менял облик. Человек, которого он по просьбе Афанасия Нагого столько лет содержал и воспитывал как больного ребенка, на глазах наливался силой и уверенностью. И все окружающие его русские, как в греческом театре, очень быстро начали «играть царя».

«Не дай Бог ему стать государем! – думал Меховецкий. – Много голов будет снесено на Русии! Хорошо бы моя уцелела!»

* * *

Люди в Туле от слабости с трудом ходили и стояли в воде. И царь Петр с Болотниковым начали переговоры с Шуйским. Их человек передал московскому царю:

– Если ты, государь, сохранишь им жизнь, они готовы сдаться вместе с крепостью. Если же нет, они будут держаться до тех пор, пока хоть один человек в Туле будет жив. Даже если им для этого придется пожрать друг друга.

На эти слова Шуйский ответил посланнику:

– Хотя я и поклялся ни одного человека в Туле не пощадить, все же я сменю гнев на милость ради их храбрости и честности. Они давали присягу вору и твердо соблюдали ее. За то, что они так твердо ее держали, я дарую им жизнь. Конечно, если они так же верно будут служить мне.

Шуйский даже поцеловал крест в подтверждение своих милостивых слов.

После такого ответа решено было сдать город.

Князь Григорий Шаховский совершенно был не согласен. Он пытался поднять казаков против Болотникова и Петра, но его схватили и заперли в подвале.

1 октября Тула сдалась Шуйскому.

Толпы вырвавшихся и отпущенных Шуйским казаков и других свободных людей покатились разными путями из Тулы к Стародубу. Уже прошел слух, что государь Дмитрий с войском атамана Ивана Заруцкого и с польскими отрядами находится там.

* * *

В походном белом зимнем утепленном шатре царь Шуйский лично допрашивал Григория Шаховского. Вместе с ним в шатре находился брат царя Дмитрий.

– И что же, князь Григорий, заставило тебя идти против государя своего? – спрашивал царь.

– Прости вину мою, – говорил Шаховский. – Не против тебя шел, государь, шел за Дмитрия. Я ему клятву давал.

– Так ведь убит твой Дмитрий.

– Не знаю, государь. Не видел я его убитого.

– А я собственными глазами видел. Мне-то ты веришь?

Шаховский набычился:

– Тебе, государь, верю. Только вот и Болотников говорил мне, что виделся с ним в Польше. Я и ему поверил.