Правдивые байки воинов ПВО - Сергей Дроздов

3-й. Старых и некрасивых женщин не бывает. Бывает мало водки.

И 4-й. Чем лучше вечером, тем хуже утром!!!»

После чего под наш смех отправился домой. «Постулаты» его мы потом часто вспоминали.

Новокщенова очень уважали в управлении армии после одной истории. Прибыв в армию на высокую должность, он стал вникать в дела и засиживаться по вечерам в кабинете. В армии (да думаю, и не только в ней) существует неписаное правило – пока начальник не ушел, подчинённому уходить без разрешения, даже после окончания рабочего времени, не принято.

Соответственно, стали засиживаться и его заместители, начальники управлений и отделов и ниже «по цепочке». Однажды вечером, выходя из 4-х этажного здания штаба, он увидел, что во многих окнах горит свет, и поинтересовался у дежурного по управлению причиной. Тот объяснил, что, мол, офицеры стараются, горят служебным энтузиазмом и доделывают в личное время то, что не успели сделать в рабочее.

«Хорошо, перепишите мне всех, кто сейчас работает», – ответил начальник штаба. Дежурный, после его ухода, сообщил всем эту команду и приступил к «переписи». Все, конечно, решили, что оставшиеся будут поощрены за проявленное служебное рвение и начали радостно записываться. Эта весть мгновенно разлетелась по городку, и некоторые из тех, кто успел уйти, звонили дежурному и просили их тоже, «по дружбе», записать, как работавших.

В пятницу вечером была традиционная «читка приказов», и все записанные ждали, «какая ж мне награда-то выйдет?», говоря словами известного киноперсонажа.

Новокщенов «огласил весь список», названные офицеры встали, готовясь грянуть «Служу Советскому Союзу!». Генерал осмотрел их и сказал:

«Ладно я сижу до восьми вечера. Я тут человек новый, вхожу в курс дела, да и семья пока не приехала. А вы почему сидите после окончания работы?! Сейчас не война, надо всё стараться успевать делать в рабочее время. Впредь всех, кто будет уходить из штаба позже меня – записывать и докладывать мне. Если офицер не успевает исполнять свои обязанности в рабочее время – значит, не умеет работать и нечего ему делать в управлении армии. Отправим в войска. Пусть учится!»

Это была нешуточная сенсация. Обычно, начальники, наоборот, поощряют стремление подчинённых «засиживаться» на службе, надо и не надо.

В другой раз, когда мы встречали Новый год, часов в шесть утра к нам завалился генерал Бородков, тоже сосед Михалыча. Он был прилично поддатым, однако пил стопку за стопкой, несмотря на довольно субтильное телосложение. Кроме того, он нёс какую-то ахинею и поругивался матом, что в нашей компании при женщинах никогда никто себе не позволял. Среди наших «гражданских» друзей стала зреть идея набить ему морду, невзирая на высокое воинское звание. Матушка Михалыча, видя обострение обстановки, слетала за женой Бородкова. Та пришла, и между ними состоялся памятный диалог:

– «Коля, пойдем домой, ты уже много выпил. Тут одна молодежь, чего тебе с ними делать?»

Бородков, глядя на неё с нескрываемым презрением:

«Не шурши лаптями!!!»

«Коля, ты сегодня ответственный, тебе к 8-ми утра на службу, пойдем домой!»

«Не шурши лаптями!!!»

В таком духе они продолжали дискутировать минут 10. Чтобы спасти праздник от неминуемого скандала, я предложил налить Бородкову «на посошок» бокал «со спецзарядом». (Была у нас припасена бутылка чистого спирта, на всякий случай). Тот его выпил, ничего не подозревая, и ему «захорошело». После этого мы помогли жене отвезти его домой, и продолжили праздновать.

В «Гречицко-Бургундскую» бригаду Папан пришел на должность замполита 8 дивизиона, того самого, где некогда командовал легендарный Кутынцев. Дивизион имел позывной «Зажимщик», так по позывным дивизионы обычно и называли.

Бытовые условия там были очень тяжелыми, но Папан не унывал, посвящая свободное время рыбалке и сбору грибов. Зимой развлечений было меньше, ввиду суровости климата и дикости места.

С началом горбачёвской «борьбы с пьянством» обстановка ещё сильнее усложнилась. Борьбу с Бахусом приходилось вести в условиях строжайшей конспирации. Зимним вечером к Папану в гости приехал замполит технического дивизиона Назар Гудищев. По случаю встречи приятели «приняли на грудь» по пол-литра водочки и планировали продолжить приятный вечер за этим занятием.

