Луна над Сохо - Бен Ааронович

После выступления он был как выжатый лимон, но очень старался это скрыть. Поэтому я посадил их с мамой в кэб, расплатился с водителем и показал ему свое удостоверение — просто чтобы обеспечить должное почтение и уважение к пассажирам. Потом отправился обратно — отметить успех с Максом, Дэниелом и Джеймсом, но цены на напитки в «Около полуночи» слишком кусались, и мы двинулись оттуда в «Альму», где и пиво дешевле, и на большом экране показывают футбол.

— Нас пригласили сыграть в этом клубе еще, — сказал Джеймс.

— Потому что мы создаем посетителям правильное настроение для того, чтобы выпить, а это полезно для кассы, — сказал Макс.

— Музыка всегда была двигателем торговли, — кивнул Джеймс.

— Поздравляю, — сказал я. — Вы — классная группа, и всякие чудаки обязательно будут платить, чтобы послушать вас.

— Все благодаря твоему папе, — сказал Макс.

— И Сайресу, — добавил Дэниел.

— За Сайреса! — поднял кружку Макс, и мы выпили не чокаясь.

— Так вы выяснили, что тогда произошло? — спросил Джеймс. — Я имею в виду, с Сайресом?

— Нет, приятель, — покачал я головой. — Следствие зашло в тупик.

— Ну, за неразгаданные тайны джазовой полиции! — провозгласил он.

Мы чокнулись.

— За Чертенка Гранта и его «Добровольный джазовый патруль»! — сказал я.

Мы чокнулись еще раз.

Слово за слово, и мы выпили еще по три кружки, потом съели по порции карри и разошлись по домам.

Обычно мне не снятся кошмары. В основном я вижу вполне нормальные сны, но… меня не оставляют воспоминания. Яркие, как вестигии. Запах цветущей жимолости, чуть фыркающий смех, мягкие округлости тела, которое я держал в объятьях. Иногда все это до самого утра не дает мне уснуть.

Итак, я спал с джазовой вампиршей. Этот факт вызывал очень странное ощущение. Богиня маленькой речушки на юге Лондона, джазовая вампирша из Сохо… кто станет следующей? Оборотень из Челси? Или суккуб откуда-нибудь из Сайденхэма? Я решил придумать какое-нибудь строгое правило, которое можно будет добавить к своду уже имеющихся. Примерно так это будет выглядеть: никогда не оскорбляй ничью маму, не играй в шахматы с представителями курдской мафии и не спи с женщиной, которая несет в себе больше магии, чем ты сам.

Холодным и ненастным октябрьским днем я выехал из Лондона. Выползая по утренней пробке на междугороднюю трассу, я наблюдал, как люди спешат на работу — в серых пальто, с поникшими плечами и опущенными головами. Лето совсем кончилось, а перспективный центральный форвард улетел в Рио с визажисткой из Малаги.

Но Лондону нет до этого никакого дела. Ему всегда безразлично, когда его кто-то покидает, ибо он знает: уедет один, приедут двое других. И потом, столице не до этого — она слишком занята: рядится в алый и золотой, красит губы неоновым блеском. «Разве ты не знал, милый, звезды футбола уже давно не в моде? А театр всегда только там, где происходит действие». И теперь она ждет, чтобы какая-нибудь новая голливудская знаменитость показала свое актерское мастерство на улицах Вест-Энда.

Я снова миновал Колчестер, но на этот раз позвонил заранее, чтобы Лесли знала, что я еду. Я постепенно приближался к мутно-серому горизонту, а вокруг вставал Брайтлинси — словно сложенный из ледяных глыб, под низко нависшими дождевыми тучами. Лесли уже ждала меня, когда я подъехал к дому ее отца. Она стояла на парковочной площадке, под фонарем. Для защиты от непогоды она надела непромокаемую куртку с капюшоном, а шарф футбольного фаната и солнечные очки сменила на розовую маску из мягкого гипоаллергенного пластика — такие выпускает Национальная служба здравоохранения. Но голос, когда она заговорила, был по-прежнему не ее.

— Мне надо показать тебе кое-что, — сказала она.

Мы шли по мокрым скользким улицам, и на пути нам пару раз попались местные. Они приветливо помахали Лесли и скользнули по мне подозрительными взглядами.

— Вот они, преимущества жизни в маленьком городке, — пояснила Лесли, — все друг друга знают, и никого ничем не удивишь.

— По-моему, я им не понравился, — заметил я.

Мы миновали парковку, где холодный ветер трепал снасти лодок, выставленных рядами и обтянутых на зиму брезентом, и вышли на бетонированную часть набережной, с деревянными сарайчиками и открытым бассейном. Лесли снова повела меня в приснопамятное кирпичное строение с фресками, изображавшими неправдоподобно голубое небо и белые песчаные пляжи.

— Сейчас я сниму маску, — предупредила Лесли. — Ты готов?

— Нет, — признался я. — Но пережить попытаюсь.

Лесли нащупала застежку с одной стороны.

— Эти штуковины ужасно неудобные, — пожаловалась она. — У меня есть еще одна, на липучках, но они еще хуже… о, готово.

И, прежде чем я успел нужным образом настроиться, она сняла свою маску.

Все было даже ужаснее, чем я себе представлял. До того, что мой мозг отказывался воспринимать это как человеческое лицо. Подбородок отсутствовал полностью. Под непропорционально толстой нижней губой кожа расходилась множеством неровных клочков, которые в районе горла снова сливались в гладкую и ровную поверхность. Нос представлял собой бесформенную плосковатую шишку, торчащую в центре скопления выпуклых белых шрамов, тянущихся от щеки ко лбу. Меня передернуло. Если бы я не был заранее готов держать себя в руках, то вообще отскочил бы в самый дальний угол сарайчика.

— Ну что, закончил осмотр? — спросила Лесли. — Можно открывать глаза?

Я не помню, что сказал ей.

Она открыла глаза. Они по-прежнему были небесно-голубые. Глаза Лесли, которые я помнил. Я изо всех сил старался смотреть только на них.

— Ну, что скажешь?

— Видал и пострашнее, — ответил я.

— Врешь, — фыркнула она. — Это кого же?

— Твоего папу, — отшутился я.

Шутка вышла неудачная, но я старался, и она это оценила.

— Как думаешь, получится у тебя к этому привыкнуть?

— К чему? — не понял я.

— К моему лицу.

— Слишком уж много ты говоришь о своем лице, — проворчал я. — Нельзя быть такой эгоисткой. Надо же иногда думать и о других, не только о себе любимой.

— И о ком же мне думать?

Когда она говорила и клочки кожи под нижней губой шевелились, это выглядело особенно отвратительно.

— Ну, например, обо мне, — сказал я. — А я, между прочим, ушиб палец на ноге о бордюр, когда ты тащила меня через эту лодочную парковку.

— Неужели?

— Представь себе, больно — жуть. Наверняка палец уже распух. Хочешь глянуть?

— Не хочу я смотреть на твой палец.

— Точно?

— Абсолютно, — буркнула она и принялась надевать свою маску.

— Если не хочешь, не надевай, — сказал я.

— Не люблю, когда дети при виде меня разбегаются с визгом, — сказала Лесли.

Я изо всех сил постарался не выдать, насколько мне полегчало, когда ее лицо снова спряталось под маской.

— А еще операции тебе будут делать? — спросил я.

— Возможно, — ответила она. — А теперь я хочу показать тебе кое-что еще.

— Валяй, — сказал я, — и что же?..

Она вытянула вперед руку ладонью кверху. И над ней поднялся световой шар, мерцающий изнутри великолепными радужными переливами. Лично мне такие красивые никогда не удавались.

— С ума сойти можно, — выдохнул я. — Ты владеешь магией.

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Кен Джонсон по прозвищу Змеиные Кольца действительно погиб 8 марта 1941 года во время выступления в «Парижском кафе». Свидетели единогласно утверждают, что в момент гибели он исполнял «Oh Johnny», но я взял на себя смелость изменить эту деталь, поскольку, честно сказать, «Body and Soul» — «Тело и Душа» — просто лучше подходят для названия главы.

БЛАГОДАРСТВЕННОЕ СЛОВО

Спасибо всем, кто упомянут в предыдущей книге, а также сотрудникам Лондонского архива и Саре, которая привела меня в «Граучо».

Примечания

1

Боудикка (ум. 61) — жена Прасутага, тигерна зависимого от Рима бриттского племени иценов, проживавшего в районе современного Норфолка на востоке Англии. После смерти мужа Боудикки римские войска заняли эти земли, а император Нерон лишил ее титула, что побудило вдову возглавить антиримское восстание 61 года.

2

«Супермарин-Спитпфайр» (англ. «Supermarine Spitfire») — английский истребитель времен Второй мировой войны.

3

Алистер Кроули (1875–1947) — крупнейший философ-эзотерик XX века. Его «Книга лжи» считается классическим трудом по эзотерике.

4

«Yale» и «Chubb» — британские компании, занимающиеся производством замков и сейфов.

5