Внезапно Папану позвонил его командир дивизиона и сообщил, что приехал начпо бригады Никита Сергеевич для участия в партсобрании дивизиона. Папан совсем забыл, что на вечер было запланировано это собрание, в повестке дня которого стоял один вопрос: «О мерах по усилению борьбы с пьянством».

Если бы не приезд Никиты Сергеича, партсобрание просто перенесли бы, а тут назревала катастрофа.

Пришлось экстренно трезветь, съедать весь запас чеснока для отбития алкогольного «амбрэ» и отправляться на собрание, где Папан был ещё и докладчиком!

«Самое интересное – я закатил экспромтом такой доклад, что меня даже Никита Сергеевич похвалил». (Никита Сергеич – Папана откровенно недолюбливал).

«Обрушился на это социальное зло, показал весь его вред и призвал быть непримиримым к пьянству» – вспоминал Папан. «Никита Сергеич в своём выступлении меня похвалил и даже не заметил, что я на приличной «кочерге».

Действительно, на утренней «радионяне» Никита Сергеич отметил партсобрание на «Зажимщике», как хорошо подготовленное.

Надо вкратце сказать и про Назара Гудищева. Он славился умением мгновенно засыпать на всех совещаниях и собраниях, а уж в бригадном автобусе спал, как убитый, всем нам на зависть. Однажды мы много ездили на сборах, в этом автобусе, по дивизионам бригады, и к исходу третьих суток все порядочно уставали.

Лучше всех чувствовал себя Гудищев. Едва он садился на сиденье автобуса – сразу засыпал, и по приезду на место очередного занятия его приходилось расталкивать. Мы с Папаном решили над Гудищевым подшутить. В хвосте автобуса, где мы расположились, в проходе каталась тяжеленная 32-х килограммовая гиря, которую солдат – водила возил для какой-то надобности. Гиря нам всем порядком надоела.

У ног спящего Назара стоял его огромный кожаный портфель, который он всегда брал с собой на сборы.

В его портфель мы и затолкали, с немалым трудом, эту двухпудовую гирю. Назар спал без задних ног и ничего не видел. Тут автобус подъехал к его дивизиону.

«Назар, вставай! Хватай мешки, вокзал отходит!!!» – заорали мы ему. Полусонный Гудищев схватил свой драгоценный портфель и вылез из автобуса.

До сих пор удивляюсь, как у него не оторвалась ручка. Крепко всё-таки шили портфели в советское время!

Уже на улице Назар проснулся окончательно и полез в портфель, видимо, поражённый его весом. Глядеть на выражение его лица, когда он достал оттуда гирю, не было никаких сил, и все участники сборов покатились со смеху. На наше счастье, автобус уже тронулся в путь, и попытка Гудищева запустить в нас гирей – провалилась.

Самым ярким подвигом Папана на «Зажимщике» – был «поджог штаба». Так это событие вошло в историю бригады. Конечно, никакого «поджога» в прямом смысле слова не было, но «чепуга» вышла – знаменитейшая.

На территории его дивизиона стояло кирпичное 2-х этажное здание старинной постройки. До войны там базировался полк гидросамолетов Балтфлота, и это здание приспособили под штаб полка. После войны полк оттуда убрали, и до 1968 года полуразрушенное здание – пустовало.

После того, как за одну ночь там развернули дивизион, здание, с грехом пополам, отремонтировали «хапспособом». В нём расположили штаб дивизиона: секретную часть, классы, кабинеты и т. д.

Для дивизиона иметь отдельное здание штаба было неслыханной роскошью. Напротив штаба метров через 70 построили «сборно-щелевую» казарму, где был расположен Папанин кабинет (чтобы замполит всегда находился поближе к личному составу).

1 декабря тогда в войсках начинался новый учебный год. Это событие обставлялось с неимоверной «помпой» – писались конспекты, проводились показные занятия, в подразделения из вышестоящих штабов выезжали многочисленные комиссии.

Впрочем, 1-го же декабря обычно весь учебный год и заканчивался, а со 2-го начиналась обычная рутинная жизнь и «текучка». Вот и на тот, памятный новый учебный год, нашу бригаду решила осчастливить своим прибытием окружная комиссия. Во главе её прибывал генерал Романешко, «дядя Рома», как мы его называли.